***
Умолк шум улиц – поздно;
Чернеет неба свод,
И тучи идут грозно,
Как витязи в поход.
На тёмные их рати
Смотрю я из окна, –
И вспомнились некстати
Другие времена,
Те дни – их было мало, –
Тот мимолётный срок,
Когда я ожидала –
И слышался звонок!
Та повесть без развязки!
Ужель и ныне мне
Всей этой старой сказки
Забыть нельзя вполне?
Я стихла, я довольна,
Безумие прошло, –
Но всё мне что-то больно
И что-то тяжело.
1858
Не пора
Нет! в этой жизненной пустыне
Хоть пала духом я опять, –
Нет! не пора ещё и ныне
Притихнуть мыслью и молчать.
Ещё блестят передо мною
Светила правды и добра;
Ещё не стыну я душою;
Труда покинуть не пора.
Ещё во мне любви довольно,
Чтобы встречать земное зло,
Чтоб всё снести, что сердцу больно,
И всё забыть, что тяжело.
Пускай солжёт мне «завтра» снова,
Как лгало «нынче» и «вчера»:
Страдать и завтра я готова;
Жить бестревожно не пора.
Нет, не пора! Хоть тяжко бремя,
И степь глуха, и труден путь,
И хочется прилечь на время,
Угомониться и заснуть.
Нет! Как бы туча ни гремела,
Как ни томила бы жара,
Ещё есть долг, ещё есть дело –
Остановиться не пора.
Июнь 1858, Москва
***
За тяжкий час, когда я дорогою
Плачусь ценой,
И, пользуясь минутною виною,
Когда стоишь холодным судиёю
Ты предо мной, –
Нельзя забыть, как много в нас родного
Сошлось сперва;
Радушного нельзя не помнить слова
Мне твоего, когда звучат сурово
Твои слова.
Пускай ты прав, пускай я виновата,
Но ты поймёшь,
Что в нас всё то, что истинно и свято,
Не может вдруг исчезнуть без возврата,
Как бред и ложь.
Я в силах ждать, хотя бы дней и много
Мне ждать пришлось,
Хотя б была наказана и строго
Невольная, безумная тревога
Сердечных гроз.
Я в силах ждать, хоть грудь полна недуга
И злой мечты;
В душе моей есть боль, но нет испуга:
Когда-нибудь мне снова руку друга
Протянешь ты!
1855 или 1856
***
О былом, о погибшем, о старом
Мысль немая душе тяжела;
Много в жизни я встретила зла,
Много чувств я истратила даром,
Много жертв невпопад принесла.
Шла я вновь после каждой ошибки,
Забывая жестокий урок,
Безоружно в житейские сшибки:
Веры в слёзы, слова и улыбки
Вырвать ум мой из сердца не мог.
И душою, судьбе непокорной,
Средь невзгод, одолевших меня,
Убежденье в успех сохраня,
Как игрок ожидала упорный
День за днём я счастливого дня.
Смело клад я бросала за кладом, –
И стою, проигравшися в пух;
И счастливцы, сидящие рядом,
Смотрят жадным, язвительным взглядом –
Изменяет ли твёрдый мне дух?
1854
***
Зачем судьбы причуда
Нас двух вела сюда,
И врозь ведёт отсюда
Нас вновь бог весть куда?
Зачем, скажи, ужели
Затем лишь, чтоб могло
Земных скорбей без цели
Умножиться число?
Чтобы солгал, сияя,
Маяк и этот мне?
Чтоб жизни шутка злая
Свершилася вполне?
Чтоб всё, что уцелело,
Что с горечью потерь
Ещё боролось смело,
Разбилося теперь?
Иль чтоб свершилось чудо?
Иль чтоб взошла звезда?..
Зачем судьбы причуда
Нас двух вела сюда?!
Апрель 1854
***
Когда один, среди степи Сирийской,
Пал пилигрим на тягостном пути, –
Есть, может, там приют оазы близкой,
Но до неё ему уж не дойти.
Есть, может, там в спасенье пилигрима
Прохлада пальм и ток струи живой;
Но на песке лежит он недвижимо…
Он долго шёл дорогой роковой!
