Статья подготовлена при финансовой поддержке Академии наук Финляндии в рамках проекта «Роль трансграничного взаимодействия в переустройстве северо-запада России как экономического, социального и политического пространства» («Reconstitution of North-West Russia as an economic, social and political space: The role of cross-border interaction»).
Опубликована в независимом научном журнале”Вестник
Евразии” № 1 (39) М., 2008 С. 149-202.
В чужих словах скрывается пространство…
Л. Н. Гумилев
…Эта страна обретает очертания лишь по мере нашего приближения к ней, и пейзаж вокруг, пока мы движемся вперёд, мало-помалу упорядочивается; и мы не различаем, что за горизонтом; но даже то, что рядом с нами, – не более чем последовательная и изменчивая видимость.
Андре Жид
Северное Приладожье – это земля, где обитали древние саамы, о чём свидетельствуют местные топонимы, и где будто бы жили мифические люди-великаны, не оставившие о себе ничего, кроме устных преданий . Через это пространство прошли, запечатлев на нём свой след, многие народы: карелы и шведы, финны и русские… Те, кто около полувека назад покинул эту землю последними, оставили после себя замечательные сооружения с таинственными надписями на стенах, вызывающими ассоциации с памятниками какой-нибудь древней цивилизации. Они ушли – ушли, чтобы вернуться в наши дни в качестве туристов…
Это пространство, где Север-лицедей играет роль Юга, а стрелка геокультурного компаса показывает сразу и на Восток, и на Запад. Здесь создавались древние руны и эстрадные шлягеры. Именно этому месту посвящена данная статья. Точнее – расположенному здесь городу Сортавала.
Сортавала сегодня – небольшой пограничный город на северо-западе Российской Федерации, административный центр одного из муниципальных районов Карелии. Население самого города составляет около 20 тыс. человек, а всего района – почти 35 тыс. За-нимающий территорию около 2 тыс. кв. км район делит с Финляндией изрядную часть российско-финской границы. Сортавала находится на скалистых берегах крупнейшего озера Европы – Ладоги, неподалеку от знаменитого Валаама. (Горожане, впрочем, считают, что это архипелаг находится рядом с Сортавалой.) Достаточно развита транспортная инфраструктура. Имеется автомобильное сообщение с Санкт-Петербургом (до него 256 км) и с Петрозаводском (250 км), а также с другими городами Карелии.
На протяжении веков Северное Приладожье было ареной столкновения геополитических интересов. На этой территории происходил этногенез карельского народа. Новгородцы основали здесь погост в XIII – XIV веках, позднее регион находился в сфере влияния то Швеции, то Российской империи. Короткий срок после 1917 года город динамично развивался в составе независимого Финляндского государства. Один из самых драматических периодов в истории Сортавалы начинается во время Зимней войны 1939 года. Он длился почти до конца Второй мировой войны; на его протяжении финское население дважды полностью покидало город и уходило в Финляндию. В конечном счёте территория отошла к Советскому Союзу и с 1944 года планомерно заселялась мигрантами из внутренних районов страны и из советских республик. Для их потомков Сортавала стала родиной. В послевоенный период Сортавальский район становится закрытой пограничной зоной. С конца 1980-х граница открывается сначала для иностранных туристов, а позднее и для российских граждан.
Для сообщения всех этих сведений не стоило писать статью. Они содержатся в справочниках, путеводителях и фотоальбомах. Кстати, подобной литературы о Сортавале издано много, и это лишний раз свидетельствует, что город заслуживает внимания и туристов, и исследователей. Моя задача – показать нечто, стоящее за фактами, дать свою интерпретацию гуманитарно-географических образов города, не столько систематизируя, сколько обозначая геокультурную ауру места. Поэтому в первой части статьи я останов-люсь на некоторых методологических подходах, которые в последние годы используются в подобных исследованиях.
Сортавала – идеальное место для применения концепции воображаемого ландшафта. Немного найдётся городов, где бы природный и урбанистический пейзажи нахо-дились в такой гармонии. Вызывающая романтические ассоциации природа Северного Приладожья несомненно повлияла на творчество зодчих. А созданная ими архитектура, в свою очередь, развивает воображение и фантазию живущих здесь людей. Не случайно Сортавала подарила Карелии много замечательных поэтов , вдохновляла и заезжих творцов; так, Белла Ахмадулина на берегу залива Кирьявалахти в 1980-е годы в стихотворном цикле увековечила местный ирис, назвав его «средоточьем чёрных магий». Сортавала – это карельский Шираз, центр торговли и поэзии.
