НАЧАЛО
Курсантский эшелон
Вошел в Калининград.
Качнувшись, встал вагон –
Теплушки младший брат.
Затих колесный стук.
– На площадь, выходи!..
Товарищи вокруг,
А служба впереди.
На плитах росчерк пуль.
Вчера была гроза.
Но буйствует июль,
И в сердце, и в глаза
Взрывается листва,
Взрывается заря.
Мечта всегда права, –
Она зовет в моря.
Оркестр играет марш,
И гром летит в зенит,
А шаг чеканный наш
Врубается в гранит.
Лишь двадцать за спиной.
Гул моря вдалеке.
И все мое со мной,
В защитном вещмешке.
УТРО НА РЕЙДЕ
Почистив палубу песком,
Лучами добрыми согреты,
Надев тельняшки и береты,
Встаем вдоль борта босиком.
Подошвы наши холодят
Едва прошвабренные доски,
И гюйсов светлые полоски
На утренний залив глядят.
От свежевыстиранных роб
Нисходит в строй арбузный запах.
А якорь судьбы держит в лапах,
Дыханье бриза сушит лоб.
Наш горизонт, как первый лист:
На нем ни тучек, ни морщинок.
Стоим, безусые мужчины,
И слышим, как поет горнист.
Дежурного упругий шаг,
Спокойный голос командира,
Над нами – посредине мира –
На гафеле взметнулся флаг.
А впереди гудят года,
Валы гуляют в пенной гриве,
И я не знаю, что счастливей
Уже не стану никогда.
НА МАЯКЕ
Гляжу на город
с птичьего полета,
Забыв судьбы крутые повороты
И возраст…
Вопреки календарю –
Сквозь тридцать лет
И через пять пролетов
На город флотской юности смотрю.
Здесь,
Сорван с койки боцманскою дудкой,
Согрет зарядкой и соленой шуткой,
Укрыт бронею палуб и бортов,
Я дружбой дорожил и самокруткой
И “к бою и походу” был готов.
Штормами и проверками
Исхлестан,
Во все приказы грозные заверстан,
Под тяжестью значенья своего,
За тридцать лет не стал он
Меньше ростом,
И нам еще тянуться до него.
Расписан по тревогам и работам,
Все с той же мыльной пеной
По субботам,
С покраской палуб,
Гладких, как паркет, –
Он отдан
новым планам и заботам,
И силе не орудий, а ракет.
Приближенный сейчас маячной башней,
Он, без столичной суеты всегдашней,
Нам волновать сердца не устает
И, приоткрыв калитку в день вчерашний –
Бессрочный пропуск в завтрашний –
Дает.
Как ритм прибоя,
Радостен и вечен,
То утренними флагами расцвечен,
То в проблесках вечернего огня,
Матросскою судьбой очеловечен,
Флот помнит всех,
А значит, и меня.
Я, вняв его наказам и советам,
Скитаюсь по морям
Зимой и летом
И верю – цель заветная близка.
Живу,
Мечтаю стать его поэтом.
Иду на луч
Родного маяка.
ВХОДНЫЕ МОЛЫ
Здесь вдоволь воздуха и света
И на подъем всегда легки,
На плитах,
Солнцем разогретых,
С утра гнездятся рыбаки.
Слышны шаги
И смех веселый.
Весь гарнизонный город наш
Выходит на входные молы
И направляется на пляж…
Подобным дням мы знаем цену,
Но помнит Балтика сама,
Как летнему теплу на смену
Спешат осенние шторма,
Надрывно голосит сирена,
Безлюдны берег и коса,
Мутнеет, закипая пена,
Как в пасти бешенного пса,
Становится все холоднее, –
И если осенью не рай,
Зимой
Волна заледенеет,
Сбиваясь у камней в припай.
Но на виду у глыб тяжелых,
Разжав объятья грубых льдин,
Нам путь указывают молы,
А он у моряков один!
* * *
Серп луны голубоватый,
Звезды вместо маяков.
Горизонт подернут ватой
Отпылавших облаков.