Он бодро шёл и, в бедственной пустыне
Не раз упав, не раз вставал опять
С молитвою, с надеждою; но ныне
Пора пришла, – ему нет силы встать.
Вокруг него блестит песок безбрежный,
В его мехах иссяк воды запас;
В немую даль пустыни, с небом смежной,
Он, гибнувший, глядит в последний раз.
И солнца луч, пылающий с заката,
Жжёт жёлтый прах; и степь молчит; но вот –
Там что-то есть, там тень ложится чья-то
И близится,- и человек идёт –
И к падшему подходит с грустным взглядом –
Свело их двух страдания родство, –
Как с другом друг садится с ним он рядом
И в кубок свой льёт воду для него;
И подаёт; но может лишь немного
Напитка он спасительного дать:
Он путник сам: длинна его дорога,
А дома ждёт сестра его и мать.
Он встал; и тот, его схвативши руку,
В предсмертный час прохожему тогда
Всю тяжкую высказывает муку,
Все горести бесплодного труда:
Всё, что постиг и вынес он душою,
Что гордо он скрывал в своей груди,
Всё, что в пути оставил за собою,
Всё, что он ждал, безумец, впереди.
И как всегда он верил в час спасенья,
Средь лютых бед, в безжалостном краю,
И все свои напрасные боренья,
И всю любовь напрасную свою.
Жму руку так тебе я в час прощальный,
Так говорю сегодня я с тобой.
Нашёл меня в пустыне ты печальной
Сражённую последнею борьбой.
И подошёл, с заботливостью брата,
Ты к страждущей и дал ей всё, что мог;
В чужой глуши мы породнились свято, –
Разлуки нам теперь приходит срок.
Вставай же, друг, и в путь пускайся снова;
К тебе дойдёт, в безмолвьи пустоты,
Быть может, звук слабеющего зова;
Но ты иди, и не смущайся ты.
Тебе есть труд, тебе есть дела много;
Не каждому возможно помогать;
Иди вперёд; длинна твоя дорога,
И дома ждёт сестра тебя и мать.
Будь твёрд твой дух, честна твоя работа,
Свершай свой долг, и – бог тебя крепи!
И не тревожь тебя та мысль, что кто-то
Остался там покинутый в степи.
4 апреля 1854, Дерпт
Портрет
Сперва он думал, что и он поэт,
И драму написал «Марина Мнишек»,
И повести; но скоро понял свет
И бросил чувств и дум пустых излишек.
Был юноша он самых зрелых лет,
И, признавая власть своих страстишек,
Им уступал, хоть чувствовал всегда
Боль головы потом или желудка;
Но, человек исполненный рассудка,
Был, впрочем, он сын века хоть куда.
И то, что есть благого в старине,
Сочувствие в нём живо возбуждало;
С премудростью он излагал жене
Значение семейного начала,
Весь долг её он сознавал вполне,
Но сам меж тем стеснялся браком мало.
Он вообще стесненья отвергал,
По-своему питая страсть к свободе,
Как Ришелье, который в том же роде
Бесспорно был великий либерал.
Приятель мой разумным шёл путём,
Но странным, идиллическим причудам
Подвластен был порою: много в нём
Способностей хранилося под спудом
И много сил,- как и в краю родном?
Они могли быть вызваны лишь чудом.
А чуда нет. – Так жил он с давних пор,
Занятия в виду имея те же,
Не сетуя, задумываясь реже,
И убедясь, что все мечтанья – вздор.
Не он один: их много есть, увы!
С напрасными господними дарами;
Шатаяся по обществам Москвы,
Так жизнь терять они стыдятся сами;
С одним из них подчас сойдётесь вы,
И вступит в речь серьёзную он с вами,
Намерений вам выскажет он тьму,
Их совершить и удалось ему бы, –
Но, выпустив сигарки дым сквозь зубы,
Прибавит он вполголоса: «К чему?..»
Март 1851
Лампада из Помпеи
От грозных бурь, от бедствий края,
От беспощадности веков
Тебя, лампадочка простая,
Сберёг твой пепельный покров.