Сегодня в науку приходит осознание минусов рационализма и объективизма. Она всё чаще склоняется к образному пониманию мира. Гениальное стихотворение может продвинуть нас гораздо дальше, чем научный трактат, потому что оперирует более глубокими образами. Пространство в современной гуманитарной географии рассматривается как «мощный образный “сгусток”», а «мифы и образы города стали основой культурно-антропологического градоведения» . Современная философия тоже уделяет пристальное внимание взаимосвязи человека и места.
Метод
Термин «место» имеет преимущественно пространственное значение, но и катего-рия «время» для него важна. И точные, и гуманитарные науки тяготеют к объединению пространства и времени в единое «пространство-время». М. М. Бахтин разработал теорию хронотопа применительно к литературоведению; у него это понятие отражает существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе. Приметы времени скрываются в пространстве, а пространство осмысливается и измеряется временем . В исторической науке в её тесной связи с географией понятие «время-пространство» концептуально разработал Иммануил Валлерстайн . Урбанистика тоже обнаруживает тенденцию к изучению места в комплексности его исторического и географического развития, исследователи городов тоже выделяют «определенный срез, хронотоп – общность пространства и времени, “пространство+время”» .
По-своему подошел к географическим образам Гастон Башляр: «В пространстве находим мы прекрасные окаменелости времени» . Исследование пространственных образов места человеком, в нём родившимся, и исследование того же места путешественником различны. У уроженца «топоанализ», по определению Башляра, связан с локализацией воспоминаний. Путешественник же не имеет здесь «дома», где он «жил воображением». Для него посещаемое пространство не содержит столько «сжатого времени», как для того, кто провёл в нём детство и потому может сознавать «последовательность фиксаций в пространстве стабильности своего существа». Приезжий также не может отправиться «в страну Неподвижного Детства, неподвижного как Незапамятного»; но в некоторых случаях и он имеет дело «со сгустками счастья». И он через годы может отправиться на поиски утраченного времени, оставшегося в некогда посещённом пространстве. Майя Плисецкая писала в мемуарах, что для неё давнее «сортавальское лето было всплеском счастья»: не совсем в башляровском смысле, точнее – совсем не в башляровском, ибо счастье, разделённое ею с молодым мужем-композитором, было далеко от «переживания одиночества».
В США поэтикой места занимаются географы и антропологи Майлз Ричардсон и Скотт Смайли. По мнению первого, окружающий нас мир, человеческая деятельность и смысл жизни образуют поэтику культуры. Изучая её, исследователь постигает способы человеческого бытия . Второй считает, что исследование поэтики места предполагает анализ глубоко личного переживания человеком окружающего его пространства. Многие аспекты, связанные с местом, непосредственно определяют качество жизни и деятельности человека. Встреча с местом означает погружение в него, разрушение той ментальной границы, которую сам человек возводит между собою и окружающей средой . Смайли подчеркивает, что традиционный вид научной деятельности – с его картезианской отстраненностью субъекта исследования от объекта – при исследовании места вообще неприемлем. Знание, получаемое в процессе такого исследования, предполагает поэтическое восприятие ландшафта или сопереживание ему. Экзистенциальная феноменология раскрывает поэтику места, не замыкаясь на проблемах эпистемологии: она охватывает и поэтику онтологии, способы описания, концептуализацию. Поэтическое знание связано с осмыслением поэтического бытия и поэтического языка, с формированием концепций, таких, как концепция genius loci, позволяющих избежать редукции отношений «субъект – объект».
