Ангелюс
Был синий, красный, золотой в размахе крыл.
Явился ангел мне, но что он говорил?
Поляна, дерево, цветок, трава, листва —
Я помню многое, забылись лишь слова.
Вот посвист ласточки, стрижа и королька.
Но что за весть он нес? Как память коротка.
Вот голубь, радуга и эхо, ветра гул,
Но слов не помню: даже отзвук ускользнул.
Я только знаю, что теперь они звенят
В моей крови — так море бьется о гранит,
Мне в кость впечаталась навечно эта речь,
Во славу сна грозит насквозь меня прожечь.
Его мне больше не услышать: сочтены
Мои часы. Меня не будет. Будут сны.
Перевод М. Фаликман
Заговор против печали
Кто-то заберет,
Унесет печаль мою,
Горе отведет?
Реченька, размой,
Унеси печаль мою
Утяни в водоворот,
Источи печаль мою,
Горе унеси!
Окружи туман,
Пеленой печаль мою
Как вершины гор,
Память дымкою замгли,
Горе затяни!
Забери земля
Поглоти печаль мою
Схорони ее во мху
Словно косточки щегла
Горе схорони!
Ворон укради,
Разорви печаль мою,
Выклюй беды без остатка,
Вырви боль мою когтями,
Горе разорви!
Солнце забери,
Растопи печаль мою
Как росу седую,
Как дождинки на траве,
Слезы осуши!
Дрема, забери,
Заглуши печаль мою
Время забери,
Место затумань,
Унеси меня ты прочь,
От моей печали!
Песня исстрадай,
Выдохни печаль мою!
Слово ,поспеши,
Грусть-печаль заговори,
Горе заколдуй!
Перевод М. Фаликман
***
В какой узор и музыку какую ввергли сферы нас,
На шпильках звезд бродячим светом закрутили нас,
Могучие ветра в ущельях и холмах кружили нас,
В какие токи полых волн гребенчатые воды,
Расплавленных утесов древних жилы затянули нас,
В пещерах, склепах спутанные корни удержали нас,
В какие памяти все новые слои земля окутывала нас
Меняющихся лунных лиц и фаз –
Прироста и ущерба, полнолунья и сплетенья
Дней солнечных; средь них как даты и места рожденья закрепили нас
В святилищах любви свиданий, расставаний и прощаний,
Целений, новых ран, рыданий и преображений?
Перевод Э. Ермакова
Спокойствие ума
Если успокоится пруд
Отраженный мир
Перекошенных домов
Падающих городов
Трясущихся гор
Сможет собраться на глади
И звезды,
Незримые беспокойному разуму
Мы увидим в воде
Зачерпнутой
Из бездонных колодцев души.
Перевод Э. Ермакова
В ручейке
Вот рыба, что резвится под водой.
Сама как тень, дает упасть теням.
Лови ее, лови опять – она все там.
В потоке бурном жизнь вперегонки
Со смертью – как покойны и легки
Движенья, как изящны плавники,
Любую сеть минует; вечно здесь
Ей быть, где над песками рябь –
Забот не ведает, согласная с рекой,
Как с воздухом цветок и человек с мечтой.
Перевод Э. Ермакова
Запустение
К холмам я слишком поздно добралась: с них сметены
За зимы до рожденья моего рассказ и песня,
Слова, заклятья содержавшие иль силу предсказаний;
Громадный ясень мертв – без кровли дом – прогнили ветви,
Кричат вокруг бессмысленные птицы,
Ушла вода колодцев и источников святых.
Дитя, бежала с ветром я по пустоши замшелой,
Те призывая сущности, которых больше нет,
Затеряна, одна в безвестности забвенья.
Лишь сами Древние способны провещать
Слова священные вороной с камня, в небесах орлом
Про сад Эдема, где рябина над прудом склонилась.
Но всё ж я видела сияющие горы за горами
И мудрость под листом, и ощутила горечь красных ягод,
Вкусила хлад воды из потаенных, вечных родников.
Перевод Э. Ермакова
Вереница Богов
Как странно, если “непрерывность Я” сумеет пережить
И Афродиту с Девой, и рыдающую Мать,
Любовь и горести менявшихся божеств,
Свои владенья воздвигавших в сердце человека.
