Стихотворения Ады Чумаченко

***

Мы попутного ветра дождались!..
Ведь недаром вчера над водой
Так тревожно и низко слетались
Буревестники стаей седой.
И недаром, их говору вторя,
Вся мятежной отваги полна,
Бесконечного гордого моря
Говорила о чем-то волна…
А сегодня поутру смеялись,
Загораясь огнем, небеса…
Мы попутного ветра дождались,
Друг! Смелее крепи паруса!

1905

 

***

Жизнь моя мне кажется порою
Книгой сказок скучных и бесцветных,
От которых веет не весною,
Не теплом и светом грез заветных,
А сырой темницы полумглою…
Но порой мне грезится, что в скучной
Книге есть свободная страница, —
Что тяжелых сказок вереница
Стережет покой ее докучный,
А она печально ждет поэта,
Ждет поэм и сотканных из света,
Полных солнца, ласки и привета
Песен радужных о знойных чарах лета…
Песен тех, что пела встарь Жар-Птица
О любви, — ждет чистая страница!

1905

 

***

Горячий день окован тишиной.
Пчела жужжит над сонной медуницей,
И спят цветы. Воздушной вереницей
Лишь облака проходят надо мной.
Везде разлит горячий, яркий день.
В сухой траве стрекочет здесь цикада,
И перегнулись кисти винограда
Через повитый зеленью плетень.

Он так хорош на синем фоне гор,
Он весь покрыт цветами повилики,
И кое-где неспелой ежевики
На нем лежит краснеющий узор.

И все стоит в дремотном легком сне.
Пчела жужжит над сонными цветами…
И знаю я: за синими горами,
Там, в этот миг ты вспомнил обо мне!

1909

 

***

Как шум отдаленного моря,
Гудят красноватые сосны
Под ветром, пахнувшим прохладой
Осенних задумчивых дней;
И четок на небе прозрачном
Узор разноцветных деревьев,
Багряных и розовых листьев,
Расцвеченных лаской лучей…
И там, между темною хвоей,
Так чисто прозрачное небо
С воздушной и легкой грядою
Плывущих на юг облаков,
Плывущих, как белые птицы,
Все к далям, манящим загадкой,
Как тени ушедшего счастья,
Как крылья исчезнувших снов!

1909

 

***

На скамейке у обрыва нынче днем заснула я,
Убаюканная морем, полным солнца и огня.
Надо мной зеленых листьев четок легкий был узор,
И сквозь них синело небо да вершины дальних гор.
На траву упала книга, ветер мял ее листы…
Я заснула днем у моря, и опять мне снился ты.
Как намек, как отзвук песни, все здесь связано с тобой,
Солнце, крики белых чаек и прозрачных волн прибой,
И простор, и ветер влажный, мне целующий лицо,
Это все — с тобой навеки нас связавшее кольцо.
В многозвучный и дразнящий, молодой прибоя час
Это море в белой пене обручило, помню, нас…
Знаю я, что ты далёко, как в вечерней мгле звезда,
Что тебя, вот здесь у моря, мне не видеть никогда;
Но больших шумящих крыльев разве нету у любви?
Где б ты ни был, — если хочешь, если любишь — позови.
Меж землей и синим небом много разных есть путей,
И к тебе любви так много у меня в душе моей…
Разве с нею в мир надзвездный я дороги не найду?
Если хочешь, если любишь, позови — и я приду!..

«Русское богатство» № 10, 1908 г.

