Опубликовано: на сайте журнала “Север”.
Статья предоставлена автором.
Культовые места, оценить которые могут лишь посвященные, места вроде легендарного «Сайгона», чаще всего заведения питейные… Их полку прибыло. На этот раз с легкой руки писателя Дмитрия Вересова таким местом стала рюмочная «Пирожок». Главный герой его рассказа «Озирис умирающий и воскресающий» проводит большую часть времени в этой забегаловке, общаясь с приятными ему людьми. Не менее важно то, что в этих стенах он находит убежище от людей ему неприятных. Конечно, название не столь звучное как у места сборищ ленинградских неформалов (кстати, упоминаемого в другом произведении Вересова), но именно там, как утверждает автор, решались вопросы не столько пития, сколько бытия.
Как и в других произведениях Вересова в этом рассказе просвечивают автобиографические реминисценции, но было бы наивно путать писателя с его героем. Впрочем, автор и не пытается скрыть, что из произведения в произведение переходит один и тот же персонаж в разные периоды своей жизни. Он даже фамилии варьирует нехотя – Крылов, Некрылов…
Что же касается «Пирожка», то любой сведущий узнает в нем реально существовавшее в центре Петрозаводска пристанище маргинальной и не очень интеллигенции. Существовавшее до недавнего времени… Проезжая мимо экс-рюмочной во время последнего приезда в город я увидел, что теперь там ни то офис, ни то магазин. Закрыта целая глава субкультурной жизни столицы Карелии, о которой скорее всего никогда не напишут в официальных отчетах. Но Дмитрий Вересов начал мифологизацию культового места задолго до того, как заведение кануло в лету.
Пару лет назад он дал мне рукопись упомянутого рассказа, и я понял – у меня в руках серьезная литература, продолжающая лучшие традиции русской и советской прозы. Уже первое предложение – «Нужно было встать и найти носки» тянуло на приближение к уровню знаменитой, открывающей «Анну Каренину» фразе. Это не ирония. В контексте сюжета обоих произведений семейные коллизии играют важнейшую роль. Однако личная неустроенность главного героя – лишь канва, позволяющая Дмитрию Вересову сказать нам нечто важное о жизни и смерти, любви и ненависти. То есть о том, о чем все уже сказано, и о чем никогда не будет сказано все.
Центральной темой книги, как это банально ни звучит, я бы назвал тему человеческого счастья. Не случайно, два стихотворных эпиграфа, взятых из русской поэзии 20 века – о нем. Первый из них, Георгия Адамовича, предваряет повесть, давшую название сборнику. Читатель имел возможность прочесть ее еще до выхода в свет книги в одном из номеров журнала «Север».
Для человека тонкой душевной организации, а все главные герои Вересова именно таковы, счастье – вещь проблематичная. Отсутствие внутреннего равновесия и согласия с самим собой вызывается не столько недовольством окружающим миром, сколько «чувством собственного несовершенства». У Вересова «все про любовь» (1). Только любовь эта всегда кончается драмой. И, как говорит героиня повести «Прощание с Хуанхэ», другого выхода нет.
Тема счастья волновала многих писателей – от Набокова до Пруста. В западной традиции счастье, при всей сложности его философского понимания, все же представляется достижимым. Вспомним, например, Вальтера Беньямина, разработавшего концепцию счастья у упомянутого французского модерниста. Проза Вересова связана с русским пониманием счастья, которое предполагает, что оно «относится к сфере идеального и в реальности недостижимого; находится где-то рядом со «смыслом жизни» и другими непостижимыми категориями бытия» (2). Не случайно, такие разные художники как Солженицын и Андрей Тарковский не считали, что смысл жизни в достижении счастья.
Дмитрий Вересов не подвержен ставшему почти обязательным в новейшей прозе следованию «правде жизни» – излишнему огрублению языка, он не злоупотребляет ненормативной лексикой. Даже армейские будни показаны в этом смысле достаточно сдержанно. Описывая же жизнь на гражданке, автор иногда вкладывает в уста героев порой чересчур изысканные выражения, что, впрочем, оправдано, когда он пишет о среде интеллигенции. В общем все это не противоречит той подлинной правде жизни, которая должна отражаться в художественном языке. Дмитрий Вересов – неплохой стилист и глубокий психолог. К тому же он, как известно, хороший поэт, и это отражается на его прозе. В подтверждение этого позволю себе цитату из рассказа. Это фрагмент описания внутреннего состояния героя, предваряющего втягивание его в пагубный водоворот, в конце концов приведший к трагической развязке:
«Вследствие смещения все вокруг приобрело необычайную четкость. И во всю эту ясность и прозрачность была примешана невнятная жалость. Ко всем и ко всему. Что мир несовершенен и хрупок, люди – без исключения непоправимо-смертны, не считая всех напастей и бед, предваряющих гибель.
Это была не конкретная жалость, а абстрактная печаль, метафизический сквозняк. Сквозняк несильный, но инфернально-ледяной, постепенно размывающий структуру привычного образа жизни, его рациональное построение. Олег знал, что уже не сможет существовать в разрушенном самим же пространстве…»
Образы главных героев и некоторых других «положительных» персонажей разработаны глубоко и достоверно. Несколько схематизированы набросанные мимоходом «отрицательные» характеры. Это заметно и в некоторых других произведениях, вошедших в книгу. Возможно, для «площадки» рассказа это оправдано. Но более мягкие тона в портретах этих персонажей прибавили бы художественной правды.
