Стихи о Карелии

Он бы вам отозвался, Евгений,
Он приходу был вашему рад,
Но за вами подобием тени
Шёл его очернитель – собрат, –
Нынче другом себя окрестивший,
Сплетник, циник, злослов, интриган,
И со смертью ему не простивший
Его звонкий и смелый талант.
Сделав скорбную мину и позу,
Изрекая заведомо ложь,
Знает он, что не сгинул Морозов,
Что читает его молодежь!
И что пил он не так уж и много,
Да не смог увернуться от бед…
А в толпе кто-то молвил, что Богу
Тоже нужен хороший поэт.
Вам Володя простил эти строки,
Хоть обиду таить и не стал,
Ведь при жизни их злые истоки
Он не раз на себе испытал.
Вам ли знать – как тому капитану,
Что бессонно стоит у руля,
Кто же там на пути к океану
Прилипает ко дну корабля!
Без свидетелей сказано слово,
Бог не выдаст, авось и сойдёт…
Но у слова закону суровы:
Зло посеял – добром не взойдёт.
И какая же выгода в этом –
Грязь тому, а другому елей?
Ведь не станешь хорошим поэтом,
Хоть помоями прочих залей!
Не прославлен стихами, ни прозой,
Век пасётся у славы чужой…
А со снимков смеётся Морозов –
Молод ликом, строкой и душой!

Марат Тарасов

Памяти Владимира Морозова

Сквозила в глазах и движеньях,
Таилась в излучинах слов
Доверчивость русских блаженных,
Понятливость русских плутов.
Зачинщик ночных катавасий,
Кудесник, насмешник, нахал,
Он скопищем диких фантазий
Жилище свое засевал.
С ударом ладони о донце
Распахнута настежь душа,
И в кружки налитое солнце
Запенилось, хмелем душа.
Среди небогатой пирушки
Славянский витийствовал джинн,
И сведений скудных верхушки
Сверкали снегами вершин.
И в лившемся буйно веселье,
Ребячливом лишь до поры,
Был дух приворотного зелья
И привкус рисковой игры.
Неведомой смерти далекость,
Затейливый узел петли
Казались забавны, как фокус,
Совсем не пугаясь, влекли.
Звезда изменяла орбите,
Не зная сама почему,
И с неба незримые нити
Протягивал кто-то ему.
А сумрак застенчиво лился
В раскрытое настежь окно
И медленно скрадывал лица
И только не трогал одно.

Юрий Башнин

Бой часов – как удары сабель.
Перерублен канат – и прочь
Одинокий плывет корабль
В бесконечно седую ночь…
Паруса наполняя дыханьем
И скользя по ленивой волне,
Тихим блеском своим и дыханьем
Эта ночь отразилась во мне.
В ней была и тревога и него.
И кружилась тогда голова.
На серебряных ребрах Онего
Еле виделись нам острова.
Ветер пел. За трехверстною далью
Часто-часто мигал огонек
И взывал с неизбывной печалью,
Чтоб скорей загорелся восток.
Он томился, бледнел, но не вымер.
И в такую же белую ночь
Я тебя вспоминаю, Владимир.
Ты мне счастья опять напророчь…
Ночь такая печалит и манит.
И на время замкнуться велит,
И невольно надеждою ранит,
И нечаянно гибель сулит.
Ты смотрел на могучие реи,
Где, холсты выгибая дугой,
От трепещущей влаги сырея,
Несся ветер холодный, тугой.
Ты смотрел и поддерживал мило
Непокорный и вьющийся чуб,
И улыбка никак не сходила
С твоих твердых мальчишеских губ.
Ты читал мне вполголоса строчки
О начале грядущего дня.
Дивных, солнечных ритмов цепочки
До сих пор увлекают меня.
А когда медногорлой синеной
Оглашался лиловый рассвет, –
Ты со мной обнимался, Поэт.
Кареглазый, мечтательный. Сходу
Крепко жал ты мою пятерню.
Все хвалил – и детей, и погоду,
И девчат, и чужую родню.
Ты здоровался весело с теми,

Кто с утра на работу спешил.
Я их вижу в последней поэме.
Ты её невзначай завершил.
Тебя ждали известность и слава.
Вот сейчас ты, готовясь в бои,
Нам с картавинкой скажешь лукаво:
– До свидания, други мои!..
…Бой часов – как удары сабель.
Перерублен канат – и прочь
Одинокий плывет корабль –
Белый призрак – в седую ночь.