Стоишь, клад скромный и заветный,
Красноречиво предо мной, –
Ты странный, двадцатисотлетный
Свидетель бренности земной!
Светил в Помпее луч твой бледный
С уютной полки, в тихий час,
И над язычницею бедной
Сиял, быть может, он не раз,
Когда одна, с улыбкой нежной,
С слезой сердечной полноты,
Она души своей мятежной
Ласкала тайные мечты.
И в изменившейся вселенной,
В перерожденьи всех начал,
Один лишь в силе неизменной
Закон бессмертный устоял.
И можешь ты, остаток хлипкий
Былых времён, теперь опять
Сиять над тою же улыбкой
И те же слёзы озарять.
Февраль 1850
***
Я не из тех, которых слово
Всегда смиренно, как их взор,
Чьё снисхождение готово
Загладить каждый приговор.
Я не из тех, чья мысль не смеет
Облечься в искреннюю речь,
Чей разум всех привлечь умеет
И все сношения сберечь,
Которые так осторожно
Владеют фразою пустой
И, ведая, что всё в них ложно,
Всечасно смотрят за собой.
Конец 1840-х годов
***
Мы современницы, графиня,
Мы обе дочери Москвы;
Тех юных дней, сует рабыня,
Ведь не забыли же и вы!
Нас Байрона живила слава
И Пушкина изустный стих;
Да, лет одних почти мы, право,
Зато призваний не одних.
Вы в Петербурге, в шумной доле
Себе живёте без преград,
Вы переноситесь по воле
Из края в край, из града в град;
Красавица и жорж-зандистка,
Вам петь не для Москвы-реки,
И вам, свободная артистка,
Никто не вычеркнул строки.
Мой быт иной: живу я дома,
В пределе тесном и родном,
Мне и чужбина незнакома,
И Петербург мне незнаком.
По всем столицам разных наций
Досель не прогулялась я,
Не требую эмансипаций
И самовольного житья;
Люблю Москвы я мир и стужу,
В тиши свершаю скромный труд,
И отдаю я просто мужу
Свои стихи на строгий суд.
Январь 1847, Москва
Поэт
Он вселенной гость, ему всюду пир,
Всюду край чудес;
Ему дан в удел весь подлунный мир,
Весь объём небес;
Всё живит его, ему всё кругом
Для мечты магнит:
Зажурчит ручей – вот и в хор с ручьём
Его стих журчит;
Заревет ли лес при борьбе с грозой,
Как сердитый тигр, –
Ему бури вой – лишь предмет живой
Сладкозвучных игр.
1839
***
Снова над бездной, опять на просторе, –
Дальше и дальше от тесных земель!
В широкошумном качается море
Снова со мной корабля колыбель.
Сильно качается; ветры востока
Веют навстречу нам буйный привет;
Зыбь разблажилась и воет глубоко,
Дерзко клокочет машина в ответ.
Рвутся и бьются, с досадою явной,
Силятся волны отбросить нас вспять.
Странно тебе, океан своенравный,
Воле и мысли людской уступать.
Громче всё носится ропот подводный,
Бурных валов всё сердитее взрыв;
Весело видеть их бой сумасбродный,
Радужный их перекатный отлив.
Так бы нестись, обо всём забывая,
В споре с насилием вьюги и вод,
Вечно к брегам небывалого края,
С вечною верой, вперёд и вперёд!
***
Нет, не им твой дар священный!
Нет, не им твой чистый стих!
Нет, ты с песнью вдохновенной
Не пойдёшь на рынок их!
Заглушишь ты дум отзывы,
И не дашь безумцам ты
Толковать твои порывы,
Клеветать твои мечты.
То, чем сердце трепетало,
Сбережёшь ты от людей;
Не сорвёшь ты покрывала
С девственной души своей.
Тайну грустных вдохновений
Не узнают никогда;
Ты, как призрак сновидений,
Пронесёшься без следа.
Безглагольна перед светом,
Будешь петь в тиши ночей:
Гость ненужный в мире этом,
Неизвестный соловей.
1840