Недавно появились концепции городского пространства, отражающие реакцию на тоталитарное прошлое и на последствия модернистского проекта, одним из проявлений которого было советское общество. С. А. Смирнов выступил с проектом идеи города как строительства Града Божьего в себе. По его мысли, такая идея города, или культурная его рамка понимается в её неразрывной связи с душевным и духовным миром человека, «пролегает через сердце поэта и философа, которым нет места в эмпирическом городе…». А Леонид Ионин напоминиет о взаимоотношениях человека и пространства в эпоху, предшествовавшую Новому времени. Его концепция основана на консервативной социально-политической мысли, противостоящей как коммунистическому, так и либеральному про-ектам. Интересно сопоставить то, что Смайли вслед за Башляром именует поэтикой места, с понятием магии места, разрабатываемым Иониным. Опираясь на идеи К.Мангейма, Ю. Хабермаса, Ж.Делёза и Ф.Гваттари, он предсказывает наступление новой магической эпохи. Научно-технический прогресс обещал раскрыть все тайны мироздания, а обернулся достижениями в различных областях человеческой деятельности, непостижимыми для самого человека. Процесс глобализации только способствовал усилению этой тенденции. Эпоха постмодерна, отказываясь от модернистского прогрессизма, сталкивается с новой «заколдованностью» мира. У человека с магическим мировосприятием связи с землёй, с местом, где он обитает – глубокие, духовные и символические. У человека эпохи Просвещения они были абстрактными, так что с началом Нового времени пространство исчезает – не в физическом, а в психологическом и идеологическом смысле. С этим связано и возникновение социальных утопий. Поскольку СССР был попыткой реализации утопии на практике, пространство здесь было тоже абстрагировано, оторвано от человека. Для Ионина внимание к месту – это «элемент антиутопического движения в сторону магического и консервативного в современном мире». Применительно же к современной теоретической гуманитарной географии концепции Смирнова и Ионина выглядят следующим образом. Первый ставит во главу угла идею места, второй, напротив, подчёрки-вает первичность места по отношению к идеям. Неохристианский проект Смирнова, призывающего к героическому строительству храма души своей, выглядит новой Утопией – формой «третьего пути» c упором на очищающую от городской грязи соборность. Пафос концепции Ионина – антиутопический и антиглобалистский; она зовёт к укоренению человека на земле, словно вторит Борису Гребенщикову: «Пора вернуть эту землю себе».
Несмотря на всё более изощренные подходы к изучению культурного ландшафта, которые можно было бы связать с переживаемой нами эпохой постмодернизма, как минимум, один аспект исследований в этой парадигме возвращает нас к истокам географической науки. Это роль путешествия как метода исследования и личного «открытия» географического пространства . Автору посчастливилось родиться и вырасти в Сортавале, а его «путешествия» по городу продолжаются до сих пор, поэтому субъективность его видения города не просто следует тенденциям современной гуманитарной географии, но и имеет глубоко личные основания. Статья отражает эту личную вовлечённость в исследование автора в его качестве местного жителя. Сложившиеся стереотипы восприятия места иногда совпадают с образами, создаваемыми в эссе, порой не совпадают, а то и противоречат им. Это позволяет увидеть в изучаемом месте новые грани и измерения.
Исследование места сегодня почти обязательно оказывается междисциплинарным. Гуманитарная география сама находится на стыке наук, глубинно связана с разными направлениями современного знания. Соответственно меняются методы территориальных и региональных исследований. Наиболее продвинутые учёные занимаются концептуальным «самообслуживанием»: вместо того, чтобы пользоваться какой-либо из общепринятых методик изучения пространства, разрабатывают собственные теоретические подходы и методы. Синтез поэзии и географии привел к тому, что уже и географическая карта обретает роль метафоры . Смысл одного из наиболее часто употребляемых в зарубежных гуманитарных науках термина “mapping”, который на первый взгляд можно было бы передать словом «картографирование», часто далёк от такого прямого перевода.
Лингвистический поворот в гуманитарной науке отразился и на географии. Исследователи фокусируют внимание на роли языка, масс-медиа и литературных текстов в формировании локальных и региональных образов. Само пространство, особенно городское, рассматривается как текст, как некое послание, которое требуется прочесть и осмыслить. Сортавала – сложный территориальный комплекс, отражающий полную драматизма историю, культурные традиции и современность вкупе с уникальным природным ландшафтом, – требует именно такого подхода.
