Стихи Майрамкан Абылкасымовой

Аил мой милый…

Аил мой милый… Дикая природа.
Не новый дом от гор невдалеке,
мой добрый дом, хранящий сказки рода,
где дым над крышей в сладком завитке,
где можно от восхода до захода
играть на камышовом чердаке…
Летела юность, как сплошная шалость,
рвала цветы и припадала к ним,
как будто это к матери прижалось
дитя — и стало с матерью одним…
Босая юность… Мы к тебе не жалость,
а зависть удивленную храним.
В горах росла я. Эти склоны — голы,
те — в зелени дымящейся, как шерсть…
Люблю высокогорные просторы.
Вы, горы, словно жизнь,
а в жизни есть пустые склоны,
что не красят горы, и все,
чего в родных горах не счесть…
Но юным днем, голубизной сиявшим,
в хрустальность и прозрачность первых слов
война вломилась самолетом вражьим,
шипеньем бомб над сказкой тихих снов,
над Ала-Тоо, над знакомым кряжем,
над родиной — основою основ.
А мама умерла. Ушла так рано.
Другим мои капризы не нужны…
Жить без нее так страшно и так странно.
Но мама — это где-то до войны.
А у меня — зеленая поляна
да там речонка в полторы волны…
Как горько надо мной склонились ивы,
как горько отвечало эхо скал,
как будто голосок его пугливый
со мною вместе мать мою искал…
А шквал трепал кустов прибрежных гривы,
седые ивы за косы таскал…
Спросите, как я выросла без мамы.
Я расскажу, как ласковы арчи
и как лучи рассвета горячи,
как скалы научили быть упрямой,
как горы говорили мне: «Молчи!
Не унывай. Ходи легко и прямо…»
И молодость любви была полна,
не важно, что была она сурова,
что обожгла великая война
все камышинки у родного крова,
любила так, что умереть она
была готова — и воскреснуть снова!
Я вспоминаю это все не часто,
задевши память кончиком пера…
А дни идут,
а годы мчатся,
мчатся, и вот все чаще — эти вечера,
когда, нахлынув, сердце рвет на части
та славная и трудная пора…
Перевод Р. Казаковой

 

Отчизне

Я предана отчизне неизменно
Всем существом без громких, пышных слов,
и с преданностью той одновременно
родилась в сердце к Родине любовь.
Из края в край, куда бы ни спешила,
Так ввек дороги наши убыстрил,
Как будто я из своего аила
К друзьям в соседний прихожу аил.
И всюду под Отчизны небосводом
Одной судьбою слиты навсегда
Надежность дружбы нашей и свободы,
Важнейших дел горячая страда.
И мой родимый Киргистан сов семи
Народами России наравне
Идет дорогой счастья-стремя в стремя,
Как на горячем гордом скакуне,
И если враг нагрянет – тверже камня
Мы насмерть встанем, чтобы дрогнул он,
Лишь только б ты жила, жила веками,
отчизна, к красных радугах знамен.

 

Памятник не молчит


Цветок танцует, венчиком качая,

Пчела нектар душистый жадно пьет,

И певчих птиц стремительная стая,

Опять сюда направила полет.

Здесь яблони, как девушки, трепещут,

В пруду стирая платьица теней,

И весело ветвями рукоплещут

Той из подруг, что остальных стройней.

Тропа к земле как будто бы прибита-

Так много ног спешит сюда по ней.

Здесь, в глубине задумчивых аллей,

Стоит солдат. Он мертв. Он из гранита.

Шумите же, деревья, веселей!

Свистите звонче, птицы! Э-ге-гей!

Или нельзя от камня ждать упрека,

В том, что ему сегодня одиноко?

 Он был живым, поверь,

Он песни пел когда-то.

Его повел насмерть

Суровый долг солдата.

Под грохот, свист и гул,

Не охнул по-пустому,

Лишь рукавом смахнул

С лица тоску по дому.

И, падая во мрак

Всем существом героя

       Победы твердый шаг

       Он слышал над собою.

О мой тяжелый. Мой недвижный друг!

Иль мне почудилось, иль, в самом деле

Пороховым дымком пахнула вдруг

От каменной твоей шинели,

и дрогнула ее пола слегка

От слабого порыва ветерка?

Грудь тяжким диском автомата скрыта,

Прикладом заслонены ордена.

Ты на посту. Ты день и ночь без сна.