 

***

Когда это было — не знаю… Над нежной и юной землею
В те дни, когда небо ночное тревожно дрожало зарницей,
Оно пролетело бесшумно манящей и яркой Жар-Птицей,
Лучистое, светлое счастье, что снится земле лишь весною.
И несколько перьев блестящих на землю оно уронило
Из крыльев своих многоцветных, сверкнувших над миром огнями…
Исчезло, блеснув на мгновенье над ждущими счастья сердцами,
И, скрывшись в лазурном тумане, о людях навек позабыло.
Но здесь, на земле, истомленной мечтою о светлом виденьи,
Остались из крыльев Жар-Птицы чудесные, светлые перья, —
И тот, кто найдет их, не может остаться покорно в преддверьи
И вдаль, окрыленный порывом, уйдет, позабыв о сомненьи,
Туда, где лазурные дали так сердце зовут за собою,
Где в небе сверкают ночами тревожно и ярко зарницы,
Как отблеск простертых над миром таинственных крыльев Жар-Птицы —
Лучистого, светлого счастья, что снится земле лишь весною.

1909 г.

 

Над Окой

За частоколом – розовый закат,
Ржаное поле тускло-золотое,
Лиловый лес – и дальше за рекою
Простор лугов и крыши низких хат.

Еще светло, но кое-где дрожат
Уже, мерцая, звезды над Окою
И в цветнике от красного левкоя
И мотеол вечерний аромат.

Еще светло. Еще в огне ограда,
В последнем блеске травы и песок, –
Но все темней синеющий восток.
Юпитер встал, как светлая лампада,
И вновь душа раскрыта, как цветок,
И, как цветок, – звезде вечерней рада.

 

***

Золотистой ржи колосья нагибая на ходу,
Я одна навстречу солнцу в полдень блещущий иду.
Облака в высоком небе и воздушны, и легки,
И синеют ярче неба между рожью васильки.
От земли встает дыханье медуниц и чабреца,
К небу тянутся ромашек золотистые сердца.
Облака, цветы и травы, и поля, и дальний луг…
Солнце все связало вместе, все слило в единый круг!
И, пронизан блеском солнца, ветер теплый и живой
Гнет к земле цветы, и травы, и колосья предо мной,
И шуршит, срывая красный с головы моей платок:
«Ты сама — меж трав былинка, в поле ты сама цветок».

1910

 

***

Не знаю, есть ли в мире путь большей красоты,
Чем путь, ведущий к людям с далекой высоты,
К долинам — с гор высоких, к сердцам от светлых звезд,
С уступов — в мглу ущелья, к земле — от вольных гнезд…
Как счастлив тот, кто в горы сумел один уйти,
Забыть о всем, что звало, все кинуть позади,
Уйти навстречу ветру, к зубцам и высям гор,
Куда уводит сердце синеющий простор.
Но там, над бездной темной, меж срывов и стремнин.
Высоко над туманом и сыростью долин,
Меж скал, поросших мхами, средь выжженных кустов,
Кто путь заметит узкий, кто там услышит зов?
С туманом к синим высям встает с земли призыв,
Как в море волн холодных бушующий прилив,
И крепнет стон невнятный, и крепнет, и зовет,
И в сердце, точно молот, глухим ударом бьет…
Кто ж эхо гор свободных и алый блеск зарниц,
Призыв мечты безгранной и клекот вольных птиц,
Отдаст земле туманной, как щедрый, светлый дар
Любви, зажегшей в сердце сжигающий пожар…
Услышать все, что властно смогла любовь сказать,
Вернувшись снова к людям, им счастье гор отдать, —
Уйти к ущельям темным от солнца, с высоты, —
Не знаю, есть ли в мире путь большей красоты!

«Русское богатство» № 4, 1911 г.

 

Венеция

Какой Венецией, — смотри!

Москва прикинулась сегодня.

На поле розовой зари

Мосток, как брошенная сходня,

И зыбко пляшут фонари

В разливах темных луж сегодня.

И вечер в зеркале канав,

Совсем как в зеркале лагуны,

Считает, крылья разметав,

Огней натянутые струны

И смотрит в зыбкий блеск канав,

Совсем как в зеркало лагуны.

А здесь, под аркой, у ворот,

В платке, накинутом на плечи,

Весна, как девушка, поет,

Поет и ждет желанной встречи,

А ветер ей целует рот,

И шаль с волос ползет на плечи…

1925 г.