Покинута богами, женщина с болящим телом,
Я Благовещенье почти припоминаю,
Страданий скопище, и горя, и труда,
Что так успешно притворялось мною,
И удивляюсь безразличию души.
Окончилось в ее театре представленье
И слезы высохли; бессмертные актеры,
Все выходы свершив, бесследно испарились,
Я, что была и Девой, и Венерой,
Скорбящею Изидой и царицей урожая,
Последнего фигляра жду: ужасной Персефоны.
Пусть в танце втопчет наконец в могилу прах.
Перевод Э. Ермакова
Поросль
О, не испорти спящий мир,
Мир зелени, мир – лист, росток,
Миллион ладоней: не затми
Деревьев трепетный восторг.
Любовь – плащом ей темнота,
Рабыня солнца, что вдали –
Надежней памяти мечта,
Вернее времени могил.
Кружатся клетки на осях,
Стремят в пространство тихий лес.
Творенье – хоровод любви –
Блюдёт в веках и малый лист,
Любому летом дарит тень.
Перевод Э. Ермакова
Последние строки
Прочь убери, что не моё –
Мою любовь, красу, поэмы –
Лишь боль, лишь боль останется моей.
Смотри, как, против тяжести костей
Восстав, повис недвижно в небе сокол,
За высоту он платит кровью вен, ценой высокой.
Божествен миг, совсем не птичий пыл.
Гляди, как мирный лес кружиться отпустил
Миллионы листьев в безмятежный танец –
Держать им облака и вес небесных крыл,
Скрывая под собою вен фонтаны.
В той розе, чьи как воздух лепестки,
Храню вал страсти и огни тоски –
Смерть, что живет внутри цветка,
Любимый, для меня легка.
Перевод Э. Ермакова
Ночное небо
Ночь распахнула небо надо мной.
Глубин фонарь волшебный, тайный ум
В безоблачности взора звездных бездн
Открылся как одушевленный лик.
Гляжу я в эту ясность, где единство всех
Концов, начал, и нахожу
Мою судьбу: “Что ж, говорю, иного
Не может быть вовек. Здесь
Вся я. Мне только этот путь назначен”.
Кто я? Предел и продолженье,
Межзвездный путь, прочерченный движеньем точки,
Чертеж пути. Я есть мой путь: он ― это я.
Я пролегаю в тайных сферах,
В их яркости и, значит,
Под зорким оком звездных бездн;
“Согласна”, — говорю,
Радостно смеясь в душе,
Узнав, как я уйти должна.
Хрустальный мир
Хрустальный череп
В фокусе мысли нет лица,
фокус солнца ‑ в кристалле без тени.
Гибель жертвы во власти богов.
Вне поля зренья лежит фокус любви,
лик любви это ‑ солнце, зримое всеми,
череп жертвы это – зрения храм.
Очи жертвы это – кристалл прорицаний.
Солнце жизни очищает цвета.
Кристалл черепа это – произведение солнца.
Камень, который погубит меня, лишен тени.
Солнце сражает насмерть ударом полудня.
Прозрачность кристалла – есть суд божества.
Совершенство человека ‑ в достойной смерти,
Хрустальный череп – есть бессмертие жизни.
Сила богов в уменье любовь принимать.
Совершенство света есть разрушение мира,
а смерть и любовь вращают лики ночи и дня.
Озарение черепа – радость богов.
Перевод Я. Пробштейна
Покидая Уллсуотер
I
Прощаний воздух полн,
И вольный мир заброшен навсегда,
У серебристых вод лежит, опустошен,
Где горы падают ‑ возводят города,
В горниле этом феникс сжег себя.
II
То озеро в мечтах,
то дерево в крови,
то прошлое в костях,
всей силою любви
люблю цветы лесные,
и страхом ста смертей,
я тьмы страшусь ночной,
а в памяти моей –
Евангелье листвы, но
Жить в настоящем странном
Так странно мне самой!