Похоже, что посетители «Пирожка», как и само заведение, списаны с натуры. Это, как правило, народные «философы» (не важно кто они – ученые или художники), чьи рассуждения часто бывают гораздо интереснее лихо закрученного сюжета. Впрочем, писатель довольно мастерски ведет повествование и у благодарного читателя не появляется желания отложить книгу в сторону.
Автор следует указанию Джона Фаулза о том, что «пропуски – ключевой приём всей хорошей художественной прозы» (3). Он не засоряет текста излишними деталями. Хотя и здесь не все резервы исчерпаны. Интерактивные свойства литературы, заключающиеся в обращении к воображению читателя, не имеют границ.
Дмитрий Вересов умеет, как было сказано в одном американском фильме о начинающем прозаике, «видеть в малом большое». Это позволяет писателю экономить время и силы для предохранения от избытка жизненного опыта. В этом отличие пишущего человека от всех остальных. Для него нет прозы жизни. Есть лишь проза. Он видит экзистенциальную катастрофу там, где другой увидел бы лишь временную неудачу.
Ключом к философской сути произведений Вересова может служить фраза Хайдеггера, вложенная им в уста одного из героев повести «Прощание с Хуанхэ» о том, что «наше экзистенциальное существование более реально, чем наше событийное бытие». Но автор – не философ (тем более, что и цитата, как выясняется позднее, липовая), его задача – показать как люди, о которых он пишет, каждый в меру своих душевных сил и возможностей, пытаются «увидеть действительный смысл Сущего» в «просветы плотного земного бытия».
Очевидно, что категория счастья как-то связана с этим смыслом. Но попытаться постичь авторское понимание этой связи может лишь очень вдумчивый читатель. При этом, поскольку речь все же идет об искусстве, художнику важнее «как написать, а не о чем» (Вересов, подобно другим современным прозаикам, не забывает между делом затронуть проблемы писательского ремесла). И он, действительно, знает как это сделать. Трудно удержаться от еще одной цитаты. Она из той части повести, где ее молодые герои находятся в беньяминовском «скрещенном времени», когда у них «слезы подступают к глазам, неизвестно от чего – от нежности, от счастья ли или же от ощущения, почти трагического, хрупкости этого огромного, слишком огромного счастья»:
«…все качалось, плыло под ногами, унося их с собой на тот единственный остров, где наш безумный век с его политикой, вещами, иллюзиями и разочарованиями – не более одной из случайных ракушек под ногами, и не суматошное время, а ленивая вечность с легким шелестом накатывает на песок, и реально есть только он и она, она и он, колени и губы, волосы, бедра, дыхание, переходящее в стон…»
Судьба. Это вторая, неразрывно связанная с темой счастья, канва повествования у Вересова. Однажды сделанный выбор, казавшийся на тот момент единственно возможным, оборачивается драмой, поворачивающей жизнь героя в противоположную от бывшего столь близким, но невозвратимо утраченного ощущения полноты бытия.
Герои книги как бы балансируют между стремлением к счастью, надеждой не него и пониманием обреченности (один рассказ так и называется – «Звезда над обреченным миром»). Вересов – мастер глубоких, внутренне драматизирующих все предыдущее содержание концовок. Его «камерные произведения» почти всегда заканчиваются очень выразительной и печальной кодой.
Вообще, вся книга Дмитрия Вересова – это затянувшееся на 140 страниц прощание его персонажей с миром, в котором счастье либо в прошлом, либо недостижимо. Прощание, необъяснимое с житейской точки зрения, ибо герои еще молоды и полны сил. Правда переплетается с вымыслом: там – долгое «Прощание с Хуанхэ», здесь – прощание с «Пирожком»…
«Озирис…» – один из самых «сильных» рассказов, поэтому оправдано, что он находится почти в конце. Когда я обнаружил следующий за ним совсем небольшой рассказик под названием «Дзен», то поначалу увидел в этом просчет компоновки книги (4). Когда-то давно уделивший кусок жизни «шоу-бизнесу» я знал, что заключительная часть – это кульминация представления, от которой зависит общее впечатление публики. Рассказ, повествующий о трагической судьбе Олега Некрылова, мне и казался идеальным завершением.
Но прочитав «Дзен», я понял, что эта элегантная миниатюра достойно занимает свое место. Причем, рассказ стоит в книге особняком. Он написан в совершенно другой стилистике – гоголевско-кафкианской. Для такого вывода не требовалось бы даже авторских «описок», когда он в тексте «случайно» называет героя Копейкиным, а теплоход, на котором ему предстоит совершить путешествие – «Франц Кафка». Кто-то может назвать это данью постмодернизму. Загадкой осталось для меня лишь название рассказа. Но я с удовольствием оставлю ее разгадывание читателю. Тем более, что и Дмитрия не спросишь об этом. Даже встретиться негде. «Пирожка»-то больше нет.
(1) Обе последние цитаты из Бориса Гребенщикова (цитируется по памяти)
(2) Анна А. Зализняк. Счастье и наслаждение… В кн.: Зализняк А.А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира: Сб. Ст. М: Языки слав. культуры, 2005
(3) Джон Фаулз. Кротовые норы. Москва, Махаон, 2002, с. 228
(4) На самом деле многолетняя «сестра по оружию» Раиса Мустонен, которая является редактором книги, проделала блестящую работу
