Ночь в Венеции
Тихо спускается ночь ароматная
С горних далеких высот,
Синих небес глубина необъятная
Блещет милльонами звезд.
Диском серебряным в бледном сиянии
Тихо всплывает луна,
Плещется робко в приветном журчании
В берег канала волна.
В сумраке ночи белеют колонны
Герцога мрачных дворцов,
Блещет холодный мрамор балконов
В благоуханьи цветов.
Звук мандолины и нежный и сладостный
Слышен в ночной тишине.
С легкой улыбкой привета и радости
Тень промелькнула в окне.
Ближе доносится звук мандолины,
Точно кого-то зовет…
И под окно молодой синьорины
Тихо гондола встает.
И баркаролою страстной и знойной
Даль оглашается вод…
Юный красавец, высокий и стройный,
Ту баркаролу поет.
«Выйди, желанная, выйди, прекрасная,
Дай мне взглянуть на тебя.
Свет моей жизни, солнышко ясное,
Я умираю, любя.
Выйди скорей, дорогая Инеса <sic>,
Жду я с гондолой моей,
Скроет от мира нас ночи завеса
Легкою тенью своей».
Тихо открылась окна половина,
И средь ночной тишины
В ней показалася вдруг синьорина,
Облита светом луны.
«Рыцарь прекрасный мой, любим мы оба:
Бдительна стража отца,
Верной тебе я останусь до гроба,
Но не покину дворца.
Зоркие очи сердитой дуэньи
Бодрствуют даже во сне.
Так призови же, мой рыцарь, терпенье,
Или забудь обо мне».
— «Так посмотри же, как я умираю», —
Рыцарь печально сказал.
Острый клинок дорогого кинжала
В твердой руке не дрожал.
И, засверкавши, глубоко вонзилась
В сердце холодная сталь…
Выплыв из облак, луна озарила
Светом зеркальную даль.
С криком отчаянья вдруг распахнулась
Рама широких окон,
Тень синьорины безумно метнулась
Через высокий балкон.
Волны канала бесшумно раскрыли
Черные бездны свои,
Тело красавицы в них погрузилось
С криком последним: «прости!»
Волны канала безгласное тело
Прочь унесли от дворца,
Быстро за ними гондола летела
С трупом красавца-певца.