***
Ах, не плачь, мой чуткий друг, не сетуй
Об орлах, погибших на стремнинах,
О крылах изломанных орлиных,
О сердцах, разбитых в жажде света.
Взяв от жизни счастье и сомненья,
И тепло, и шумных гроз раскаты,
И борьбой, и радостью богаты,
Не боятся сильные забвенья!
И на трупах братьев, павших в битве,
Восстают таких же сильных рати
И идут, с отвагою во взгляде,
Позабыв о песнях и молитве!
Да, не плачь, мой чуткий друг, не сетуй
Об орлах, погибших на стремнинах!О не спетых песнях соловьиных,
О цветах, увядших до расцвета,
О сердцах, не знавших жажды света,
Скучных днях без солнца и привета,
Пожалей, мой милый, и посетуй!
1905
***

На камнях горячих и сонных,
На белых и пыльных дорогах,
В лачугах, на стертых порогах, —
Быть может, хранятся и ныне
Следы твоих ног обнаженных,
Босых, загорелых под солнцем,
Под ветром, рожденным в пустыне.
И небо, как раньше, как прежде
Сверкает от края до края,
Над темной землей зажигая
Все те же огни золотые, —
Дрожавшие в грубой одежде
И в складках льняного хитона
Что выткала сыну Мария.
И старые, мудрые звезды
Над старой и мудрой землею
Полны и доныне Тобою, —
И ветер, как вестник крылатый,
Весенним побегам в борозды
Кидает: «Он с вами и ныне, —
Растите! Вы святы! Вы святы!»

1913 г.

 

***

Как хорошо на полпути к Джонхоту,
В горячий день, на горном перевале
Свернуть с тропы, протоптанной конями,
И целиной, цепляясь в жарких травах,
Уйти одной к высокому обрыву.
Еще скрепит арба за поворотом,
Гремит ведро и на подъеме трудном
Бодрит коней гортанный окрик грека, —
Но с каждым шагом дальше и слабее…
И снова зной, — и снова сонный шорох
Сожженных трав у ног моих, а выше —
Певучий гул высоких старых сосен
Под ветром с гор душистым и горячим,
А там внизу, — в обрыве, — дышит море…
Держусь с трудом за цепкий можжевельник
И, наклонясь над бездной голубою,
Я жадно пью, пьянея, воздух влажный
И вдаль смотрю на светлые дороги,
Слепящий след от кораблей чудесных…
Мечта моя! Не наш ли это путь?..

1913

* * *
Был жаркий, жаркий августовский день.
За дюнами, на отмели горячей,
Сияло солнце. Отблеск золотой
Дрожал в воде, и шпиц над белой дачей
Сквозь мглу ветвей и пыльную сирень
Блестел вдали горящею звездой, —
И чаек крик, звенящий над водой,
Был для меня, как долетевший зов,
Как звонкий клич, счастливый и дразнящий.
На розовых чешуйчатых стволах
Высоких сосен, гулких и певучих,
Желтели капли тающей смолы
И над травой — среди кустов ползучих
Жужжали пчелы. Вереск нежно пах,
И, помню я, на дюнах, где стволы
Под ветром пели, звонки и светлы,
Я в этот день увидела случайно
В тени прозрачной женщину с ребенком.Полузакрыв усталые глава,
Она сидела, прислонясь щекою
К сосне, нагретой солнечным теплом,
И на коленях темною рукою
Качала сына. Моря бирюза
Слепила взор расплавленным стеклом,
Но край платка над низким, смуглым лбом
Она спустить, как будто, позабыла, —
Смотрела вдаль и пела, тихо пела…

Ребенок спал, зажав цветок в руке,
Но и во сне еще искал губами
Родную грудь и жался к ней во сне.
Я мимо них, неслышными шагами,
Прошла к себе, в свой домик в цветнике,
К любимой книге, к светлой тишине…
Но кто-то пел, тоскливо пел во мне, —
И так найти хотелось на столе
Среди бумаг цветную погремушку…
Вестник Европы, № 6, 1915

