Наклонная плоскость
Мало-помалу, незаметно
возникает еле уловимый
ритм, который влечет и давит.
Невидимый – он появился,
сумрачные дни взвиваются, и – совершилось.
Прогулки
по знакомым с детства скверам.
“Дорый вечер, мостовая, площадь, небо,
стройные леревья”.
Все, как всегда. Осталось
расслабиться и соскольнуть,
как по незримой деревянной горке,
в ночь.
Однако все еще не ночь. Хотя
смеркается.
Период “все еще”.
“Все еще возможно”.
(Значит, есть возможности?)
“Все еще есть время”.
И вдруг – ко дну
все эти “все еще”, “хотя” и “но”.
Что-то сгустилось, смерзлось.
(Как это совершилось, когда?)
Площадь во тьме. Аллея
во тьме – все смерклось.
Слова
Каких трудов мне стоит мой язык –
как будто это новое наречье.
На миг возникнут беглые слова,
и вот уже от них лишь прах остался,
лишь тень неясная – затвердевают,
бегут и замыкаются
в застывших знаках, точно в скорлупе.
Облекшись в звуковую оболочку,
они безмолвны в мертвом полусвете.
Не говорят со мною – не хотят…
Но вдруг возникнут на других устах,
прямые и простые, – обживают
мой голос, подбивают на мятеж,
на крик, и разгораются, и – живы!
Я ощущаю их, они – как шквал.
Сказать тебе, себе самой!
Настал священный миг, пришла пора
братанья слов.
Смерть
В три часа пополудни ее окутала мгла.
Улетучился свет, половицы, вязальные спицы,
зеленая шерсть, небо.
Подумать только, так просто –
легкий толчок, нитка,
которая порвалась в тишине
в три часа пополудни.
А потом – пустота. И все напрасно:
плакать, не верить, пытаться
проснуться.
Смерть, во весь рост, смерть,
высоченная, во весь рост, одинокая,
застывшая над обезлистевшим маем.
Намерения
Мы встанем на ранней заре
и пойдем туда, где дремлет лесная айва.
По пересохшим руслам ручьев,
по песку и гальке –
на ранней заре.
Ничто не укроется от наших глаз.
Бродить, насыщать память
всем, что видят глаза: валуном,
морщинистой веткой, студеной водой,
ясным пламенем солнца
в листве раскидистой талы!
Стоит подумать о будущем
или о том, что было,
как налетает внезапный вихрь,
все сплетается:
рассветы с рассветами,
все ночи сбиваются в одну стаю,
в одну просторную волшебную ночь,
которая снижается надо мной –
слепит своим черным сияньем.
Но я шепчу: неправда,
мы вернемся и снова пройдем по земле,
опершись
на сильную руку дня.
Спишь?
Мы любим
яростно и страстно,
до покалыванья в пальцах,
этот мирок, безвольное пространство,
где день за днем живет наш разум:
дом, город, улица. Здесь все,
чего касались наши руки,
глаза.
Зеленая печальная страна. Как трудно
оглядывать тебя, себя, заглядывать в глаза.
Любовь к тебе проснулась,
как горький привкус.
Опустошенные поля. Теплое тело
не шелохнется.
Так, значит, ты больна?
Или так больно били?
Ты прикрываешь веки… Спишь?
Неприятие
Вот первый страх:
оскальзываться, быть мягкой.
Идти, не прикасаясь.
Дотрагиваться, не опираясь.
Или опираться, паря.
Я не желаю
жить, проглатывая дни,
как слабое вино,
которое вот-вот прокиснет,
и вдруг –
все выпито до капли.
За этим страхом новый:
в какой-то миг исчезнуть,
отстать на повороте.
Отныне тебя не видно, не слышно –
движенье между наваждений,
теней и снов.
Я не желаю
обманно двигаться,
ведь это – неподвижность,
безвыходно остановиться,
ведь это – смерть.
И, наконец, последний страх,
и обьяснить-то тудно, смотрите:
белизна бумаги, блеск полировки,
безмолвие, и в этой тишине распространен
тончайший страх – игла
вот этого невечного мгновенья.
Должно быть…
…ибо недоступен свет,
в коем Он обитает.
Святой Ансельм
В непостижимом свете обитая,
укрытый в складках высшего сиянья,
за пологом из отсветов безмолвных
омытый блеском…
Безлюдный дом из света,
никто внутри не скрипнет половицей,
и если запоют, то еле слышно,
и если взгляд пробьется – вмиг ослепнет
от пламени, от блеска,
в котором Он всевечно обитает.
Любовь, как птаха, мечется, кричит,
скребет крылом по затворенным окнам.
Никто не отзовется, не откроет.
Должно быть, в доме никого и нет.
Рядом со мной
Тружусь над видимым, над тем, что рядом,
а это, поверь, не просто.
(То, что поодаль, – не по мне.)
Все то, что я ощупываю, вижу
здесь, рядом, час за часом –
так мятежно и неподатливо!
Для этого живого веса –
не слишком ли бесплотны мои слова?
