Стихотворение Е. Евтушенко, посвященное Т. Галушко

Стихотворение Е. Евтушенко, посвященное Т. Галушко

В пятиметровой комнатенке,
где, будто горя ком на терке,
им горло кашель раздирал,
мать с дочкой жили не тужили.
Казалось, что они двужильны –
их Бог у смерти отобрал.

Их даже солнце огибало,
но все-таки не погибало
иное солнышко – внутри.
Лет в пятьдесят – полустарушка
и полудевочка – Галушко
звалась и Танька, и Танюшка.
Бывало так – одна подушка,
ну а голов дитячьих три.

 

Четвертый был ребенок – Пушкин,
и очень-очень уж Галушкин,
когда, по-пушкински смела,
как будто им самим ведома,
в покинутые стены дома
она его опять ввела.

 

Я потерял ее и многих
средь закутков почти берлогьих,
и бойлерных, и чердаков,
подвалов, где шалили крысы,
куда однажды Пушкин скрылся,
рукой махнул – и был таков!
С ним пил портвейн Олег Целков.
Всех «Вдов Клико» за тот «Агдам»
незамедлительно отдам!

 

Шестидесятники – не только
та «огоньковская» четверка
на переделкинском снегу.
Без Рейна, вольного в неволе,
без Беллы, Бешенковской Оли,
без Юннина остроуголья,
без Тани с троицей в подоле,
без интеллектуальной голи,
без всех, достойных лучшей доли,
я нас представить не могу.

 

И Рона – Танина подруга,
красавица Санкт-Петербурга,
запрятанного в Ленинград, –
хоть книгой Таню воскресила,
и вновь теперь на всю Россию
чернучие, безвозрастные
глаза Галушкины горят!

 

Все выросли мы в комнатенках,
но высветили мы в потемках
своих ровесников сердца.
А ваша доля, молодые,
не в тьму пихнуть опять Россию,
а распотёмить до конца!