 

В кинематографе

Под низким удушливым сводом
Старинные «Волны Дуная»
Звенят, заглушенные смехом
И бархатом красных портьер.
На белом блестящем экране
Сменяются, бегло мелькая,
И горы, и люди, и море
И лошади быстрый карьер.
Порой, в полосе золотистой
Холодного света, так тонко
Идущей откуда-то сзади
На белый экрана квадрат,
Мелькнет на мгновение профиль
Плененного сказкой ребенка.
Волос золотистые пряди
И нежный задумчивый взгляд.

От стен, замыкающих волю,
От труб, заграждающих небо,
От глаз разноцветных трамвая
И блеска ненужных витрин
Детей, не видавших ни моря,
Ни степи, ни спелого хлеба,
Уводят в дешевый театрик
К мелькающей смене картин.

Ребенок с кудрявой головкой,
Ребенок со взглядом горящим,
Ты видишь, вон там, на экране,
Белеют над пеной валов
Свободные легкие чайки
И криком встречают звенящим
Дыханье соленого ветра
И стройные мачты судов?

В горячем и страстном порыве
Ушел ты, охвачен мечтою,
Навстречу сверкающим крыльям
Воздушных и радостных птиц,
К багровому низкому небу,
Пахнувшему близкой грозою,
И к ветру, и к волнам встающим
И блеску тревожных зарниц.

Ах! Всем нам нужны, как ребенку,
И сказки, и смелые птицы,
И блеск, и соленые брызги
И пена вскипевших гребней —
Средь стен, заграждающих волю
И отблески синей зарницы,
Средь труб, закрывающих в небе
Сияние звездных огней!..

 

Весенние терцины
Опять, опять в молчанье переулка
Я слышу зов, твой тихий зов, весна.
Шаги звучат отчетливо и гулко.

В разливах луж дрожит, змеясь, луна,
И над землей, сквозящей из-под снега,
Там, в вышине, колдует тишина.

А здесь, в саду, запутавшись с разбега,
Гудит в ветвях, среди сквозных вершин,
Февральский вечер, — странник без ночлега.

Он мне с полей, с чернеющих равнин
Принес земли весеннее дыханье,
А с моря шум и грохот синих льдин.

Весна моя! Приветствую в молчанье
Я твой приход! Твоих звенящих дней
Мне радостно и сладко ожиданье.

Твой тихий зов поет в душе моей,
И тает грусть от первой вешней ласки,
Как таяла от блещущих лучей

Снегурочка из старой детской сказки.
Русское богатство, № 11, 1912

 

***

Осенних тихих дней прозрачная усталость,
В вершинах старых лип гудящий ветра шум,
И нити паутин, и вялых листьев алость,
И грусть прощания, и радость бодрых дум.
Средь скошенных полей — свободней путь широкий,
Над грустною землей — понятней бледный день,
И к сердцу ближе зов, невнятный и далекий,
В тумане голубом уснувших деревень.
Оттуда по утрам приносит, долетая,
К нам ветер дым жилья и кладбищ мерный звон
И, будто, учит нас принять, благословляя,
И жизни светлый путь, и смерти тихий сон!

«Русское богатство» № 11, 1910 г.