Усталость с ног  тебя валить должна,

Но был ты крепче этого гранита

И двадцать лет, в рядах бойцов-

У Волги, у Днепра, у стен рейхстага.

Нет мертвецов

В могилах храбрецов-

Есть там лишь беззаветная отвага!

            Ночь вешняя светла.

            Дорожкой голубою,

            Товарищ, я пришла

            Поговорить с тобою.

            Ведь на твоем челе

            Нет ни одной морщины,

            Ведь в лунной полумгле

            Грустишь не без причины,

            И хочется взглянуть

            В глаза кому-нибудь.

Ты знал войну? Да знал. В крови, в пыли

Путь сквозь нее был, как до Марса, долог.

Не оставалось ни клочка земли,

В который не вонзился бы осколок.

Когда кругом безумствовала смерть

И был ты беззащитнее былинки,

В глаза небытия ты смел смотреть,

С небытием вступая в поединки.

Всего лишь капля влаги грозовой

В гремящих тучах ярости народной,

Ни разу не подумал ты – живой,-

Что прошумишь рекою полноводной.

Текли минуты, как соленый пот.

Мир в суженных зрачках за годом год

Лишался линий и цветов знакомых,

И промаха не мог поправить тот,

Кто допускал хоть на мгновение промах.

В глухих провалах растеряв давно

Привычки довоенного уюта,

Ты б, может, и забыл о прошлом, но

Не забывало о тебе оно,

И мельтешило кадрами кино

О перепутьях давнего маршрута.

Грудь, брызжущая теплым молоком,

Тюльпанов горных утренняя алость

И на откосе милый школьный дом-

Так для тебя Отчизна начиналась.

Тебя звала в пылающую даль,

Тебе героем делала мораль

Книг, музыки, семьи, родной природы;

Твои шаги звенели, словно сталь,

И в каждый шаг легко вмещались  годы.

Несмышленой меня захватила беда,

И от птиц ожидала я весточек с фронта:

Я же видела – птицы летели туда,

За черту горизонта.

Вслед за мной, босоногой, на дальний  лужок

Мчался тощий ягненок, кудрявый дружок.

А в нетопленом классе худыми руками

Мы писали, волнуясь, диктанты о том,

Как отцы наши бьются с коварным врагом,

Как хранят пионеры спасенное знамя.

Слушай памятник, разве рассердишься ты,

Если я и похвастаюсь чем-то немножко?

Мы любили, мы очень любили цветы,

Но сажали тогда не цветы, а картошку,

И картошка, что ел ты на фронте, – с тобой

Нас связала единой военной судьбой.

            По уговору безмолвному,

            О памятник, скоро опять

            К тебе, такому бескровному,

            Явится старая мать,

            Явится с давнею думою,

            С грустною думою: “Жаль,

            Что знает небо угрюмое

            Только чью-то печаль”.

            Прошепчет в восторге странном

            Птицам, рекам, туманам,

            Звездам и льдам вершин:

            “Есть сын у меня! Не зря же

            Храню костюм его даже.

            Был сын у меня! Был сын”

День ее начат встречею с сыном,

Встречею с сыном день завершен,

Встречею с сыном заполнен и сон:

Тихая женщина в платье старинном,

В белом платке, прикипевшем к сединам,

Эти свидания чтит, как закон,

Ищет в них ласки, поддержки, совета,

Ими, как солнышком ясным, согрета

В трудном, неровном движенье времен.

Да, мать сюда всю, всю себя приносит,

Как будто лишь для жертвы создана.

Не чуда ли тоскливым взглядом просит

У каменного воина она?

А может, и вершится это чудо,

И, чувствуя живую боль, гранит

Из страшного, немного ниоткуда

С горючим сердцем мамы говорит?

Есть и у самой лютой скорби мера;

Ее вам назову я: это – вера,

Которою от жухлых трав до звезд

Скорбь матерей прокладывает мост.

В ней, самой лютой, – жизнь. Так почему бы

Основной веры в чудо ей не лечь?

…И задрожали каменные губы,

И зазвучала каменная речь.

“Умер, умер, я, ничьим слезам не внемлю,

Я не помню, как урюк цветет в долинах,

Я забыл раскаты трелей соловьиных,

Я навек, навек ушел в сырую землю.

Мат! Когда в последний раз стоял я рядом,

Ты ведь знала, что не будет новой встречи.

Положив худые руки мне на плечи,

Ты в лицо мое смотрела странным взглядом.