Для данного исследования был выбран метод матричного анализа. Термин «матрица» ассоциируется в статье с созданием образа или системы образов на основе определён-ного носителя информации. В подзаголовки статьи вынесены образные матрицы, а те, в свою очередь распадаются на вторичные образные «подматрицы». Это позволяет предста-вить символы-имиджи города в виде веера геоисторических образов, словно разворачивающего многомерную картину культурно-географического пространства Сортавалы.
Амфитеатр
Один из наиболее устойчивых образов Сортавалы – это амфитеатр. Город со всех сторон окружён высокими скалистыми горами, и архитекторы встраивали его в этот ландшафт. Один из исследователей Сортавалы писал :
«Точно найдены здесь соразмерные человеку масштабы застройки и ширина улиц. Поражает глаз разнообразие архитектурных решений и удивительная связь застройки с ландшафтом. Бродя по городу, обнаруживаешь, что из разных точек видна гора Кухавуори. Идёшь по какой-нибудь улице центра, поворот – и открывается вид на гору или залив и обрамляющую его зелень».
В то же время путник, оказавшийся на одной из вершин окружающих город гор, видел всё городское пространство как на ладони. Отсюда – сходство с амфитеатром.
Форма естественного амфитеатра влияет не только на архитектуру, но и на климат. Город защищен цепью скалистых островов от Ладоги, славящейся своим непредсказуемым и буйным нравом. То есть в нем самой природой создан микроклимат, который способствует существованию необычных для этих широт флоры и фауны. В Сортавале – скалистый пейзаж («горы»), на краю отвесного берега озера («моря») растут сосны («пинии»), и в сочетании с черепичными крышами домов это создают иллюзию, что вы нахо-дитесь где-то на юге. В непродолжительные жаркие летние дни это ощущение особенно усиливается. Манера местных жителей вывешивать белье, протягивая верёвку под окнами, рождает ассоциации с каким-нибудь Неаполем. Есть здесь и свой Везувий – складки давно потухшего вулкана. В общем, если согласиться с Фернаном Броделем в том, что границы Средиземноморья располагаются несколькими рядами в виде концентрических поясов, то в жаркий летний день нетрудно вообразить, будто Сортавала находится на самых дальних рубежах средиземноморской цивилизации. Средиземноморье часто срав-нивают с большим амфитеатром, образуемым прилегающими к морю странами: африканским плоскогорьем, долиной Нила, прибрежьями Греции и Испании и т.д. Сортавальское пространство скромнее по масштабам, но – тоже амфитеатр.
Арена. Природный амфитеатр создает уникальные возможности для развития хоровой музыкальной культуры. В городском парке (полное название «Ваккосалменпуйсто») финны устроили певческое поле; точнее, оно было образовано природой и лишь слегка «подправлено» человеческой рукой. Певческие праздники собирали здесь хоровые коллективы со всей Финляндии. Отражавшая звук скала, под которой находились сцена и зрительские ряды, создавала уникальную акустику. После многих лет забвения песенные праздники возродились и стали ежегодными. Обычно они проводятся в День города, во время знаменитых белых ночей, которые в Сортавале ничуть не темнее петербургских.
Два городских стадиона тоже пристроены к естественному городскому амфитеатру, вписаны в окружающие скалы. Старый стадион прилегает к центральной части города и находится между ул. Гагарина (бывшая Koulukatu) и ул. Кирова (Valamonkatu), новый был построен в 1970-е годы в районе Тухкала, недалеко от городского парка. На горе Куха – трамплин; приземлившись с него, летающие лыжники въезжали на лед озера Айранне. Старый городской стадион в 1950–1960-е годы был огорожен высоким деревянным забором, поскольку матчи местных футбольных команд привлекали столько зрителей, что не хватало билетов. Зимой на нём утраивался общегородской каток. Сегодня техническое состояние и инфраструктура обоих стадионов, как и вообще спортивная база города, находятся в плачевном состоянии. А ведь Сортавала – издавна город атлетов. В 1920-е годы в парке Ваккосалми устраивались физкультурные праздники, спортивные соревнования и военные учения. Особой популярностью пользовались лыжные гонки. В советское время детская спортивная школа воспитала многих чемпионов СССР, Европы и мира, участников Олимпийских игр: серебряного призёра чемпионата мира конькобежца Сергея Хлебникова, летающего лыжника Юрия Калинина, выступавшего в команде СССР на Олимпиаде в Саппоро, мастеров международного класса прыгунов с трамплина Петра Коваленко и Юрия Иванова. Ни один город Карелии не сравнится с Сортавалой по представительству в сборных командах Советского Союза. Из летних видов спорта развита гребля. Школа гребцов находится вблизи от центра города на берегу Вакколахти. В этом виде спорта сортавальцы по-прежнему добиваются успеха на общероссийских соревнованиях.