 

* * *
Дней безвозвратно-ушедших воздушные светлые тени,
Звуки молитв отлетевших и песен исчезнувших эхо, —
Бодрые, смелые мысли к далекому счастью ступени,
Сказки, пьянившие сердце и отзвуки детского смеха…
Где вы? Горячие камни мне жгут обнаженные ноги,
Ветер, песок поднимая, мне сушит глаза и дыханье.
Белой, под солнцем бегущей не вижу конца я дороги, —
Небо не слышит ни песен, ни слез, ни молитв, ни стенанья.
Я бы могла умереть, чтоб не видеть пустыни сожженной,
Длинной бескрайной дороги; кустарников чахлых и пыльных,
Чтоб позабыть на мгновенье о боли души ослепленной,
И об исканьях бесплодных, и о порывах бессильных.
Я бы могла умереть, — но я смерти еще не достойна, —
Смерть — не мучительный плен, а прекрасный венец завершенья
Только тому, кто для жизни все отдал свободно, спокойно,
Все без сомненья, без боли, без слез, без тоски сожаленья…
Только тому золотыми лампадами вспыхнет, сверкая,
Бледный мерцающий отсвет огней потускневших заката…
Смерть для того и венок, и целящая сердце награда,
Кто, опьяненный мечтою, разбился в порыве, сгорая.
Русское богатство, № 4, 1911

 

***

И умирать легко весной, —
Весной так ясны зори,
И близко чудо над землей,
И призрачнее горе.

Распались грани и ушли…
С душой слилося небо,
И так понятен зов земли
В побегах тонких хлеба.

Земля близка, близка, как мать,
В весенний миг цветенья,
И так легко ей все отдать —
И силы, и стремленья!

И, позабыв, как в светлом сне,
Тоску души плененной,
Навстречу нежной встать весне
Цветком, травой зеленой!

«Русское богатство» № 3, 1911 г.

 

* * *
За синеющие горы светлый день ушел от нас.
Он помедлил на вершинах, улыбнулся и угас…
Но затеплил, умирая, он улыбкой золотой
Молодой прозрачный месяц над зеркальною водой.
В небе, затканном звездами, вижу свет иных огней,
Мир стал шире и красивей, полнозвучней и нежней.
Над цветами, над сердцами в голубой вечерней мгле
Кто-то кроткий и воздушный, чу! проходит по земле…
Кто-то веет над землею тихой ласкою весны:
Это нежные, как звезды, пролетели, верно, сны…
Меж душой и звездным небом начертали легкий путь,
И прошли они над миром и шепнули: “Позабудь!”
День ушел от нас за горы. Тихо стало. Мир широк.
От меня так близки звезды, — отчего же ты далек?..
Русское богатство, № 11, 1908

 

* * *
Лиловою дымкой одетый,
Ай-Петри с зубчатой вершиной
Стоит, как остатки развалин,
Над тихой, уснувшей землей.
На нем еще отблески света,
Но сумрак навис над долиной,
И нежен, красиво-печален
Земли предвечерний покой.

Уж первые светлые звезды
Дрожат, опрокинуты в море,
Уставшем от блеска дневного
И слившемся с далью небес;
И птицы вернулися в гнезда,
И вспыхнул маяк в Ай-Тодоре,
И близок приход голубого
Желанного мига чудес…

Быть может, теперь над землею
Проходит неслышно меж нами
Прекрасное светлое счастье
О нем позабывших людей
И ждет, чтобы сильный душою,
Охваченный вещими снами,
Позвал его творческой властью
На землю из мира теней?..
Русское богатство, № 11, 1908

 

* * *
Молчаливые деревья в кружевных узорах снега
Стерегут в сияньи лунном тихий, чуткий сон домов.
Поздно, поздно. Высоко уж поднялася в небе Вега,
И медлителен, и гулок отдаленный бой часов.
Город спит. Огни погасли, и не видно в окнах света,
Опустились занавески. Люди спят, к ним сны пришли.
Бубенцы саней далеких прозвенели тихо где-то
И замолкли, затерявшись в затуманенной дали.
Над заснувшим белым миром звезды трепетно мигают;
Я одна под темным небом здесь осталась на крыльце,
И срываются снежинки и, кружася, тихо тают,
Расплываются, как слезы, на обветренном лице.
Был ли ты, иль мне все снилось?.. Стерлись призрачные грани,
Отличить мне трудно правду от проснувшейся мечты…
Это ты прошел, быть может, и опять исчез в тумане,
На снегу я, будто, вижу серебристые следы…
Русское богатство, № 12, 1909

 

На белом заснувшем бульваре
Деревья так ярки и четки,
По-зимнему тонки сплетенья
Причудливо-гибких ветвей;
Белеют под снегом пушистым
Узоры чугунной решетки,
И где-то далёко, в тумане,
Желтеют огни фонарей.

