Стихотворения Веры Гедройц

***

 

Предрассветная мгла

Полночная мечта меж зорьных берегов,
Невидимой струи эфира трепетанье,
Мелодия несказанных стихов,
Теней предсветных лунное сиянье.
Недвижный бег закатных облаков,
Трехцветных рос кристальное блистанье,
Паренье душ свободных от оков,
Земных страстей уснувшее желанье.
Вибраций голубых беззвучная волна,
Огонь любви безтрепетных горений,
Мгла предрассветная, ты вся полна
Мучительных и ярких откровений.

* * *
Мозг разгорается мыслью иною,
Темных веков распахнулась картина,
Мощные крылья растут за спиною,
Будет и было слилось во едино.
Ломанных молний горящие прутья
В пепел сжигают покров мой телесный,
Кончен на долго покой перепутья;
Возле Могучий — незримый, безвестный.

Следы

Чьи следы у подножья разрушенных башен,
На снегу посиневшем засыпанных пашен,
Под окном из прозрачной слюды
Чьи следы?

Чьи следы у ограды кладбищ позабытых,
Средь крестов почерневших могил незарытых,
Средь сухих репеев-череды
Чьи следы?

Чьи следы – вот один неглубокий и ровный,
И опять, и еще, шаг спокоен упорный,
Верных слепков немые ряды –
Чьи следы?

Чьи следы, да, я знаю, он тонкий и бледный,
Он двуликий, бронею закованный медной,
Вестник счастья и призрак беды,
Чьи следы.

Не минует ни башен, ни замков, ни поля,
Всех найдет неуклонно спокойная доля,
И ведут в золотые сады
Те следы.

* * *
Ярко кристальны, чисты и священны
Жизней былых отраженья.
Звуки созвучны, слова соименны,
Радостны душ озаренья.
Праведно вечная сила закона,
Крыл еле слышных шуршанье.
И вдалеке, как фигура дракона,
Мрачной земли очертанье.

* * *
Запах вянущих, скошенных трав.
Птиц—ночных привидений мельканье.
Бархат нежно зеленых мурав,
Переливчатых звезд трепетанье.
Светляков неисчерпанный клад,
Чрезполосье не сжатого хлеба,
И клочками багряный закат,
В синеве утонувшего неба.
С вами я свое лучшее слил
Радость жизни глубоко объемлю.
Я Тобою опять полюбил
Дни и ночи, и небо, и землю.

* * *
Помнишь, песни урагана,
Глушь неведомых лесов,
Становище у кургана,
Звук гортанных голосов.
Кровь, оружия бряцанье,
Зверя хищнический вой
И полярное сиянье
Озаряет нас с тобой?
Помнишь, царственному Нилу
Смотрят в воды храмы Пта.
Озимандия могилу
Сторожит веков мечта.
Помнишь, ночь у Пирамиды,
Сонных лотосов цветы?
Жду я, верный жрец Изиды
И ко мне приходишь ты.
Чьей-то волей раскрывались
Своды узки и темны.
Чрезъ столетья повторялись
Наши встречи, наши сны.

Ответ Анне Ахматовой

Или это ангел мне указывал
Свет невидимый для нас?
А.Ахматова

Наказанье Божье – милость велия,
Пережить не каждому дано.
Ангел скорби, ангел ли веселия
Постучал в твое окно.

Ночь горела, как зарница дальняя
Сердцем гнев Господень прияла
И по утру встала ты печальная,
Но его на помощь не звала.

Тот, не Божий, кто в себе уверенный
Без сомнений на пути идет.
Шаг его звенящий и размеренный,
Ярок взор и холоден, как лед.

За него молись, мольбой горячею
И проси пощады у Того,
Кто тебя страданьем сделал зрячею.
Ты не наша – ты Его.

Не надо

Не надо – нет – не разжимай объятий
Не выпускай меня — не надо слов.
Твой поцелуй так жгуче ароматен,
И, как шатер, беззвезден наш альков.
Еще — опять — века изжить в мгновенье,
Дай умереть — сама умри со мной.
Ночь молчаливая льет чары исступленья,
Росою звонкою на землю сводит зной.
Вот распахнулись звездные палаты,
В лобзаньи слившись жизнию одной,
Не надо — нет — не разжимай объятий,
Дай умереть! Сама умри со мной!

23.V1.1925. Преображение (*)

*)  Название села, в котором Гедройц жила летом на даче, а с 1930 г. поселилась, купив здесь дом.

Царскосельский  дворец

Пустынный, белый, одинокий,
С красой раскинутых крылец,
Средь тьмы ночной зимы жестокой,
Как прежде, высится дворец.
Как встарь, решетка вдоль ограды
Покой былого сторожит,
Мороза щедрого награда,
Сугробом снег вокруг лежит.
Молчанье реет злее вьюги,
Не слышен часового шаг,
И только филин — солнца враг
С безумным смехом в час досуга
Напомнит о ушедшем круге,
В котором скрылися года,
Что не вернутся никогда.
О том, что более не будет,
О том, что мозг не позабудет.
Повсюду звезд огнистый мак
И реет гордо алый флаг.