Перевод Я. Пробштейна
Ветер времени
Время раздуло бурю, и дни в возбужденье;
Меж часом и часом разверзлись могилы,
Улицы и дома сметает теченье,
Которое остановиться не в силах.
Ночь города разрушает; суше с водой не сравниться;
Мы тонем в опустошенной заре; на горизонте – ни птицы.
После пронесшейся бури на берегах –
Осколки восторгов и нас, вчерашних,
Мертвых моллюсков в мертвых домах.
Перевод Я. Пробштейна
Воздух
Здесь голубей и ангелов приют,
Пчел Геликона, облаков, огня,
Здесь музыка и равновесье мира.
Танцор, не устающий танцевать,
Скрижали вечной мудрости на пыли
Летучей запечатлевает или
Абстрактные скульптуры на снегу.
Здесь нет препятствий ветру, но порой
С вершины летом кажется, что воздух,
Воде подобен, ‑ до скончанья мира
В ней будет свет сиять. Меж двух мгновений,
Как в музыку молчанье, Божья птица
Слетает, открывая путь сквозь время.
Перевод Я. Пробштейна
Слово стало плотью
Слово, чье дыхание – атмосфера земного шара,
Слово, творящее мир, который повелевает ветрами,
Слово, с уст которого слетает птица и ввысь стремится,
Слово, которое дует в солнечный горн,
Чье молчание это – виолончельная музыка звезд,
Чья мелодия это – заря, а гармония – ночь,
Слово, чей след в озерной воде, чей отражается свет
В заводи, в бурном потоке и водопаде,
В акварелях росы, облаков и в спектральном дожде,
Слово, которое выбито в камне, в горных массивах,
Слово есть пламя солнца, огонь внутри атома,
В строе атомов, кристалллической симметрии,
Грамматика пятилепестковой розы и шестилепестковой лилии,
Спираль листьев на ветке, завиток раковины улитки,
Вращенье сплетенных растений на осях света и тьмы,
Инстинктивная мудрость рыбы, льва и барана,
Ритм поколений папоротника и плюща,
Всплеск плавника, взмах крыла, биение сердца, ритм танца,
Иероглиф, который точно расчислил
Птичье перо и крыло насекомого, рефракцию многочисленных глаз
Созданий земных – многоглазое зрение мира;
Определение тайны – как назовем
Дух, облаченный в слово, мир, человека создавший?
Перевод Я. Пробштейна
Мир
Он горит в пустоте.
Без всякой опоры.
Однако движется он.
Двигаясь в пустоте,
В горенье находит опору,
И все ж он ничто.
Пылая, движется он,
Держит его пустота,
Но он все же ничто.
Ничто, но движется он,
Пылающая пустота,
Опора его в молчанье.
Перевод Я. Пробштейна
Скиталица Изида
И это тоже мой душевный опыт,
Тот расчлененный мир, что богом был —
Разбросаны остывшие останки,
Реальна отошедшая реальность.
Под капюшоном черным собирая
Останки обесчещенные жизни,
В пустыню одиночества гляжу —
Погибший мир, опустошенный разум.
Божественный, он в доме мира жил,
Как платье, день носил и красоту
Свою являл в зерне и в человеке,
Плывя вдоль плодородных рек. Любовью
Он наполнял мое пространство ночи.
Вот — очертанья рук на туче тают,
Из ран солдата кровь его течет,
Его останки на полях сражений,
Как самолета фюзеляж в песках.
Собору мертвому подобен череп,
Лучи короны на консервных банках
И в груде битого стекла сверкают,
В канаве водосточной — отблеск глаз,
А сила — в камне павших городов.
Копаясь в соре кухонном мечтаний
Средь черепков прошедшего, найду ли
Его любимый оскверненный лик?
Ужели бездны сна — его могила?
За смутным краем ночи, в склепе страха
Его останки. Даст ли силу бред
Кошмара? В гибельной пучине той
Король-рыбак лежит ли? По фрагментам
Божественным мандалу созидаю,
В ней центр есть сердце Бога, солнце, лотос
И электрон, в котором пульс миров, —
Утраченная сила созиданья,
Дабы воскреснуть мог в последний день,
Кто в первый день творенья в мире жил.
Перевод Я. Пробштейна