Ночь глуха и первозданна
И любой проглотит след.
У меня и океана
Здесь другой подруги нет.
На душе моей безлюдно,
Мили слепы и пусты.
Мне сейчас поверить трудно
В то, что есть земля и ты.
Что октябрь шуршит листвою
В сухопутной тишине,
Что над спящею Москвою
Свет горит в твоем окне.
Но душа лучом задета,
И, с плеча роняя тень,
Через час войдет планета
В разгорающийся день.
Вы ночной тоске не верьте,
Ночь растает, как туман.
Нет забвения и смерти…
Есть – Любовь!
Есть – Океан!
МАТРОССКАЯ КОЙКА
О ней поэты не сказали
И пары строк накоротке.
Ее “рубили” и “вязали”
И ладили на рундуке.
В ней компонентов было мало,
Но это не смущало нас:
Две простыни и одеяло,
Подушка, пробковый матрас.
Мне притяжение знакомо
Отнюдь не из ученых книг.
Неотвратимый миг подъема,
Дневального протяжный крик.
Мы были молоды и стойки,
Привычны к трудности любой,
Но мы проваливались в койки,
Как только наступал отбой.
Все спит – и кубрик, и каюты,
Морфею палуба тесна.
Неповторимые минуты
Послеобеденного сна.
Где этот день позавчерашний,
Где эта бархатная ночь?!
Ты койку разбирал под башней,
Все беды отлетали прочь.
Лучом сигнальщик воду щупал,
На мачте огонек плясал,
И в адмиральских звездах купол
Над морем щедро нависал.
БАЛТИКЕ
Я иду по влажной кромке
Непрогретого песка.
Надвигаются потемки –
Не рокочет голос громкий,
Тот, что звал издалека.
В звездном небе и на суше,
В глубине чужих морей,-
То отчетливей, то глуше
Мне тоскою горло глушит
Голос Балтики моей.
Солнце шлет
Короткой вспышкой
Из-за туч прощальный взгляд.
Штормовой сигнал над вышкой.
Я пришел сюда мальчишкой
Тридцать лет тому назад.
От бетонного причала, –
Всех дорог моих начало.
И пока – не пройден путь.
Мне еще бродить по свету,
Пить ветров целебных смесь.
А тебе – в минуту эту –
Я бросаю не монету –
Сердце оставляю здесь!
КАЮТЫ
…А сколько их
встает передо мной –
От узких бронированных клетушек,
Зажатых между дизелей и пушек,
Притертых к борту
низкою волной,
До вскинутых в надстроечную высь,
Одетых в пластик,
выстланных коврами.
Я после вахты
в них входил утрами –
Мне все каюты по душе пришлись.
На лайнере
в пятнадцать тысяч тонн,
На тральщике
длиной в пятнадцать метров,
Омытом нашей молодости ветром
И с грустью вспоминаемом
потом.
Я здесь прописан,
я сюда влеком
Не рифмой,
не газетною заметкой,
А каждым нервом,
мускулом и клеткой,
Пульсирующей жилкой над виском.
Ведь я служу на флоте
не за страх,
А за живую вахтенную совесть
И тридцать лет
одну и ту же повесть
Пишу в каютах,
а не в номерах.
И дай мне бог,
отведав жизни всласть,
Под реквием бессмертного прибоя,
Лицом вперед
когда-нибудь упасть…
И палубу
Услышать под собою!
* * *
… А я в Балтийске начинал,
Где быт меня не доконал,
А флот приказам подчинял,
Стихами душу начинял.
Я помню грохот первых строк,
Я помню, как на вахте дрог,
Когда над гаванью дымок
Мне радость распознать помог.
Железный палубный настил,
Он жизнь мою не упростил.
Минутной фальши не простил,
Но от себя не отпустил.
И вопреки календарю
О молодости говорю,
Судьбу всегда благодарю
За то, что море в мире есть,
Что можно в эту шкуру влезть;
За то, что можно по утрам
Колючим брызгам и ветрам
Подставить сердце и лицо,
Чтобы потом в конце концов
Сказать:
– Я счастье в жизни знал,
Ведь я на флоте начинал.