Горизонты были пыльны и зло вещи,

Ветер с запада дышал могильным ядом –

Мать, ты знала, что не будет новой встречи!

Долго сын растет и крепнет, о, как долго,

И поднять его – твой долг перед страною,

Но для Родины дитя свое родное

Проводить на подвиг – нет превыше долга.



“Всегда погибали добрые молодцы

За народ и за правду”. Как не припомнятся

От бесхитростных предков дошедшие сказки

Мальчишкам, которые превращались  в мужчин

В те дни, когда бороздами морщин

Покрывались  их щеки, не знавшие девичьей ласки,

И с ночами сливались щетина бород,

А в крови, как огонь, бушевало: “Вперед!”?

Звезды-слезы стекали с осеннего неба,

И слезами струились потоки со скал,

И сильней, чем по запаху свежего хлеба,

О далекой победе народ тосковал.



Она пришла – но я прийти не мог,

Хоть и стою здесь, воплощенный в камне.

Ты в смерть не веришь: снова узелок

Дрожащими руками собрала мне.

Мать, из могил встает одна трава.

Не жди. Я мертв: то боль твоя жива,

Она стонет, как ночная птица,

К твоей груди я не могу склониться –

Раздавить грудь сыновья голова.

Так туже косы длинные стяни,

Под страшным грузом хрупких плеч не горби,

Не омрачай живущих тенью скорби,

А улыбайся, как в былые дни.

Взгляни: кругом весна. Ведь, как тебя, я

Не зря же землю обнял, умирая.

Я молод мать. Мне только двадцать лет.

Дай мне понюхать луговую мяту-

Достался мяте мой зеленый цвет.

Простят  ли зависть мертвому солдату

Те, юные, кому смотрю я вслед?

О мать, не прячься от веселых свадеб

В сиротском мраке своего жилья:

За радость жизни жизнь и отдал я-

Иль счастью сына ты была не рада б?

А если ты задумаешь сорвать

У горного ручья цветок весенний,

Тогда меня и вспомни – ладно мать?

Давно, детьми, любили представлять

Мы в играх “гибель” на полях сражений.

Но то не в смерть, а в жизнь была игра:

Мы все мечтали о счастливой доле,

И песни, недопетые вчера,

Опять питают жизнь, как влага – поле.



Только незыблемым остается

Рубеж, рассекший края и умы:

Кто-то вовсе не так, как мы,

Смотрит на наше общее солнце.

Что ж, косяки перелетных птиц

Не признают никаких границ,

Общие горы меж нами встали,

Плещутся воды слившихся рек –

Только мечом из крепчайшей стали

Наши сердца разделяет век,

Общими наши думы не стали.

Камень припрячет порою тот,

Кто руку при встрече нам подает.

Наше столетие кровью богато,

Горьких слез пролились моря,

Ни сегодня из словаря

Слово “война” еще не изъято.

Помните, братья и сестры, о нем,

Помните ночью, помните днем,

Помните, помните, чтобы когда-то

Тлеющий уголь не вспыхнул огнем.

               Никогда, о Родина – Мать,

               Не устанет немая статуя,

За грядущее счастье ратуя,

О минувшем напоминать.

Ведь найдется ли кто, о ком бы

Не заплакала ты, когда

Над тобою прогремела беда

Взрывом первой фашисткой бомбы?

Знала ты, что немало сынов

Не увидит почетной старости,

Но, прекрасная в правой ярости,

Зубы стиснув, кинула зов:

“На врага поднимайтесь джигиты!

Лишь от вас я хочу защиты!”

Оглянулся, прислушался я,

Сжала сердце великая жалость:

Задрожав, загудела земля,

Будто с нами в поход собиралась.

Уезжали богатыри,

Исчезали за перевалами,

И багряной косынкой зари

Ты, Мать-Родина, вслед махала им.

С каждой матерью ты в тот час

Безутешно рыдала, Родина;

В пыль дорог катились из глаз

Слезы, черные, как смородина.

“Ой, да как же ты без меня

Будешь, маленький, на войне – то?

Ой, сыночек, тебе коня

Оседлать пришлось до рассвета”.

Слушай, Мать! Если смерть и жизнь

В битве – множа стократно усилия-

            Не на жизнь, а на смерть сошлись,

            Все живое расправит крылья

            На далекий клич: “Помоги!”

            Винтовку свою зарядил я,

            Стальные надел сапоги,

            Чтобы в пекло шагнуть спокойным,

            В себе уверенным воином.