Возвращаясь к советской эпохе, стоит отметить, что в 1940–1960-е годы спортивные состязания носили ритуальный характер. Телевидение появилось в 1969 году, когда на одной из скал была построена телевышка. Лишь с этого времени болельщики уединяются по своим квартирам. Коллективное же сопереживание спортивным событиям вовлекает массового зрителя в метафорический мир, порождает ассоциации с мифологией ге-роических подвигов, с сюжетом о столкновении легендарных титанов. Соревнование превращается в метасобытие, стоящее над повседневностью. Одновременно драма, развёртывающаяся на стадионе, порождает у массового зрителя веру в то, что индивидуальная и коллективная борьба за победу не тщетна . Политическая риторика активно использовала (и использует) символику спортивного состязания в своих целях, идеологический и военный контекст спортивных парадов советского времени очевиден.
Храм. Город, вписанный в ландшафт природного амфитеатра, неизбежно представляет собой зрелищную форму, отсылающую нас к античному театру. Любопытный анализ амфитеатра как сакрального пространства, а также взаимосвязи развития античного театра и городской среды/городского сознания находим в серии статей Вячеслава Шевченко «Обратная сторона небес». Первые театральные представления проходили на площади перед храмом. Со временем площадь заменяется зрительным залом, а на месте храма появляется закулисье. Театральная арена организует коллективное зрение, театр начинает утверждать ценности города, становится формой самосознания полиса.
На плане Сортавалы (илл. 1) видно, как сетка улиц образует четырёхугольник из нескольких центральных городских кварталов; одним из своих углов он упирается в стрелку мыса, вдающегося в залив, на котором расположена пристань. Составленный ар-хитектором Альбертом Эдельфельтом и утверждённый в 1860 году генеральный план предусматривал сохранение исторически сложившейся планировочной структуры. Идущая параллельно и перпендикулярно заливу новая уличная сетка и старая наложились друг на друга. Там, где они совместились, развёрнутые относительно друг друга под углом в 45 градусов, образовалась уникальная система трёх треугольных площадей. Если мысленно свернуть их углы, получится либо письмецо в конверте, либо детский бумаж-ный кораблик – послание из прошлого.
Как сакральное пространство в рамках христианской цивилизации, регион Северного Приладожья известен с XIII века, когда и произошло крещение карелов. Тогда же был создан Никольско-Сердобольский погост с церковью св. Николая. Само Северное Приладожье в течение длительного времени принадлежало Новгороду. Город возник на месте погоста, насчитывавшего свыше 800 дворов с 1100 жителей . Погост занимал прибрежную часть острова Риеккалансаари и упоминается в документах 1500 года . Деревянная Никольская церковь, которую ныне видно из протянувшегося через залив центра города, была построена как раз на месте несохранившегося погоста. Финны, которые стали заселять регион после его отхода под власть Швеции, были лютеранами. Так встретились и стали сосуществовать две конфессии – иногда мирно, иногда не очень.
В советский период совпадение театрального, зрелищного и храмового пространства возродилось в характерном абсурдном варианте: в церкви на Риеккалансаари устроили сельский Дом культуры, а здание церкви Св. Иоанна Предтечи во дворе Православного управления (дом 6-а по улице Кирова, больше известный горожанам как «Дом Форда») было отдано кинопрокату. Правда, каменная церковь в самом центре города, построенная в 1873 году на пожертвования купцов братьев Елисеевых и большую часть своей истории называвшаяся Петропавловской (Святых Апостолов Петра и Павла), а в 1943 году переименованная во имя Николая Чудотворца, уже с 1946 года стала одним из немногих в Карелии действующих православных храмов. В целом же советский период можно характеризовать как возвращение магической эпохи, о чём речь впереди.
