Стихотворения Анастасии Цветаевой

СЮИТА НОЧНАЯ

В камере на 40 мест
170 заключенных женщин

И снова ночь! Прохладою летейской
Как сходен с кладбищем тюремный этот храм!
Не спит, как и всегда, в своей тоске библейской
Больная Хана Хейм, химера с Нотр-Дам.
Латышки спят угрюмыми горами,
Пригревши берег Греции у ног…
Панн гоголевских веют сны над нами, –
С китайской ножки соскользнул чулок…
То кисть художника, что Марафонской битвой
Огромное прославил полотно.
Химерою и я в своем углу, молитвы
Бескрылые творю. Идут на дно,
Как в океан корабль порою сходит,
Что паруса развеял по ветрам, –
Ужели той, что спит, и в снов низинах бродит, –
Не помогу, Химера с Нотр-Дам?
Химера, да! Но с Нотр-Дам Химера!
Молитвой как ключом – замки моих ключиц,
Луну ума гася светилом веры…
(Стыдись, о ум! Бескрылая химера!
Твой философский нос тупее клюва птиц).
Летучей мышью, да! Но мышью-то летучей!
Глаза смежив, чтоб не ожег их свет,
Крылом туда, где Феба вьются тучи, –
… Такой горы на этом свете нет,
Что не ушла бы вся, с вершиною, в Великий
И тихий космоса зеленый океан.
Ты спишь, мое дитя, в твоей тоске безликой
(И мнишь во сне, что истина – обман).
Уснуло все. Ни вздоха и ни плача –
Миг совершенно смертной тишины.
Предрассветный сон. Я знаю, что он значит-
О воле и о доме сны
Сошли на дно души, как корабли порою
Без сил смежив пустые паруса,
Спит смертным сном душа перед трубою
Архангела. А света полоса –
Звонок, подъем. Уже! О, как весенне,
Как победительно борение со сном.
Из мертвых к жизни вечной воскресенье,
О руки над кладбищенским холмом.
О трепет век и дрожь ресниц! Туманы
Над прахом тел развеялись. Земле конец.
Преображенье плоти. Крови колыханье-
То тронул холод мрамора своим дыханьем
Ты, Микель–Анджело божественный резец!

***
Ты полотенце подарила мне,
А «полотенце — дальняя дорога»…
Вот все́ уснут, и в но́чи тишине
Смиренно буду я молить у Бога,
Чтобы в ночи́, наставшей над страной,
Как в русской сказке, лунной полосою
Оно легло между тобой и мной,
Чтоб тот же лагерь был суждён судьбою…

1937

БЛАГОВЕЩЕНИЕ

Этот день даже в лагере, даже в аду
Ото всех он от дней — отмеченный.
Потихоньку земной поклон кладу
В Благовещенье.
В Благовещенье птица гнезда не вьёт,
И косы не плетёт деви́ца,
Православный же, некогда славный народ,
Забывает Тебе молиться,
Божья Матерь! Взгляни на наш смрадный ад,
На измученных, искалеченных!..
Скоро вечер. Под тучами светел закат
В Благовещенье.

<1938>

* * *
О нет, я не могу погибнуть в БАМе,
Ведь это просто было бы смешно!
Друзья мои, друзья, что я увижусь с вами,
В том для меня сомнений нет! Но вот одно

Мои тревожит светлые мечтанья —
Старухою горбатою с клюкой
Я вам предстану… Знайте то заране,
Чтоб дверь галантно мне открыть — такой!

________________________________________

ДОМИНАНТ-АККОРД (Летняя ночь)

Тишина над тайгою вся в звёздах — о Боже!
Да ведь это же — летняя ночь!
А я в лагере! Что же мне делать, что же?
Жить этой ночью — невмочь.
Соловей — это юность. Кукушкины зовы —
Это детство. Земной зенит!
На седеющих крыльях моих — оковы,
А старость — как коршун кружит!

<1940>

***
Что терпит он, народ многострадальный,
За годом год, за веком век!
А Сириус и Марс, как над ребенка спальней,
Горят везде, где дышит человек.

Моя Медведица! Как часто эти руки
К тебе тяну я в черноте ночи, —
И рифмы мне не надо, кроме муки,
Которой бьют кастильские ключи

По Дантовским ущельям расставанья,
Вокруг Луны — огромный света круг
Все ширится. И тихо в Божьи длани
Восходит дым немыслимых разлук.

Все выше мук и их теней ступени,
Но синева торжественна ночи.
Черны, страшны ночных деревьев тени,
Но звезден неба сев! Крепись, молчи!

И разве я одна! Не сотни ль рук воздеты
Деревьями затопленных ветвей,
Лесоповал истории. Но Лета
Поглотит и его. — О, выше вей

Моих мучений ветер благодатный,
Сквозь ночи тьму к заре пробейся ввысь, —
Звезда предутренняя в лиловатой
Бездонности меня зовёт: “Вернись!”

А он земной, народ многострадальный,
За боем бой, за веком век,
И Сириус и Марс, как над ребенка спальней,
Горят везде, где дышит человек.

<1940>

СЫНУ

Где Ты, где Ты, самый мой желанный,
Самый вожделенный человек?
Сын! Пустынею к обетованной
Жизни — не расстанемся вовек.
Медленно и тяжко мы шагаем
Чрез разлуку и через тюрьму,
Годы. Почтой ничего не знаю,
Но своею верой закляну, —
Ты идёшь чрез бездны невредимо,
Чудом обретаю сына вновь,
Как в ту ночь, когда, ещё незримый,
Ты пытал мою к тебе любовь.
Мнилось, разрывал меня на части,
В три погибели, в бараний рог…
И какое летним утром счастье
Подарил твой дерзкий голосок!
Я в Тебя во все глаза глядела,
Изучала, силясь угадать…
Сколько было страха, сколько дела,
Девочка ещё — и стала мать!
Что же из того, что четверть века —
Больше, тридцать лет с того утра?
Разве, вырастивши человека,
Сразу в землю — в сорок семь — пора?
Нет, мы вынесем! Бог приумножит силы,
Ты прости — нечаянна слеза!
Кабы только знал Ты всё, что было,
И, как встарь, — взглянуть Тебе в глаза!
Зубы сжав, не изойти слезами —
Без ума от счастья и тоски,
Ужасаясь, буду пить глазами
Серебром блеснувшие виски…
Стать отца в Тебе всегда я чтила:
В счастьи весел, в горе — хмур и твёрд,
Но подчас Твоей чуждалась силы:
Ещё маленький — а уже горд…
Потому при нашем расставаньи
От меня Ты слёз не услыхал!
Помоги ж не заплатить мне дани
Встрече — выдержать её обвал!
Помоги в земле обетованной
Кончить — уж, быть может, краткий — век,
Ненаглядный, милый и желанный,
Самый незабвенный человек!

<1941>

ПОЛЫНЬ

Вздохну – полынь,
Глотну – полынь,
Горечи – полон рот.
Хоть на минуту с сердца схлынь,
Полынный водоворот!

Баланс сведен, предъявлен счет,
Безжалостен анализ:
Мой друг, Вы nредо мной банкрот,
А Крезом мне казались!

Я б за тебя пошла в огонь …
А это зная – что ж?
Ты, Сцевола, мою ладонь
Невозмутимо жжешь …