Цикл «Война»
Мальчику
Обрили голову наголо
И сказали «Воюй!»,
И смерть обнаженная, наглая,
Первая встретилась в бою.
Вместо невесты,
Которой еще не приискано,
Вместо мамы и вместо
Жизни от двадцати до восьмидесяти.
Смерть
Издыхающим дальним рокотом
Потревожена звездная твердь.
Как гулящая баба, шатается по полю
Развеселая пьяная Смерть.
Красные пальцы. Никак не поймешь —
Маникюр или кровь на ногтях.
Господи, помилуй! Спаси, Боже!
А рядом кто-то кричит «Ура!».
Слепому
Заклубилось чертово курево.
Рванулся назад.
Увидели смерть и умерли
Глаза.
Чей-то ряженый-суженый
Наощупь свой дом узнал
И принес ненужные
Седые глаза.
***
Меняю жену на табак.
Это так.
Хорошо бы «табак» рифмовать с «кабак»,
Да закрыт кабак, и замок с кулак.
Моей девочке очень холодно,
А девочке две недели.
Это ли не молодость…
Мы вчера ели, ели, даже всего не доели!
Говорит диктор из Ленинграда.
А что он сегодня ел?
Боже, как много надо
Человечьему маленькому телу!
Должна же быть романтика.
Конечно, есть.
Ходит девушка в шинели и с бантиком,
Все ей отдают честь.
Вот отнесло в сторону
Человечью пятипалую руку,
Кончилась чья-то молодость,
А рядом еще ухнуло.
Ребята, не Москва ль за нами!
Умрем же под Москвой!
Салют
Чтоб веселым фейерверком
Разлетались звезды,
Сколько жизней исковеркано
Просто.
Рассыпайтесь, звезды, ярче,
Кровью политые,
Открывался просто ларчик —
Нету вас, родные.
Вечная слава героям,
павшим за свободу
и независимость нашей Родины!
Значит, пройдены
Рана, госпиталь, последние минуты.
А наутро
Долговязый труп
Волокут
В братскую могилу —
С чужими, немилыми.
Слезами не полита,
Песочком не посыпана
Могила та
Забытая.
Плачет жена, мать —
Мой родимый не придет,
Мой кормилец не придет,
Некого мне ждать…
Танк
Он стоит, исковерканный и большой,
А кажется маленьким и нестрашным.
А чтобы он уж наверное не пошел,
Кругом раскинулась пашня
И проросла травой,
Молоденькой, дерзкой, узкой.
И, как высшее торжество,
По гусенице танка ползет
настоящая гусеница.
Богу
Твоей неправдой наповал
В грудь навылет не ранена, а убита.
Боже правый,
Насмехайся над моими молитвами,
Детскими, глупыми.
Все обернулось ложью,
Тупо,
Безбожно.
Гляжу растерянно
На круглую злую землю…
Не в Бога я, милый, не верую,
Я мира его не приемлю.
***
Оборвалось — и концом в лицо.
Кровь с носу, из глаз искры;
Теперь — раны зализывать под крыльцо,
Руки кусать, щеночком повизгивать;
Теперь — ноги таскать изо дня в день,
Голову отрывать от подушки,
Пыль, пыль, тоска, лень…
Послушай…
Вот сердце живое бьется, потрогай,
Над ним грудь закруглилась…
И некому помолиться за меня Богу,
Чтоб дал мне силы.
***
Чем я лучше любой девки?
Жизнь моя публична, как площадь.
За угол влево
Завернула какая-то лошадь,
Вероятно, очень хорошая,
Но только немножко загнанная.
Вижу кучки прохожих
При вспышках трамвайного магния.
В чужих окнах всегда уютно,
Лучше, чем у себя дома;
На улицах сегодня людно,
А я почему-то ни с кем не знакома.
***
Лифт задумался меж этажами,
В клетке лестницы темно;
Луч косой ступеньку жалит
Сквозь высокое окно;
Луч сошел ступенькой ниже,
Лифт вдруг дрогнул — и пошел.
И я слышу — ближе, ближе —
Быстрый бег твоих шагов.
***
Россия — кривые дороги,
Всегда непрямые пути,
Я изранила босые ноги
О немилые камни твои.
Эх, яблочко,
Да куда котишься?
Ко мне в руки попадешь,
Да не воротишься.
Я в просторах твоих задохнусь,
Непонятны твои пути,
О, святая великая Русь,
Отпусти!
Жизнь
С исказившимся лицом
Бичевать бечевой плечи
Перекрученным концом,
А рубцами святость метить.
И Христа искать в пустыне,
Умерщвляя плоть постом,
Чтоб в неслыханной гордыне
Рассмеяться над Творцом.
И, тебя случайно встретив,
За тобой пойти рабой,
По неведомой примете
Знать, что ты мой дорогой.
И тебе детей рожая,
Щи давать тебе жирней,
Чтобы жизнь текла простая
Много-много сотен дней.
И как только устану —
Уйти,
Чтоб в жизнь обман
Не пустить.
И на Волгу богомолкой
Поплестись,
Прокатиться по дорогам,
Словно лист…
И, душой не приемля Россию,
Вдруг вернуться к святыням Кремля,
Когда небо особенно сине
И особенно пахнет земля.
***
Узел связан — не развяжешь.
Не порвать, не разрубить.
Ты мне сужен, ты мне ряжен,
Ты не смеешь не любить.
За тобой — хоть в омут головой.
Без тебя — хоть в омут головой.
Цикл «Лагерь»
Приехали
Це ж тебе не Рио-де-Жанейро,
Это даже не ад Данте —
На воротах написано:
«Выполним задание первыми!»
Вместо «Lasciate ogni speranza…»
У входа клубится толпа народа,
Пасти измазаны липкой руганью.
Внутри
шевелятся какие-то уроды.
Все — трудно.
Бритые бровки —
Идет воровка
Самая
Красивая!
Звезда моя,
Спаси меня!
Драка
Тугим клубком схлестнулись тела
То ли в драке, то ли в любви.
Встает заря алым-ала.
Глухо все. На помощь не зови.
Тузят друг друга что есть силы.
Хрустнуло. Чей-то зуб, вероятно, сломан.
И вот из клубка высунулось свиное рыло
И хрюкнуло: «Ecce Homo!»
***
Мы-то знаем, что нет Парижа,
Что не существует Египта,
Что только в сказках океан лижет
Берега, солнцем облитые.
А существует только
Страшная, как бред алкоголика,
Воркута.
Здесь нам век коротать.
Вышка
Из серых досок неструганых
На длинных ногах-сваях
Стоит скворешня строгая,
Кажется: вот-вот зашагает.
Это не жилье человечье,
Там нельзя ни спать, ни обедать.
Но человек там торчит вечно,
Глазеет на мои беды.
Ничто-то ему не любо.
Он караулит меня, узника.
Ничего, не горюй, ты! в шубе!
Всякий труд одинаково почетен
В Советском Союзе.
Комиссия
В бараке чисто-пречисто,
Под головой ни одной портянки,
Какой-то начальник выговаривает речисто:
Ежели что… В порошок сотрет… Подтянет…
Обед сегодня, конечно, мясной,
До седьмого блеска начищены миски.
Не шевелись, не дыши, стой!
К нам едет санитарная комиссия!
Конвоир
На фоне нас, измученных и серых,
Цветет роскошный, пышный конвоир.
Его большое кормленое тело
Нам застит целый Божий мир.
На автомате равнодушно держит руку.
Он презирает нас. Так выхоленный пес
На шелудивую не глянет суку.
Он сыт,
Он мыт,
Он брит,
Он курит сколько хочешь папирос.