Люди! Мы в схватках себя обрели.

Подвиг наш славой Отчизны измерьте.

Многие мертвыми пали; но смерти

Не уступили ни пяди земли.

В холоде лютом, в удушливом зное

Мы побеждали ревущую смерть.

Стоило суток мгновенье иное,

Сутки слагались из горьких потерь.

Родина – Мать! не летят на чужбину

Даже листочки с твоих тополей.

Правду свою ты доверила сыну,

И бессмертен он правдой твоей.

Вставший почти лишь вчера из-за парты,

Сын твой и мертвый был страшен врагам;

Мертвый к твоим истомленным ногам

Бросил он подлые вражьи штандарты.

Жизнь он сменил на единственный миг

Жизнь Отчизны; он сделал патроном

Юность свою, чужеземца настиг

И головою пробитой проник,

Кланяясь солнцу последним поклоном.

С тех пор не раз цветочный пышный ворох

Бросала на луг весна. Опять

Зазеленели  веточки, с которых

Кору я умудрился ободрать.

Недавний школьник девушек заметил

И галстук поправляет на ходу;

Сегодня танцы в молодом саду,

А внешний ветер так певуч, так светел!

И сколько же цветов! Они горят,

Они смеются в полумраке лунном,

И по тычинкам льется аромат,

Как будто звуки по скрипичным струнам.

Облака спускаются на кручи,

То вздыхают, то зевнут тайком.

Теплый дождик, спрыгнув с крайней тучи,

На асфальте пляшет босиком.

В сонной чаше – дух апрельской прели,

А в колодце – зеркальце луны.

Да, по забываются метели

Отшумевшей, как зима войны.

Только я по – прежнему сурово

С пьедестала своего смотрю.

Разве мне бы не хотелось снова

В скалах отыскать свою зарю,

Смех, что уронил я в тень долины

Перед бурей с нашего крыльца?!

Ветер, наклони-ка кисть рябины

К темным складкам моего лица!

Дуй сильней! В твоем дыханье звонком,

Слышу я слова, что пел  ребенком,

Сидя на коленях у отца.



Люди! Я тоже умел улыбаться,

Как теперь улыбаетесь вы,

Погружать на закате пальцы

В шелковую прохладу травы.

Девушка! И я бы мог до рассвета

Искать в тумане твое окно.

Любить мне было не суждено,

Но –

Нет, не жалоба это.

Я нем, я глух, гранит я здесь. И пусть!

Смерть – просто частный случай.

Вечно буду вечно кипучей

Жизни ловить я пульс.

Нет отраднейшей награды

Утром видеть, как тут

Не боевые отряды,

А пионеры идут,

И, слыша гусениц скрежет,

Не “тигра” заметить вдруг,

А то, как пустошь разрежет

Мирный тракторный плуг.

Стал мне вечной опорой

Ветер эпохи, который

Миром дышит вокруг.



Со свистом самолеты пронзают высоту,

Но люди, а не бомбы сегодня на борту;

Нет криков дикой боли средь голосов весны;

Не мучат юных женщин безжалостные сны;

Их губы с каждым годом все ярче, все свежей

И требуют все больше внимания у мужей;

И если твой знакомый сажает куст цветов –

В честь этого события он пир задать готов;

Цветы, цветы повсюду – разлив цветов живых.

О люди! Берегите, беречь учитесь их!

Мать- Родина! Не чья-то милость

Вошла в твой разоренный дом.

Ты встала, ты преобразилась

Своим умом, своим трудом.

Мать – Родина! Тогда, в ненастье,

Я верил в свет твоей мечты,

Я верил, завоюешь ты

Мир, Равенство, Свободу, Счастье.

И для далекого потомка

Немым рассказом о себе

Я, памятник, сумею громко

Спеть гордый гимн твоей борьбе”.



Оборвалась тропинка пьедесталом,

Но здесь не устье песни, а родник.

Пион согнулся и бутоном алым

К суровому подножию приник.

И вдруг под звуки песни недопетой

Мне показалось: каменный солдат

Сам и пришел сюда тропинкой этой,

Как шел в бессмертие двадцать лет назад.

Не мог бы он найти иного места,

Чтоб жизнь, как двадцать лет назад, беречь:

Здесь – только здесь! – сынишку ссадит с плеч

Не найденная им тогда невеста.

Для сына (он ведь сам – убитый сын)

Гранитный воин воскресит былое.

