Опубликовано: газета “Северный курьер”, ноябрь 1980 г.
Автор: Р.Такала.
Несколько лет назад группа карельских литераторов побывала на Украине. Из Петрозаводска уезжали в конце мая. Шел мокрый снег. А Днепропетровск встретил нас солнцем, цветами, пионерским салютом. Пышно цвели тополя.
— Гляньте, — заметил восторженно Михаил Павлович Сысойков, — уезжали в снегопад, а тут все бело от тополиного пуха.
Я. уже был наслышан, что мой старший товарищ воевал здесь. Форсировал Днепр в сорок третьем, был ранен. В колхозе имени Калинина нам показали обелиск. Триста односельчан ушли из села на фронт. И — остались в вечных списках, в золотых именах на огромной каменной стене. Здесь же, на днепровщине, в братской моги не похоронен лейтенант Борис Варфоломеевич Рудешю. С ним-то и форсировал Сысойков легендарную реку. Тогда, на третьем году войны. В колхозе под Никополем встретились боевые друзья. Григорий Никитин и Михаил Сысойков. Постояли, помолчали у братской могилы. И поведал северянин о задумке своей — написать о пережитом, о боевых друзьях-товарищах. Так родились «Слепые осколки» — повесть о фронтовиках, солдатская повесть.
Семнадцатилетним парнем, учащимся шуйской школы, написал Михаил Сысойков свое первое стихотворение. Оно увидело свет в 1937 году на страницах молодежной газеты «Комсомолец Карелии». Стихотворение было посвящено столетию со дня смерти А. С. Пушкина. Сорок три года спустя мне впервые довелось узнать эти мальчишеские строки. В них есть и робость строки, и подражательство. В таком возрасте не без этого. И были какие-то невероятно малые крупицы того поэта, которого мы знаем сегодня. То обычно спокойного, рассказывающего, то где-то взрывчатого, непохожего на самого себя. И — удивительно лиричного, если вспомнить строки из известного стихотворения: «Вино с горчинкой — доброе вино…».
В литературу приходят по-разному. И утверждаются в ней тоже по-разному: кто. раньше, кто позже. Не рано и не поздно стал литератором Михаил Сысойков. Для себя — вовремя, имея за плечами жизненный опыт, в полную меру испытав, что такое война и что значит память о ней. Помню, как в той поездке на Украину он первым делом кинулся к Днепру. О чем подумалось тогда бывалому солдату? О ратной молодости, об этой тихой реке, которая плавилась огнем в том грозном 43-м?
Сегодня мы нередко выступаем вместе: то на традиционном празднике поэзии в Кондопоге, то в поездках по Карелии. И казалось, что все это должно было со временем сократить дистанцию в возрасте. Да, мы обращаемся к Сысойкову теперь уже на «ты»,, но с непременным — Михаил Павлович. Не потому, что он автор семи поэтических книг. Сысойков старший среди нас, далеко уже не младших на карельской поэтической стезе. Нет-нет, и возьмешь от него на вооружение добрый подсказ или то, что мы называем умением постоять за себя и за других. Помнится, рукопись одного молодого поэта обсуждали. В целом одобрили. И ходила эта рукопись потом по рукам. То один редактировать брался, , то другой, пока издательство не обратилось (может ; быть, в сердцах) к нему, Сысойкову. И Михаил Павлович, не досадуя на других, довел дело до конца.
Стихи — вещь капризная. Иногда пишется слету. А чаще — по-другому. Трудно, долго, через силу что ли. Пока ту силу не одолеешь. Михаил Павлович Сысойков работает много, мучительно. Но всегда, берясь за перо, он словно прокручивает киноленту жизни. Не столько за себя, сколько за других. За того же, павшего на Днепре, друга, Бориса Руденко, за садовода Ивана Лумпиева, о котором поведал в рассказе «Наследство», переведенном уже и на другие языки народов нашей страны. А сейчас на его столе новая книга прозы «Зори Нечерноземья».
В устье Шуи приютилось Низовье — продолжение Центральной усадьбы совхоза имени Зайцева. Здесь, на берегу спокойной реки, стоит рубленый дом Сысойковых. «Чтобы понять поэта, надо побывать в его стране», — писал в предисловии к книге М. Сысойкова «Круговорот» поэт Олег Мишин. Смею добавить, что Михаил Павлович чувствует себя, как дома, не только здесь, на берегу Шуи. Домом для поэта стала вся Карелия. Об этом говорят и названия его стихов: «Ивинка», «Север мой», «Кивач», «Кижский собор», «Пудога».
…За бронзою стволов закат горит, не угасая.
К сосне — сосна, к струне — струна, не арфа ли лесная?
И кажется, лишь только тронь — и музыка польется.
Искусства истинный огонь не здесь ли познается?
Как-то проезжали мы с Михаилом Павловичем через Шую. Дом тот низовский показал. И замолчал, прильнув к окну автобуса. О яблоне, наверное, вспомнил, что росла под окном дома. Кто-то осенней ночью надломил деревце, надругался над ним. «Понимаешь, старик, приезжаю сюда, думаю, отдохну на селе от городской суеты. А заснуть не могу. Поезда грохочут. Все ту яблоньку вижу…». Подумалось мне, что память далекого детства не дает покоя поэту. И в строках стихотворения «Мать» тоже:
Сутулясь в сыновней телогрейке, с хозяйственном кошелкою тугой поспешно — не присядет
на скамейку — идет старушка улицей Лесной.
И вырвалось нежданно слово:
«Мама!». Остановилась.
Удивленный взгляд.
Я обознался.
Но ищу упрямо я сходство с той, что не вернуть назад.
И вот стою, о прошлом сожалея, подавленный нахлынувшей тоской, хочу сказать старушке
и не смею: всегда ходи по улице Лесной…
Мне невольно хотелось поправить — не Лесной, а Речной. Есть такая улочка в Шуе, по которой он ходил когда-то в школу.
Михаил Павлович встречает свое шестидесятилетие полным творческих сил и энергии. И рядом с ним герои его книг: лесорубы, рыбаки, краснодеревщики. Его Иван Рябоев из одноименной поэмы, по-доброму встреченной Константином Симоновым. Уместно привести здесь высказывание известного советского поэта Николая Рыленкова: «М. Сысойков, безусловно, одарен поэтическим видением мира. В лучших своих стихах и поэмах он обнаруживает хорошее знание народного быта, тонкое чувство природы, вкус к слову.