Николай Фёдоров

Памяти Владимира Морозова

Скучаю ли,
Сижу ли я за чаем,
Шагаю ли дорогой столбовой,
Всё жду и жду, когда придёшь, качая
Своею златокудрой головой.
Когда я снова голос твой услышу,
Знакомый нашим рекам и лесам.
Когда стихи такие же напишут,
Какие только ты один писал.

ОЛЕГ МИШИН
ПОЭТЫ
(Отрывок из поэмы)

Душа хотела б быть звездой.
Ф. Тютчев.
Пусть тыщи строк моих – на дно,
Чтоб быть одной на берегу.
Б. Шмидт

Звону звездному чутко внимая,
город спит, подперев небеса.
Я поэтов-друзей вспоминаю,
слышу давние их голоса.
И сердце на ладони своей несу.
А. Титов

В сон и явь они снова приходят.
Души их, прилетая из мглы,
дней былых вереницу приводят,
дней былых, что черны и светлы.
Дети яростных лет диктатуры
и мальчишки военных годов,
мы искали у литературы
окрыляющих верою слов.
Где–то в пудожской тьме, в захолустье
мне пригрезились звездные сны.
Шел и шел я вдоль Водлы и Устья
слушать грохот онежской волны.
Из руин поднималась Россия.
Пели дерево, камень, металл.
Но запомнились вехи другие:
тихий Пудож.
«Анастасия Фомина» – я поэму читал.
День вставал, по–весеннему розов,
чуть дрожала газета в руке.
Это имя – Владимир Морозов! –
было звонким, как лед на реке.
Я читал с упоением сладким.
Слово лилось, звучало само:
«… от сестренки,
от школьницы Татки,
в институт… заказное письмо».
В городке нашем провинциальном,
краем пудожским восхищен,
в педучилище в день свой прощальный
повстречался с «поэтами» он.
Мне мгновенья запомнились эти,
принял их как начало начал:
он стихи мои плюсом отметил,
чуть картавя, строку прочитал.
По душе бескорыстье такое.
Я навек его словом согрет.
Восторгаться чужою строкою
может лишь настоящий поэт.

Молодой, но уже именитый,
молодыми поэтами он
был всегда, словно верною свитой
иль охраной своей, окружен.
Помню снежного вечера сумрак. Мы
проходим по «Ленина» вверх. Пес –
за нами.
В глазах его умных –
Грусть такая!!!
Почти человек!
Мы дошли до дверей ресторана. (Пес
к ноге его грустно приник). Он
сказал так печально и странно:
«Мы не встретимся больше старик!»
«Почему?» – я не задал вопроса.
Время шло.
Все казалось: вот–вот
он, красивый и русоволосый,
из толпы мне навстречу шагнет.
Не шагнул он навстречу ни разу.
Из Москвы возвратился в гробу. И
оплакивал ветер февральский его
раннюю смерть и судьбу.
Провожали его без оркестра (не
положен – для самоубийц!).
Это было подобьем ареста
навсегда. И того не забыть:
даже стихла февральская вьюга,
снег повсюду, как саван лежал.
Над могилою русского друга
Тайсто Сумманен слово держал.
И сердца обжигало слезами, и
немела небесная твердь.
«Самых лучших, талантливых самых
смерть уносит, неправая смерть!»

Базулева Тамара

Улица моего детства

Я помню эту улицу булыжником мощеной,
Казавшейся когда-то более крутой.
Зимой заснеженной, а летом запыленной,
Уютной, тихой, обжитой.
По ней катались мы на лыжах, на салазках,
Да так, что занимало дух.
Она, как и тогда, зовется Красной
И дорога как детства незабвенный друг…
Тебя почти полвека с нами нет,
Но справедливость жизни торжествует:
Ты жив, ты жив. Незлобивый поэт,
Людская память жизнь тебе дарует.
Уйдут твои ровесники. Друзья,
Но ты останешься в стихах, дарованных потомкам,
И только время. Справедливый судия,
Объявит приговор бессмертья.
Он и только.

