Надежда Григорьевна Львова 1891-1913
Родилась в семье почтового служащего в подмосковном городе Подольске в 1891 году. Участвовала в подпольном антиправительственном движении, была судима и оправдана. Стихи начала писать с 1910 года. В 1911 году они получили поддержку её возлюбленного Валерия Брюсова. К ней обращено его стихотворение “Посвящение”, ей же он посвятил в 1913 году книгу-мистификацию “Стихи Нелли”. В этом же году вышла и первая книга Львовой “Старая сказка. Стихи 1911-1912 годов”.
В 1913 году в возрасте 22 лет Надежда Львова покончила с собой, застрелившись из браунинга, который ей подарил Валерий Брюсов.
* * *
Ирисы печальные, задумчивые, бледные,
Сказки полусонные неведомой страны!
Слышите ль дыхание ликующе-победное
Снова возвратившейся, неснившейся весны?
Слышите ль рыдания снежинок, голубеющих
Под лучами знойными в бездонной высоте?
Дидите ль сверкание небес, мечту лелеющих
Вечною мелодией о вечной красоте?
Нет! вы, утомленные, поникли – и не знаете,
Как звенит – алмазами пронизанная даль…
Только скорбь неясную вы тихо вызываете.
Только непонятную, стыдливую печаль.
И, намеки робкие, предчувствия безбрежные,
Сами ли не знаете, куда зовете вы…
Ирисы печальные, задумчивые, нежные.
Вы поникли, трепетные. Вы уже мертвы.
1912
***
Изжёлта-зелёные берёзы
Зашумели ласково и нежно.
На глазах – непрошенные слёзы,
На душе – по-детски безмятежно.
Примирённо всё опять приемлю,
Вновь целуя сладко, без печали
Влажно зеленеющую землю
И уста, что мне так часто лгали.
15 апреля 1913
***
Весенней радостью дышу устало,
Бессильно отдаюсь тоске весенней…
В прозрачной мгле меня коснулось жало
Навеки промелькнувших сновидений.
Как много их — и как безумно мало!
Встают, плывут задумчивые тени
С улыбкой примиренья запоздалой…
Но не вернуть пройденные ступени!
И дружбы зов, солгавший мне невольно,
И зов любви, несмелой и невластной, —
Все ранит сердце слишком, слишком больно…
И кажется мне жизнь такой напрасной,
Что в этот вечер радостный и ясный,
Мне хочется ей закричать: «Довольно!»
***
Весенний вечер, веющий забвеньем,
Покрыл печально плачущее поле.
И влажный ветер робким дуновеньем
Нам говорят о счастье и о воле.
Вся отдаюсь томительным мгновеньям,
Мятежно верю зову вечной Воли:
Хочу, чтоб ты горел моим гореньем!
Хочу иной тоски и новой боли!
Немеет ветра вздох. Уснуло поле.
Грустя над чьим-то скорбным заблужденьем,
Пророча муки, тихий дождь струится…
Но сладко ждать конца ночной неволи
Под плач дождя: слепительным виденьем
Наш новый день мятежно загорится!
***
Беспечный паж, весь в бархате, как в раме,
Он издали следит турнира оживленье.
Ребенок, — он склоняется как в храме,
И ловит набожно скользящие мгновенья.
Смятенный, — он не грезил вечерами.
Улыбки он не знал всевластного забвенья.
Он не клялся служить прекрасной Даме,
Склонясь, он не шептал обетов отреченья.
Еще не слышал он тревожные раскаты
Томительной грозы. Цветы вокруг не смяты.
Ребенок, — он глядит, как день — задорно…
Он не клялся пред статуей Мадонны…
Все ж близок миг! Он склонится покорно
У чьих-то ног коленопреклоненный!
***
…И Данте просветленные напевы,
И стон стыда — томительный, девичий,
Всех грез, всех дум торжественные севы
Возносятся в непобедимом кличе.
К тебе, Любовь! Сон дорассветной Евы,
Мадонны взор над хаосом обличий,
И нежный лик во мглу ушедшей девы,
Невесты неневестной — Беатриче.
Любовь! Любовь! Над бредом жизни черным
Ты высишься кумиром необорным,
Ты всем поешь священный гимн восторга.
Но свист бича? Но дикий грохот торга?
Но искаженные, разнузданные лица?
О, кто же ты: святая — иль блудница!