* * *
Пускай, пугая и лаская,
Суля и радость и грозу,
Раскованная ширь морская
Внезапно вздыбится внизу.
Изрытая звенящим ветром,
Отринувшая вечный штиль,
Забыв земные километры,
Раскинется на сотни миль.
Богам и людям неподсудна,
Познав и атом, и весло,
Залитое огнями судно
За черный горизонт ушло.
И, призрачный покой нарушив,
Без заклинаний, без икон, –
Спасает море наши души
Так, как велит его закон.
ПОДВОДНАЯ ЛОДКА
Здесь ни отблеска спички,
Ни сиянья зари.
Все земные привычки
Понадежней запри.
Где-то горы и реки,
Краски яркого дня.
В герметичном отсеке
Свет иного огня.
Схожи полночь и полдень,
Осень сменит весну.
Я на лодке запомнил,
Оценил тишину.
В базе копится почта,-
Адресаты в пути, –
Не расскажут про то, что
Им придется пройти.
В снежной дымке Европа,
Над Камчаткой циклон…
И зрачки перископов
Забывают про сон.
И восходят над миром,
Обещая рассвет,
Голоса командиров
Сквозь молчанье ракет.
ПАМЯТИ ПАРОХОДА “АДМИРАЛ НАХИМОВ”
Я лежу на больничной койке,
В госпитальном полубреду,
Вижу палубы и надстройки,
По знакомым трапам иду.
Слышу, музыка раздается,
Пристань Графская высока…
Помню профили флотоводцев,
Зорко вглядывающихся в века.
Спит Цемесской бухты граница,
Скрыв прощальный тяжелый стон…
Балкер, балкер,
Ночной убийца, –
Сорок тысяч ячменных тонн…
Смерть пришла
С волнами и ветром –
Шестисотсекундный финал…
Девяносто квадратных метров –
Я таких пробоин
не знал.
Вот и все дороги прошли мы.
В первый раз познав тишину, –
Пароход “Адмирал Нахимов”
Рваным бортом припал ко дну.
Что там следственные анналы,
Прокурора разящий взор,
Предстоящие трибуналы,
Капитанский горький позор?!
Распрощайтесь с траурной медью!..
Черноморская мать-земля
Проводила в полночь
в бессмертье
Тень двухтрубного корабля.
ЗВЕЗДЫ
Дмитрию Ковалеву
Мы звезд почти не замечаем,
Нам недоступен их покой.
Мы рано лампочки включаем
В квартире нашей городской.
А сколько звезд над океаном…
Всю ночь на мостике стою,
Пытаясь в небе осиянном
Напрасно отыскать свою.
Зачем они собрались вместе,
К земному бытию глухи?
Бескрайний купол мачта крестит,
Как будто есть за ним грехи.
А может, звезды — это души
Всех, не дошедших до земли,
Что дом оставили на суше,
А возвратиться не смогли?
Их слабый стон в пучине замер,
Унес их ангел или бес,
А звезды ясными глазами
Глядят на моряков с небес.
И если сердце в море стихнет,
А тело поглотит вода,
В вечернем небе ярко вспыхнет
Еще одна — твоя! — звезда.
МАТРОСЫ СЛУШАЮТ СТИХИ
Сюда
и кресел не мешало бы,
И света рампы,
и портьер,
А здесь —
надраенная палуба,
Нам заменившая партер.
Не отыскать нарядной публики,
Но шум не бродит по рядам:
В открытом море,
в тесном кубрике
Стихи
читаю
морякам.
Притихнув,
словно на собрании,
Сидят
герои тех стихов.
И многих чутких глаз внимание
Дороже славы и цветов,
Дороже гонорара всякого…
Спокойным мужеством своим
Они
близки мне одинаково,
И счастлив я,
что нужен им,
Что я стою
в матросском кубрике,
И —
пусть слова мои тихи —
Идет корабль…
Собравшись в кубрике,
Матросы
слушают
стихи.