Бесчисленных улиц извивы,
Звонки, дребезжанье трамвая,
Афиш разноцветные пятна,
Витрин раздражающий блеск,
Над входом дешевых театров
Гирлянда огней золотая
И пестрый, ненужно-крикливый,
Дразнящий цветок-арабеск, —

Быть может, мне снилось все это?..
Под небом ночным и безгранным
Мне хочется верить лишь звездам
И слушать их нежный привет.
И в сердце, покорном и тихом,
Как дали ночные, туманном,
Слагаются светлые песни,
На звездные сказки в ответ.

Как тихие, чистые звезды
Над белой уснувшей землею,
Над длинной лазурной дорогой,
Застывшей в серебряном сне, —
Воздушные, легкие песни
Встают над прозрачной душою,
Воздушные песни, как звезды,
Дрожат и мерцают во мне.

«Русское богатство» № 2, 1910 г.

 

* * *
На камнях горячих и сонных,
На белых и пыльных дорогах,
В лачугах, на стертых порогах, —
Быть может, хранятся и ныне
Следы твоих ног обнаженных,
Босых, загорелых под солнцем,
Под ветром, рожденным в пустыне.
И небо, как раньше, как прежде
Сверкает от края до края,
Над темной землей зажигая
Все те же огни золотые, —
Дрожавшие в грубой одежде
И в складках льняного хитона
Что выткала сыну Мария.
И старые, мудрые звезды
Над старой и мудрой землею
Полны и доныне Тобою, —
И ветер, как вестник крылатый,
Весенним побегам в борозды
Кидает: “Он с вами и ныне, —
Растите! Вы святы! Вы святы!”
1913

 

* * *
О, как бы я хотела так ярко жизнь прожить,
Чтоб каждый миг сумела я в сказку превратить,
Чтоб в нем, как небо в капле сверкающей воды,
Всегда сияло солнце сжигающей мечты!
Всю жизнь вложить хочу я, всю жизнь в один полет,
В один порыв свободный за грань земных высот,
Всю жизнь растратить щедро, в одно мгновенье влить…
О, как бы я хотела так ярко жизнь прожить!
Чтоб в каждом новом миге, встающем предо мной,
Был светлый луч стремленья, зовущий за собой,
Борьба, любовь, страданье и нежный эпилог,
Конец ушедшей сказки и вновь — другой пролог…
И снова — блеск призывный, манящий блеск огней
И в море легкий призрак плывущих кораблей…
В руках клубок волшебный, и снова вьется нить.
О, как бы я хотела так ярко жизнь прожить!
Русское богатство, № 9, 1908

 

С шарманкой
Пускай могила меня накажет…
Уличная песня

С шарманкой хриплою и серым какаду
Она вошла во двор и стала у ворот,
У черной лестницы, — на солнце, на свету.
На лбу росинками сверкает мелкий пот,
И радужным огнем в лицо худое бьет
Ей солнце, на серьге зажегшее звезду.
Асфальт горячий жжет подошвы пыльных ног,
А голос и певуч, и звонок, и высок…

“Пускай могила меня накажет
За то, что я тебя люблю,
Но я могилы не страшуся,
Кого любила, с тем и умру…”

В подвале стукнуло раскрытое окно,
Затих жужжащий шум машинки у швеи.
За зеленью цветов, разросшихся темно,
Там стелет по стеклу герань листы свои,
Там кто-то тесен ждет о счастье, о любви,
И, наклонясь к цветам, их слушает давно,
И темный бальзамин, и спущенный платок
Не смогут скрыть ни слез, ни впалость бледных щек.