27.ХП.<1925> Детское Село.

Памятник Пушкину

Книжка отложена, полно,
Ах, не до чтенья теперь.
Жизни огнистые волны
Выбили дверь.
Грани решеток измяли,
Нету ворот.
Крепкие цепи печали
Сбросил народ.
Где ты бродил одиноко,
Молод и сир,
Грозный и жгучий сирокко
Сжег старый мир.

29.ХП. 1925. Детское Село.

Госпиталь

Квадрат холодный и печальный
Среди раскинутых аллей,
Куда восток и север дальний
Слал с поля битв куски людей.
Где крики, стоны и проклятья
Наркоз спокойный прекращал,
И непонятные заклятья
Сестер улыбкой освещал.
Мельканье фонарей неясных,
Борьба любви и духов тьмы,
Где трех сестер, сестер прекрасных
Всегда привыкли видеть мы.
Молчат таинственные своды,
Внутри, как прежде, стон и кровь,
Но выжгли огненные годы —
Любовь

29.XI1.1925. Ц<арское> С<ело>  (*)

*) О «трех сестрах» (милосердия), упоминаемых в стихотворении, см. ниже в дневнике Гедройц

Домик Алексея

Перекошённые столбы,
Снегов декабрьских аметисты,
Избы, что строили рабы,
А разрушали коммунисты.
И нет остатков, ни следа,
Того, что ты воздвиг когда-то.
Снесли огнистые года
Валы, что были возле хаты.
Воспоминанье, унеси
Тот труд, покрытый легкой мглою,
Где лед колол перед толпою
Последний царь всея Руси.

29. XII. 1925. Ц<арское> С<ело> (*)

*) В стихотворении речь идет о домике, построенном близ Александровского дворца в Царском Селе для сына «послед него царя всея Руси», Николая II. Домик до наших дней не сохранился.

Гумилеву

На Малой улице зеленый, старый дом
С крыльцом простым и мезонином,
Где ты творил и где мечтал о том,
Чтоб крест зажегся над Ерусалимом.
Где леопард тебе напоминал
Былые подвиги, востока оргий,
А грудь бесстрашную как уголь прожигал
В боях полученный Георгий.
Где в библиотеке с кушеткой и столом
За часом час так незаметно мчался,
И акмеисты где толпилися кругом,
И где Гиперборей рождался.
Ты жил весь в будущем, таинственная нить
Служенья твоего лишь намечалась.
Того, за что не захотел ты жить,
За то, что, как мечта блеснув, умчалось.

30. XII. 1925. (*)

*) О знакомстве Гедройц и Гумилева см. в предисловии к настоящей публикации. Помимо «Цеха поэтов», они могли встре- чаться на заседаниях «Общества ревнителей художественного сло ва» и «Всероссийского литературного общества», членами которых оба состояли. В стихотворении названы реалии: дом на Малой ул., № 63, в котором жил Гумилев; Георгиевскими крестами он был награжден дважды — в 1914 и 1915 годах; «…где мечтал о том, // Чтоб крест зажегся над Ерусалимом» — реминисценция из сти хотворения Гумилева «Память» (из сборника «Огненный столп»):

Сергею Есенину

Я тебя помню в голубой рубашке
Под сенью радушного крова.
Ты пил из фарфоровой чашки
Чай у Разумника Иванова.
Точно лен, волнистые пряди
По плечам твоим спускались,
Из-под длинных ресниц ограды
Глаза смеялись.
Ты был молод, почти ребенок,
Смех звучал безмятежно,
И был ты странно робок
И странно нежен.
Через годы, рдяные годы
Выросли крылья-руки,
Ты стал певцом свободы,
Тоски и муки.
Не узнать нам, что бушевало
В груди могучей,
Какие страсти сердце рвали,
Свивались тучи.
И теперь мы встретились снова.
На устах твоих смерти загадка.
И бровей скорбная складка
Мира иного.
Глаз полузакрыт-полувиден,
Певец сёл и темного бора.
Покой твой мне завиден.
Встретимся скоро.

30. XII. 1925 (*)

*) Стихотворение написано под впечатлением от самоубийства поэта; как можно судить из текста, Гедройц, находившаяся в это время в Ленинграде, была на гражданской панихиде по Есенину 29 декабря 1925 г. В доме Р.В.Иванова-Разумника Гедройц могла видеть Есенина в 1916 г.

Госпиталь

Квадрат холодный и
печальный
Среди раскинутых аллей,
Куда восток и север
дальний
Слал с поля битв куски
людей.
Где крики, стоны и
проклятья
Наркоз спокойный
прекращал,
И непонятные заклятья
Сестер улыбкой освещал…

29 декабря 1925 года
Царское село