БАЛТИЙСК
Он живет по флотским законам —
Самый западный порт страны.
Дышит ветром морским, соленым,
Слышит пульс балтийской волны.
Он не любит пустых восхвалений
И всегда подтянут и строг.
Многолюдный в дни увольнений,
Затихает в часы тревог.
Здесь не ходят люди сутулясь,
На судьбу свою не ворчат,
И названия здешних улиц
По-матросски четко звучат.
Тишина. Корабли в дозоре,
И шаги патрулей слышны.
Встал на вахту город у моря —
Самый западный порт страны.
ВХОДНЫЕ МОЛЫ
Здесь вдоволь воздуха и света
И, на подъем всегда легки,
На плитах,
Солнцем разогретых,
С утра гнездятся рыбаки.
Слышны шаги
И смех веселый.
Весь гарнизонный город наш
Выходит на входные молы
И направляется на пляж…
Подобным дням мы знаем цену
Но помнит Балтика сама,
Как летнему теплу на смену
Спешат осенние шторма,
Надрывно голосит сирена,
Безлюдны берег и коса,
Мутнеет, закипая, пена,
Как в пасти бешеного пса,
Становится все холоднее,—
И если осенью не рай,
Зимой
Волна заледенеет,
Сбиваясь у камней в припай.
Но на виду у глыб тяжелых,
Разжав объятья грубых льдин,
Нам путь указывают молы.
А он у моряков один!
БЕРЕЗКА
Горизонта серая полоска
Да прибоя беспокойный гул…
Тоненькая русая березка
Встала на гранитном берегу,
Словно босоногая девчонка
Из родного дальнего села
За матросской песнею вдогонку
К нам на берег северный пришла.
У нее теперь одна забота:
Голову кудрявую пригнув,
Терпеливо ждет она кого-то,
Ветви к морю нежно протянув.
Я дружил и с западом, и с югом,
Но впервые среди этих скал,
За далеким за Полярным кругом
Верную такую отыскал.
Чайки перед бурею кричали,
Пенилась у берега волна.
Я хочу, чтоб девушки встречали
Нас, матросов, так же, как она.
В ГАВАНИ
В гавани,
под темными причалами,
Ежится от холода вода.
И сегодня
кажутся усталыми
На швартовы ставшие суда.
А подальше,
за входными молами,
Там,
где ветер
яростно звенит,
Ходят волны стаями веселыми,
Насмерть
разбиваясь
о гранит.
14 НОЯБРЯ 1941 ГОДА
Подводная лодка «Л-2» шла из Кронштадта
на полуостров Ханко… При форсировании
минных заграждений противника дважды
подорвалась на минах и затонула.
Спасено три человека. Среди погибших —
штурман лодки, поэт-маринист
лейтенант Алексей Лебедев.
(Из донесения о гибели подводной лодки «Л-2»
в районе острова Кери 14 ноября 1941 года)
О чем писал он
в свой последний год,
Когда в огне
и орудийном дыме
Вставало
то «немеркнущее имя,
В котором были
жизнь и сердце,— Флот»?
О чем он думал
в свой последний день
В осеннем, распоясавшемся море?
О верности? О нежности?
О горе
Войной опустошенных
деревень?
Что он припомнил
в свой последний час,
Разрывы мин
под тонким днищем
слыша?
Маячный свет,
серп месяца над крышей,
Немой укор невыплаканных глаз?..
Что он увидел
в свой последний миг,
Когда
вода корежила
отсеки? Взметнулись
и погасли в нем навеки
Какие строки нерожденных книг?!
Во мгле
остановившихся секунд
Его последних слов
мы не узнали.
Взяла эпоха
в неразмытый грунт
Стихи
и строки в вахтенном журнале.
Ноябрьских волн
тяжелые ряды.
Прикрой глаза, и ты увидишь четко
Сквозь толщу лет,
сквозь плотный слой воды
Невсплывшую,
несдавшуюся лодку.
