+++
То ли ломится бешеный яркий ландшафт,
то и дело меняясь, в стекло ветровое?
То ли фрески Шагала до звона в ушах
разрослись, и смыкаются над головою?
Всё возможно под куполом этих небес,
где в прищуре солдата – печаль Авраама,
где пилястрами стройными лепится лес
и однажды в столетье скворчит телеграмма.
Как лиловы оливки, и как апельсин
нестерпимо оранжев, на зависть Манджурий…
Над слепящим песком – паруса парусин
и араб в неизменном своём абажуре…
Все мы родом из этих горчичных земель,
что являют прообраз и ада, и рая,
где, как в детстве бронхитном, палитровый хмель
и восторг сотворенья… И вот он, Израиль!
Я намокшую прядь поправляю крылом
и не ведаю, сколько веков отмахала…
И венчает картину, мелькнув за стеклом,
смуглый ангел пустыни, патрульный ЦАХАЛа…
+++
Мой друг опять невыездной –
Как много лет тому…
И не заполнить обходной
В пылающем дому.
“Наш дом – Израиль” – говорит.
Бездомный бледный грач…
Щебечет весело иврит
И прячет вечный плач.
Он не банкир, не спекулянт
Мой старый добрый друг,
Лишь любопытный эмигрант
В пески – из белых вьюг.
И вот сидит он, весь в долгах,
В компьютере сидит…
Мешает думать о богах
Профуканый кредит.
Мой друг ни в чём не виноват,
Он – из породы птиц…
И если завтра новый ад –
Он первый в Аушвиц.
Он входит в кнессет, глух к речам,
Неловкий как верблюд.
И люб Шагал его очам,
И скушен прочий люд.
Он отвечает невпопад,
Но встать “в ружьё” готов
Мой друг – печальный депутат
От партии цветов…
+++
На зубах скрипел песок,
шла осада.
Не висок, а дух высок
твой, Масада.
Пусть им имя легион,
хватит – Рима.
Желт песок. И желт огонь.
Всё – горимо.
Жажду взглядом утолив
в Божье небо,
знали – больше ни олив
и ни хлеба.
Ни надежды на побег,
ни подмоги.
Первый подвиг. Первый век
синагоги.
Обнимите жён, мужи, –
время тризне!
Пусть им наши куражи,
а не жизни!
Лучше гибель, чем клеймо,
что – отрепье…
…Поналипло к нам дерьмо
раболепья.
Не грозит нам дефицит
прохиндеев…
Но – великий суицид
иудеев!
Занесло песком года –
да не стёрто…
Даль как желтая звезда
распростёрта.
Не для МИДа, не для вида –
фасада:
Золотая пирамида.
Масада.
Приходите погордиться,
старея,
не забывшие традиций,
евреи…
+++
Храни друзей моих, Господь,
и в Петербурге, и в Нью-Йорке,
и во дворце, и во каморке
крепи их дух, щади их плоть.
Нам не дано предугадать,
где нам даровано свиданье,
на Рейне или Иордане
окатит светом благодать.
Я скрытной верою живу,
что вдруг расступится кромешность,
как тайна жизни, как промежность
и – в жгучий обморок, в Неву!
Не оттолкнёт счастливых слёз,
сомкнёт утешные объятья…
И встретят в белом сёстры, братья…
И впереди – Иисус Христос.
Да, мы и грешны, и слабы,
а всё ж друзей не предавали.
Достойны райских кущ едва ли,
но – взблеска ангельской трубы.
Хотя б за то, что бедовали
и были всюду, где бывали,
лишь бедуинами судьбы…