Песенные праздники финской Сортавалы, расцвет которых приходится на период национально-государственного подъёма, восходят к мифо-ритуальной поэтике эпоса «Калевала» и являются аналогом хорового искусства античного театра. На нынешних праздниках города больше звучит эстрадная песня, выступают народные танцевальные коллективы. Хороводы на сцене сегодняшнего певческого поля – тоже культурная перекличка, но с древней хореей. Что касается духовной жизни, то возобновилось сосуществование двух христианских конфессий. В 1990-е годы финны построили в Сортавале здание лютеранской церкви, с тех пор в городе наряду с православной существует небольшая лютеранская община.
Большой интерес к древнейшим каменным храмам Финляндии проявлял Н. К. Рерих. Их особенность – в настенной живописи: её фантастические орнаменты, птицы и звери напоминают, по мнению художника, наскальные рисунки Севера . То есть можно проследить, как языческое искусство органично вживалось в христианское. Взаимопроникновение и связь культур и религий всегда были в центре внимания мастера. К сожалению, в Сортавале подобных храмов нет, но их аналогом выступает светская архитектура города. Вот что по этому поводу пишет известный карельский поэт и философ Юрий Линник: «Финский модерн я воспринимаю как новую манифестацию тех же архетипов, которые лежат в основе калевальских рун – порой фасады его зданий символически воспроизводят трёхуровневую модель мира, характерную для финно-угров; линии и объёмы вовлечены в метаморфозы, чья поэтика напоминает мифические превращения; декор отражает образы флоры и фауны, овеянные древним анимизмом и тотемизмом». <…> С фасада сортавальского дома на нас может смотреть Мировое Дерево… По его стволу шаман-вещун проникает и в мир мёртвых, и в мир богов. Существует мнение, что кантеле – алломорф Мирового Дерева. Магическое, кудесническое!» .
Мост
В этой части статьи метаобраз «мост» отождествляется с реально существующим городским мостом Сортавалы. Образ моста – один из важнейших в хронотопе изучаемой территории. Он связан также с вводимым в статье образом «термин», означающим границу. По Д. Н. Замятину такие геополитические образы, как Россия-Евразия или Скандовизантия, отсылают к архетипу «моста» или «страны-моста». Они отражают интенсивное международное политическое и культурное взаимодействие, длившееся нескольких веков на территории современной России и носившее в разное время различный характер.
Если говорить о Северном Приладожье, то поначалу это был регион, через который проходил знаменитый путь из варяг в греки, то есть оно экономически и культурно связывало народы. Но затем оно стало пространством экспансии и борьбы за сферы международного влияния. Один из инструментов такого влияния – политика идентичности или конструирование национального самосознания. Этот процесс мы и наблюдаем в Сортавале с конца XIX века, когда в Финляндии проявилось стремление к государственной независимости. Почувствовав подъём национализма и усиление лютеранства в регионе, российская православная церковь постаралась в начале XX века отстоять свои позиции, в частности, направила усилия на то, чтобы карелы учили русский язык. В свою очередь, после получения независимости в 1917 году политическая элита Финляндии обратила особое внимание на свои восточные территории, наиболее отсталые в экономическом и культурном отношении. Была поставлена задача «подтянуть» их до уровня развитых регионов страны; не менее важными считались ослабление традиционной тяги карелов к России и их финнизация. Сортавала была одним из центров осуществления этой стратегии. Превращение её в индустриальный, культурный и образовательный центр имело своей задачей усилить и ускорить финнизацию восточной приграничной периферии; на границе с Россией с СССР Финляндия хотела иметь профински настроенное население.
Эта политика идентичности достигла своих целей – карелы влились в финскую нацию, что сопровождалось в значительной мере потерей ими своей самобытности, культуры и языка. Как считает К. Хейккинен, начиная с 1917 года происходил процесс стремительной ассимиляции карелов, превращения их в финнов. Советский проект конструирования идентичности, как известно, основывался на идеологических принципах. Так, по крайней мере, он выглядит с точки зрения официального дискурса. Начиная с 1944 года местные акторы в Сортавале воспроизводили риторику центральной элиты, артикулируя задачи формирования коммунистического мировоззрения, сознания, морали и т.д. Финскому государству было необходимо «переварить» лишь одну этническую группу, советские институты власти имели дело с мультикультурным многонациональным сообществом мигрантов, из которого следовало сформировать «советского человека». Но в обоих случаях политика по конструированию идентичности сталкивалась со схожими задачами.