Пусть не оставят  нас, живых, в покое

Видения чудовищных картин,

Покуда на земле способен кто-то

Те призраки и в плоть и в кровь облечь,

Покуда – эта главная забота –

Не перекован на орало меч.

Я отхожу: вновь показалась мать,

Свиданью мне не хочется мешать.

Прошу, последуй моему примеру.

Сейчас немного поброжу по скверу,

Здесь полюбила я гулять весной,

Здесь столько дум овладевает мной –

О солнце, скажем: разве позабудет

Оно взойти? Всегда людей разбудит.

Потом о счастье, скажем, – ведь оно

С весной, с природой, с солнцем заодно.

В чем счастье? В каждой дольке жизни нашей.

Бери его и пей вон тою чашей,

Что опрокинута над головой.

Вон, полюбуйся первою травой

И блестки звезд в мирах росы исчезли.

Жизнь! Счастье жизни! Звезды, росы, мысли,

Рожденные, взлелеянные в ней!

Бери же эту чашу, друг,- и пей!

Не отставай! Спеши! Еще найдется!

На всех! На всех! На миллионы дней!

Пей терпкое, пей радостное солнце!

Да не вернутся времена кровавых рек,

Да будут прокляты все те, кто жаждет их.

Вновь, вновь и вновь кричу о том я, как навек

Теряли матери единственных своих.

Как пули, ветер бил; как пули, дождь хлестал;

Свистели пули ветром, сыпались дождем;

Пел в небе вместо птиц несущий смерть металл;

Костром пылала ночь – как ночью, было днем.

Вмещался мир в один мучительный вопрос,

И комсомолец заполнял анкетный лист,

И отвечал последним взносом коммунист,

И жизнью был тот лист,

И жизнью был тот взнос.

Мгновения войны, ее дороги,

И холод неба, и огонь земли

Мы, люди – просто люди, а не боги,-

Все на своих плечах перенесли.

В крови осталось эхо канонады,

И кровь о том напоминает, как

В пекарнях начиняли мы снаряды

И не было у нас иной отрады,

Чем сообщение: обессилен враг!

Мы собирали пулеметы в клубах,

Где веселиться были бы должны;

Звучала в нас – усталых, бледных, грубых –

Зловещая мелодия войны.

Забыть об этом не найдется силы;

Разбросанные по полям страны

Бесчисленные братские могилы –

Не выдумка, не тягостные сны

Могилы тех, кто пал во имя долга!

Везде и всюду я встречала вас:

Ока и Южный Буг, Нева и Волга,

Валдай, Карпаты, Балтика, Кавказ.

Я видела встававшие над вами

Пока двадцатилетние леса,

Но будут, будут, будут и веками

Шуметь в их чащах чьи-то голоса!

Здесь, как в бреду, я называю имя

Того, кто улыбался ярче всех.

Еще вчера в горах бродила с ним я

И слышала его счастливый смех.

Всегда поводья брошу, подъезжая

К прозрачной, отражавшей нас реке.

И сердце, где осталась боль глухая,

По-старому сжимается  в тоске.

Цветы, что непогодою побило,

Цветут опять,

А вам солдатам света, из могилы

Уже не встать.

Но свет – не погасить! Расцвет весенний

В моем краю.

Вы мстите смерти жизнью поколений

За смерть свою.


Перевод Юрия Смышляева

 

***

Да, зрелость нагнала меня по кругу:

Я знаю даже лекаря недуги.

Я не могу ни плакать, ни любить,

Свой свет оберегая от испуга.

 

Ты лучше дом мой обойди сторонкой:

Я в нем арбой поскрипываю тонко.

Победы жаждешь – не борись со мной:

Нежна, бессильная я перед ребенком.

 

Зато я так сильна в иные сроки,

Когда в душе моей теснятся строки,

И ты передо мной робеешь вновь,

И вновь на людях мне не одиноко.

Перевод Татьяны Кузовлевой

***

Добра, пока в тебе не встречу ложь.
Радушна, пока честным в дом идешь.
Мягка с тобой, покуда на две части
Не рассечет нас молния, как нож.

Добро к земле склонится перед ней.
Сердца предстанут грудою камней.
И ты поймешь, что я была скалою,
Не покоренной сладостью речей.

Что сломано – не выправишь опять.
Прошедшим дням сиротами стоять.
Что было трижды стянуто узлами,
Того уж никогда не развязать.

Перевод Татьяны Кузовлевой