Над Балтикой
холодная заря,
Борта и небо,
как тогда,
свинцовы.
Погиб поэт,
но мы с тобой
Не зря Его путем
идти в моря готовы.
Восточный ветер
холодит виски,
Безмолвно
Чайки за кормой
кружатся,
И тени туч,
как скорбные венки,
К подножью
нашей памяти
ложатся.
АПРЕЛЬ
Хоть солнце
все еще не светит,
Но ты его упорно ждешь.
Уже в горах укрылся ветер
И выдохся холодный дождь.
Стихает море после шторма,
За сутки прокипев до дна.
И снова обретает формы
Неистребимая весна.
Наедине с самим собою,
С утра,
один на берегу,
Гляжу
на гулкий бег прибоя
И наглядеться не могу.
Я слышу
вольных волн
молебен…
И все упрямей и сильней
О берег бьется
белый гребень,
Кладя поклоны
у камней…
Ни облачка в открытом небе.
Густеет
гор крутая даль.
И откровенен птичий щебет,
И яростно цветет миндаль!
ОСЕНЬ
На карниз охапку листьев бросив
И по крышам каплями звеня,
Ровно в полночь ласковая осень
Позовет на улицу меня.
Ветер спит, устав работать за день,
Свежий воздух холодит виски,
И луна плывет, спокойно глядя
Из-за тучи, как из-под руки.
Осень бродит при неярком свете
Сонных звезд и якорных огней.
Корабли, стоящие на рейде,
Загрустив, задумались о ней.
Им сейчас у стенки не мешало б
Подремать, швартовы заведя.
Ночь идет, едва касаясь палуб
Тоненькими ножками дождя.
* * *
Луж зеркала на асфальте,
Шлюпка на мокром песке.
Души,
вы зря не печальтесь,
Не поддавайтесь тоске.
Пусть изменилась погода,
Солнце за тучи ушло,
Но ощущенье полета,
Дюны, залив и весло,
Осени ранней
тревожность
Нам достаются с тобой,
Предоставляя возможность
Слышать усталый прибой
И, забывая о пляже,
В свете вечерней звезды
Видеть,
как сосны на страже
Молча стоят у воды.
Тонкой рябины запястье,
Моря живой окоем…
Овеществленное счастье —
Этим владеть всем
вдвоем.
ЛЕСНЫЕ ЭТЮДЫ
I
Не слыхать
Ни птиц, ни зверя
В обезлюдевшем краю.
Выйду на пологий берег,
Над водою постою.
Муравейник прелых листьев,
Зябнущей реки
эмаль…
Никаких случайных истин —
Только осень
и печаль.
II
Здесь
В семь часов
Совсем стемнеет.
Ночь заползет
Во все углы —
К тропе
Придвинутся плотнее
Кого-то ждущие стволы.
Сюда не доберутся шины,
Снег занесет мои следы.
Вокруг — ни свечки, ни звезды…
Лишь с ветром
шепчутся вершины.
Деревьев
Дрогнувшие души
О чем задумались?..
Бог весть.
Нам этих мыслей
Не подслушать.
И сказок этих
Не прочесть…
* * *
Любовь становится трудней
И с каждым часом безысходней,
Но ты не сможешь стать свободней,
Вдруг пожелав проститься с ней.
Любовь становится нужней
И с каждым часом неизбежней.
Нет возвращенья к жизни прежней,
Нет в будущем спокойных дней.
Любовь становится нежней
И с каждым часом сокровенней,
И рушится барьер сомнений —
Секунда вечности длинней.
Любовь становится верней
И с каждым часом постоянней.
Все больше у нее желаний,
Все меньше на лице теней.
Любовь становится родней
И с каждым часом терпеливей,
И учит сердце быть счастливей,
Сгорая между двух огней —
В пространстве без нее и с ней.
* * *
Ветер
Дверь распахивает резко,
Забывая о спокойном сне.
Напряглась, как парус, занавеска,
И луна качается в окне.