“Ах, зажигай-ка ты, мать, лампаду, —
Уж скоро, скоро я умру…
И белый свет я покину скоро,
В могилу хладную пойду…”

С балкона брошенный на камни мостовой
Летит медяк к ногам, кружася и звеня…
Но девушка поет, не видит пред собой,
Закрыв глаза от слез, от блеска и огня,
И плачет вместе с ней над песенкой швея,
Пьяна одной мечтой, больна одной тоской,
И, смятый под рукой, дрожит в окне цветок.
А голос во дворе так звонок, так высок!
Русское богатство, № 3, 1914

 

Ночные терцины

Укрыл, перекрестил, поправил одеяло,
Задернул складки штор на голубом окне…
И, потушив свечу, прошел к себе устало.

Ушел в свой кабинет — к молчанью и луне,
К морозным окнам в сад, застывший в бледном свете,
К неясным шорохам, к вечерней тишине…

В распахнутую дверь, белея на паркете,
Холодный лунный свет упал на мой ковер,
Блеснул на зеркале на низком туалете,

Полоской трепетной скользнул на складки штор,
Сверкнул на венчике над вытертым окладом
И четкий на стене соткал вверху узор.

Слежу игру теней пустым и цепким взглядом
И жадно слушаю, как тихо за стеной
Твои шаги звучат так близко, близко — рядом…

Сегодня целый день была я не с тобой.
Неведомым путем к неведомому краю
Опять меня мечта водила за собой.

Где я была весь день, сейчас уже не знаю…
Но белый пыльный путь, и ветер, и вдали
Над морем острый блеск я смутно вспоминаю.

Я помню и лицо, мелькнувшее в пыли,
Подростка пастуха в изодранной рубашке,
И стадо грязных коз, и аромат земли.

Горячим молоком из деревянной чашки,
Я помню, напоил меня, смеясь, пастух
И в косы мне воткнул две белые ромашки.

Примятых повилик я помню горький дух,
И звон бубенчиков дремотный и ленивый,
И мирабель кругом, и пенье сизых мух.

О, длинный, длинный день — горячий и счастливый!
Как радостно краснел под солнцем мои платок.
Упавший на траву с волос моих под сливой.

Я знаю, от меня ты был весь день далек.
В неведомом краю бродила я без цели,
Свободная, ничья, как ветер, как цветок.

Но, — почему, скажи, — и там, у мирабели,
В тени узорчатой — на бронзовом лице
Мальчишки-пастуха твои глаза синели?

Твой голос мне звенел в далеком бубенце
И запах губ твоих мне чудился повсюду,
И в запахе земли, и в сонном чабреце —

О, разве есть страна, где я тебя забуду?..

«Русское богатство» № 6, 1914 г.

 

На берегу

Темно. Звезда огнем зеленым
Дрожит в синеющем окне.
От моря свежим и соленым
В лицо пахнуло ветром мне.

В саду сильнее пахнет мята,
На подоконнике — роса.
В тревожном отблеске заката
Уходят в море паруса.

Еще видны у поворота,
За цепью бледных фонарей,
На небе очертанья грота,
Высоких мачт и легких рей.

Плывут… Плывут… И вот, за мысом,
За полосой прибрежных скал,
Чуть накренясь под свежим бризом,
Вдали последний бриг пропал.

Плывут… Плывут… Опять в просторе
Ты встретишь эту ночь один,
Но ты меня не вспомнишь в море
Под скрип снастей и шум машин.

Вверху, — над самой головою
Роса алмазная Плеяд,
И пахнет свежестью морскою
Тугой, просмоленный канат.

Путь так далек, — и звезд так много,
И волны — в пене, как в снегу…
О, разве есть назад дорога
К огням на темном берегу?

Все дальше, в море! Налетая,
Бьет ветер в смуглое лицо…
Сегодня ночью, — знаю, знаю, —
Ты потерял мое кольцо.