Григорий Годарев (друг поэта по Литинституту)
Володе Морозову, 2002 год

Бегут года…
И в памятную дату
Бросает нас в ушедшие года.
Нелепую
и раннюю
утрату
Переживаем так же,
как тогда,
Когда покинул этот мир Володя,
Зарею ранней,
в молодости лет,
Случайно отпустил
из рук поводья –
Ушел от нас талантливый поэт…
…В осенний день или весенней синью,
Когда бы я его не повстречал,

Он уходил в любимую стихию
И новый стих восторженно читал.
Он «Глухаря» читал мне как-то в бане
(Был ни к чему условностей барьер),
Я помню глаз прикованных вниманье,
И слышу звук раскатистого «р».
Я вижу:
он сейчас на сцену вышел,
Улыбкой озорной окинул зал…
Он всем бы нам здесь показался выше
Со словом, где сердечность и металл.
Не захирел от зла и кривотолков,
Его упавшим духом не нашли,
Порукой в том – стихи в руках потомков,
Что не лежат забытыми в пыли.
Ушел поэт окрепшего таланта,
В стремлении писать, писать, писать…
И очень жаль, что в темени заката
Оставил то, что должен был создать.
Будь он сегодня в армии поэтов,
Он бы не впал в дешевый «мадригал»,
А встал бы в рост поэмой недопетой
И «без кудрей» всю правду показал.
Мне не забыть последнего привета
И день печальной вести роковой….
Но ты глядишь,
глядишь
в меня с портрета
И говоришь:
«Я с вами! Я живой!».

Петр Костюкевич
Памяти Владимира Морозова

Навсегда остановлен твой поезд
обелиском в начале пути:
«…жизнь моя – вечный поиск
счастья, которое впереди».
Потускнела бронза на буквах.
над могилой взметнулась ель;
и трава шелковистая будто
не могила твоя, а – постель.
У оградки на солнце ромашки
распустили свои лепестки,
будто снова ты в белой рубашке
пишешь искренние стихи.
Много было хороших буден,
так не много путей- дорог.
Верь, что мне и многим людям
ты строкою своей помог.
Только голос твой оборвался
и так долго уже молчит,
словно ты у друзей задержался
или вдруг заблудился в ночи…
И уже навсегда в граните
ты, кудрявый и молодой…
Журавли рыдают в зените
каждой осенью над тобой.
Жизнь твоя – неоконченный поиск.
Счастье было твое впереди.
Навсегда остановлен твой поезд
обелиском в начале пути.

Александр Веденеев
Посвящения поэту Владимиру Морозову

1.
Я с детства Ваш читатель, из которых
Бог весть что выйдет, Музою пленен.
Примите запоздалый мой поклон,
Кумир литинститутских коридоров!
Как много значит мнение друзей,
Войны всепонимающих детей,
Души примат приявших
перед знаньем…
И в воздухе самом звенит признанье
Творца стихотворений «без кудрей»!
На гребне славы и на стержне жизни
Не главное –
что будет впереди.
Я потрясен поэтами в Отчизне.
Я знаю гордость –
вот она, в груди!
1982
2.
И белый гусь, гуляя над могилой,
Повыщиплет забвения траву.
Он теребит, смотритель мест унылых,
За кончики чужой судьбы канву.
Качается и падает трава,
И вот лицо, знакомое до боли,
Яснеет, словно в памяти строфа,
О жизни той, рожденной не любовью,
Но смертью честных,
как сказал он сам,
Исполнен сил,
а ныне здесь лежащий,
Поэзии самой принадлежащий,
Земле своей и русским небесам.
Жизнь дорога, как это ни старо,
И устояла, купленная кровью,
Хоть изначально движется любовью…
Оставленное нежное перо –
Классическое! –
светит в изголовье.
2002.

Михаил Сысойков
Костер
Памяти поэта Владимира Морозова

Он сгорел, как на ветру костер,
Разгорался все светлей и жарче,
И угас…
Вмиг развеял искры с дымом в чаще.
Не костер, а головни, зола
На холодном пепелище черном…
Сколько было света и тепла
В молодом, веселом, непокорном!
Люди шли к нему – и он щедрей
Полыхал, все силы напрягая.
И никто не видел из друзей,
Сто над ним нависла тьма ночная…
А иные, ползая в пыли,
Помогали ветру-лиходею,
Раздували, как только могли,
Лили спирт, чтоб он сгорел скорее,
Чтобы светом он не затмевал
Их стихов лампадное мерцанье,
И золу чтоб ветер разметал –
Чтоб о нем забыли горожане…
Он пришелся по душе бойцам,
Тем, кто зной и холод жизни знают,
Окрыляет юности сердца, –
И ему гореть, не угасая.