Нас ночная Балтика встречает.
Дом у дюны
К берегу прирос.
За стеной —
Немолчный гомон чаек.
Лодка
Цепью звякает, как пес.
Знаешь,
Августовскими ночами —
Только стоит очень захотеть —
Следом за маячными лучами
Можно даже в юность улететь.
Плыть и плыть под шелест
Трав и сосен,
Лунным бликом на воде дрожать…
Хорошо,
Когда ты встретил осень,
А любовь
Не надо провожать.
ПАМЯТИ ДРУГА
В. Данилову
Широкоплечий и вихрастый,
Согретый
воздухом морским,
Сказавший жизни только
«здравствуй»,
Остался навсегда таким.
Веселый и двадцатилетний
Нам,
постаревшим,
не в укор
Однажды,
в ясный вечер летний,
Своей судьбе наперекор
Лукаво взглянет со страницы
И вновь
растает вдалеке,
Но будет
пульс горячий биться
В любой оставшейся строке.
Стихи
в окно мое стучатся,
А море с юностью в ладу,
И, удивляя домочадцев,
Я ночью из дому уйду.
Дорогу верную укажут
Буксиров
зыбкие огни,
Не захрустит песок на пляже,
Где мы сейчас
совсем одни,
Затихнет
мерный шум прибоя,
И в наступившей тишине
Мы станем говорить с тобою.
И ты опять
поможешь мне.
ПОЭТ
М. Кабакову
Далеко друзей дела забросили,
Только службу в этом не винят.
В маленькой зеленой Феодосии
Ровно в семь будильники звенят,
Пар уже посвистывает в чайнике,
Офицер склонился над листком,
И его — соседи и начальники —
Часто называют чудаком.
Шутят: мол, не гнался за излишками —
Прослужив на флоте двадцать лет,
Обзавелся
лишь семьей да книжками,
А квартиры настоящей нет.
Вы напрасно языки полощете.
Он, имея комнату одну,
Навсегда назвал своей жилплощадью
Необыкновенную страну.
Мы причины не отыщем в мистике,
Да и он факиром не слывет.
Можно мир весь поместить на листике,
Если там поэзия живет.
Письма ходят редкие и краткие —
Между нами мили и ветра,
Но, когда склоняюсь над тетрадкою,
Слышу ровный скрип его пера.
* * *
Мы встречались
Не в коридоре,
Не под вывеской на углу —
У ворот в Балтийское море,
На заброшенном в ночь
Молу.
Не знакомый с легкими снами
Твердокаменный,
как редут,
Гладко вылизанный волнами,
Он ветрами
насквозь продут.
Эту ночь
разделить нам
Не с кем —
Нас она забрала в кольцо…
Маяка короткие всплески
Озаряют
Твое лицо.
Как я жил?
Легко и бескрыло.
Только годы
летели прочь…
Ты, как остров,
Меня открыла
На молу,
заброшенном в ночь.
* * *
Наклонись к изголовью,
Дай мне,
город,
Проститься с тобой —
Самой первой любовью
И моей офицерской судьбой.
Над аллеями улиц
Незабытые ветры развей,
Чтоб ко мне протянулись
Обнаженные руки ветвей.
Но разлукой не милуй:
Ты навечно приходишь ко мне
Материнской могилой,
Теплым светом у дочки в окне.
Я хочу,
чтоб услышали
Меня этой ночью
Они.
Черепичными крышами
Под крылом самолета качни.
За последним вагоном,
Заглушив расставание болью,
Лейтенантским погоном
На солнце
сверкнула Преголя.
* * *
Когда перебираю даты
И называю города, Балтийск
Конца пятидесятых
Мне
вспоминается всегда.
Как вечный холст
в мореной раме,
Внезапно
оживает он,
Пропитан
морем и стихами
И нашим братством
озарен.
Мы встали,
юные, как боги,
Под флаги
Балтики самой
И уходили по тревоге.
И возвращались
не домой…
Нам были
тесные каюты
Привычней
всех квартир земных.
