***
Я главного слова еще не сказала,
Грядущего с прошлым узлом не связала,
А значит, меня не догнали года,
И я – молода…
Я всё что творится вокруг-замечаю
За то что творится вокруг-отвечаю
За всё отвечаю что в жизни творю.
Как пламя горю.
Ничто не изменит меня молодую
Пока я не вызревшим словом колдую.
И предпочитаю как пламя гореть
Чем тихо стареть…
***
Близко минута разлуки.
Слезы.
Предчувствия.
Дрожь.
Горестно сомкнуты руки—
не разомкнешь.
Кажется, смерти подобна
эта минута…
Но вот —
просто, легко, бесподобно
время сквозь горе течет!
Можно ль в плену расставаний
сердце свое уберечь
от неоглядных желаний,
непреднамеренных встреч?
***
В переплётах лукавого века,
на крутых поворотах судеб
унаследуешь царское веко,
а ступни – молотящего хлеб.
Спутав щедрость с повадкой скупою,
не найдя подтвержденья в отце,
золочёной монгольской скулою
заблестишь на славянском лице
и вовек не узнаешь, откуда
горевая горючая смесь:
простодушья чухонского чудо –
пресловутая польская спесь.
И всего-то в тебя понемногу
намешала природа шутя.
В День Седьмой разве Господу Богу
представлялось такое дитя?
Я ль гордилась той реченькой кровной
запорожцев, шальных мужиков?
А теперь не ищу родословной
в непрозрачном наплыве веков,
навсегда суета отлетела,
отсмеялась, отплакалась вслух,
и молчит моё дерзкое тело,
если родину празднует дух.
Это небу дырявого ситца,
пропылённой Руси без креста,
может быть, моя злость пригодится,
пригодится моя доброта.
***
Застыли толпы у порога,
ждут не напрасно,
ведь женщина рождает Бога
не слишком часто.
И любопытным интересно
до нежной боли,
что про ребёночка известно,
на месте всё ли?
Он будет сильным, справедливым
на белом свете,
любого сделает счастливым
здесь, на планете.
В толпе слепые и калеки,
старухи, дети,
все говорят о человеке
тысячелетий,
заране знают про Распятье
и Вознесенье,
про всепрощенье и проклятье
и Воскресенье,
и девушка стоит у двери
с косою длинной,
самой себе не слишком веря,
что Магдалина.
Но появился голос сзади –
все обернулись:
– Чего толпитесь? Бога ради?
Совсем рехнулись!
Он родился не в тёплом доме
и не под крышей,
он появился на соломе,
но под звездою.
– А чьё же здесь вершится чудо
и кто родится?
– Здесь появляется Иуда,
он пригодится,
С ним обращайтесь осторожно,
храните, люди,
как без предательства возможно
дойти до сути?
***
Заклинанье твое не забуду,
покоряюсь твоей ворожбе.
Никогда я покорной не буду
ни судьбе, ни тебе,
не заплачу и не затоскую,
как бы ни было в жизни темно,
но за что ты мне долю такую,
проходя, положил на окно?
***
Любовь моя последняя,
надежды пригубя,
как девочка соседняя,
стесняется себя,
молчит, не открывается,
сгорает со стыда,
с откоса обрывается
неведомо куда;
задумчивая,
верная обруч…
облучена,
обречена, как первая,
но не огорчена —
готовая, согласная
в лихом огне сгореть,
самой себе опасная
порывом умереть.
***
Нет в избранности нашей права
свою преувеличить роль
во славу собственного нрава,
лелея собственную боль.
И нет опаснее угрозы
с набором масок и гримас,
чем пресловутый признак позы,
от веку стерегущий нас.
Нет в нашей избранности власти,
есть право – неоглядно петь,
приняв всё сущее за счастье,
себя ни в чём не пожалеть.
И можно разве, школы ради,
Горация переводя,
слова о славе и награде
проговорить полушутя.
***
Невозможно удержаться,
не ответить на порыв.
Сколько может продолжаться,
испытанье на разрыв?
Сладкой сказочкой старинной
тешим слабые сердца.
Четкий опыт жизни длинной
все доводит до конца:
через нежности и страсти,
столкновения гордынь,
пробу безграничной власти —
прямо к стpaxy
— Не остынь!
Это жадное желанье:
сердцем к сердцу — навсегда.
Это жалкое страданье
и сгоранье со стыда,
одиночество, забота,
чтобы взгляд не рассказал,
чтоб четвертый, пятый кто-то
голой правды не узнал.
***
Пережила, перемогла,
переждала, перетерпела
все то, что в сердце берегла,
чего сберечь я не сумела.
И радуюсь напевам птиц,
ветров невидимому чуду,
и счастье тысячами лиц
глядит свирепо отовсюду.
***
Мне полночи песни певали,
к рассвету дорога звала.
Была я счастливой?
Едва ли
несчастлива в жизни была.
В минуту предсмертную вспомню
не горечь минувших потерь,
а то, как горячему полдню
открыла тяжелую дверь,
вошел он и сжег без остатка
все то, чем могла дорожить,
и вышел. Осталась загадка:
как дальше-то буду я жить,
без гордости, спеси и даже
без страха о завтрашнем дне …
И небо подобием чаши
в моем голубело окне.
***
Восходят над туманами года,
и звон в ушах от гуда-перегуда,
и я иду,
не ведая куда,
чтоб воротиться,
ведая откуда.
А мне еще метаться и гореть,
и обжигаться предвесенним снегом,
и, женщиной родившись,
умереть
испытанным, суровым человеком.
***
То ли птица проносится мимо,
то ли сон погасает у век.
В этом мире не все объяснимо –
сам себя не поймет человек.
Звездочеты не знают, откуда
и зачем этот огненный шар,
и тревожное лунное чудо
с переплеском русалочьих чар.
Я стою у разверзнутой бездны,
где внизу остывают века,
где уроки веков бесполезны
для глядящих на них свысока
Я не знаю, что будет со мною,
хоть привыкла загадывать впрок:
то ли туча пройдет стороною,
то ль гроза упадет на порог.