И завтра утром, — след тяжелый
На розовеющем песке,
Твой четкий след сметет веселый
Прибой, рожденный вдалеке.

Пусть так! И все ж, — молюсь в забвенье
Звезде в синеющем окне:
Там в море — вспомни на мгновенье.
Чужой и вольный, — обо мне.

«Вестник Европы» № 4, 1914 г.

 

* * *
Слилось беспредельное море
С морским золотистым туманом…
Я знаю — уже не впервые
Живу я под солнцем багряным!

Не там ли, на камнях горячих,
Я грелась зеленой змеею,
Шуршала вверху над обрывом
Спаленной от зноя травою?

Иль светлой, прозрачной медузой,
На берег внесенной приливом,
Дремала в песке серебристом
Над синим спокойным заливом?

Я помню, — я помню так ясно,
Как в листьях звенела цикада,
Как веяло солнцем и зноем
От вялой листвы винограда,

Как море, слепившее светом,
Внизу, под обрывом, блестело,
Как жаркие белые камни
Мне грели холодное тело.

Я помню, — да, помню так ясно,
В хрустальном воды саркофаге
Зеленый мерцающий отсвет,
В соленой дробящийся влаге;

Вверху, высоко надо мною,
Медлительных рыб очертанья,
Немые узоры кораллов
И вечную тайну молчанья.

И солнце, и перлов отливы,
И травы, и пену морскую
Я помню… Я в городе темном
По ним безотчетно тоскую!

В запутанный, сросшийся узел
Мечты в моем сердце связали
Тоску о минувшем, далеком
С стремленьем к неведомой дали.

Быть может, я путь совершаю
К прекрасной и светлой отчизне,
Из бездн поднимаяся к Богу
В моей завершительной жизни.
1910

***

Задремали пёстрые тюльпаны
На опушке тихой и росистой,
И встают над полем серебристой
Светлой дымкой легкие туманы.
Потемнели старых сосен кроны:
Вечер стер с них отблески заката,
И к звезде, зажжённой, как лампада,
Поднялись их стройные колонны.
Перед кем-то тихо расступаясь,
С нежным шумом никнут в поле травы,
И желтеет лютик златоглавый
И дрожит, молитвенно склоняясь…
Может быть, над сонною землёю
Бог прошёл незримыми стопами, –
Над травой, над влажными цветами,
Над моей прозрачною душою.

***

Все огни, все свечи потушила,
Синий вечер смотрит к нам из сада.
В тихой зальце пахнет свежей елкой,
Воском свеч, сгоревших в темной хвое,
Зимним лесом, праздником и детством.
Прислонясь ко мне щекой горячей,
Присмирев, ты смотришь в стекла окон,
В снежный двор, на белые деревья,
На звезду, дрожащую над садом.
Ты устала. Растрепались косы.
Спать пора, — но жаль расстаться с ночью,
С Рождеством и крупною звездою.
«Погоди… Еще одну минутку…
Расскажи мне только сказку… сказку»…
Наклонясь над темною головкой,
В сотый раз рассказываю тихо
О полях пустынных и о волках,
О лисицах хитрых и зайчатах,
О воронах с черными глазами,
О зверином, милом мне народе.
«Ходит ветер по лесам суровым,
Плачет зайка на лесной опушке.
Нет у зайки теплых рукавичек,
Сапожков высоких нет у зайки,
А из дому под сосной высокой
Злая лиска выгнала зайчишку»…
Тяжелее темная головка,
Щеки жарче и ресницы ниже…
Э, лисичка, милая сестричка, —
Вижу, ты совсем уже заснула.
На руках снесу тебя в кроватку;
Уложу, укрою одеялом, —
Под подушку суну шишку с елки,
Чтоб и снам немножко пахло лесом,
И с окна отдерну занавеску…
Спи, лисичка, милая сестричка…
Все с тобой… Звезда, и ночь, и детство…