Принято считать, что жители предвоенной Сортавалы и мигранты 1940 – 1950-х годов не имели между собой ничего общего. Это не совсем так. У тех и у других было сознание жителей периферийной приграничной территории. У жителей Восточной Фин-ляндии первой трети XX века оно было консервативным, традиционным, характерным для отсталых аграрных районов, поскольку жизнь в небольших городах не так уж сильно отличалась от быта и нравов деревень, описанных в произведениях Майю Лассила . Значительная масса переселенцев советского периода тоже имела сельский менталитет. Трудно говорить о сохранении традиций и устоев в условиях догоняющей сталинской модернизации, когда вся страна превратилась в «плавильный котел». Тем не менее, как свидетельствуют воспоминания очевидцев, и по языку, и по обычаям мигранты 1940-х годов не были однородной массой, сохраняли культурные отличия и связи с местами предыдущего проживания. Со сменой поколений происходила, с одной стороны, социализация мигрантов как горожан, ощущающих принадлежность к данному месту, с другой – постепенное стирание национальных и культурных различий между ними.
Таким образом, и в довоенный, и послевоенный период надо было сформировать в Северном Приладожье идентичность местного населения, гомогенную общенациональному самосознанию: сначала финскую, потом советскую. Из содержания статьи может сложиться впечатление, будто из-за закрытости пограничного района активность в этом отношении советских властей не была столь высокой, как у властей финских. Однако это не так: примеры созданных в советское время Сортавальского мебельно-лыжного комбината (градообразующее предприятие!), швейного производства и т.д. показывают, что лёгкая промышленность в Сортавале в послевоенный период развивалась достаточно динамично, благодаря чему обеспечивалось первое условие прочной «советизации» края – его интеграция в единый народнохозяйственный комплекс. Кроме того, в 1970-е годы в ответ на постановление Совмина СССР «О мерах по дальнейшему развитию и благоустройству населенных пунктов пограничных районов Карельской АССР» республиканским правительством была намечена программа развития Северного Приладожья, на неё были выделены значительные средства. Правда, осуществлялась она с большим трудом, что объяснялось, в частности, нехваткой рабочей силы.
Карельский мост. Одним из символов прогресса и модернизации региона в первой трети XX века стал Карельский мост. Построенный в 1931-м году, он был тогда самым длинным в Финляндии. Он покоится на мощных быках, сложенных из больших блоков местного серого камня. Мост соединил старую и новую части города. Сортавала стоит на озере, своей Сены, Темзы или Невы здесь нет. Но их функцию выполняет залив Вакколахти, через который и перекинут Карельский мост. И идея залива как заменителя великой реки не так уж и далека от истины – приезжие часто спрашивают: «А что это за река?» Реальный залив превращается в воображаемую реку воображаемого городского ландшафта.
На Карельском мосту сошлись пути многих этнических групп и национальностей бывшего Союза. В послевоенной Сортавале связующим звеном между прошлым и на-стоящим – между финским и советским культурными пространствами – было сообщество североамериканских финнов и финнов-эмигрантов. То была небольшая, но заметная в городе национальная группа, для них финский язык и культура Финляндии были родными, они способствовали их поддержанию . По Карельскому мосту шагали также белорусы и татары, вологжане и сибиряки. Из потомков первых мигрантов была создана сортавальская модель советского человека. Но и в последние годы имидж города как мультикультурного сообщества не исчез. После землетрясения в Спитаке появилась трудолюбивая армянская диаспора, живут азербайджанцы, представители других национальностей.
Когда-то мост был задуман как транспортная магистраль, которая способствовала бы развитию города в южном направлении, экспансии городской среды на территории, занятые сельскохозяйственными угодьями. Сегодня это центр культурно-географической среды Сортавалы. При всей важности центральной площади Кирова (площадь Петра и Павла в финское время) не она является символом, объединяющим город. Площадь с памятником рунопевцу отражает лишь одну, хотя и важную, сторону культурного ландшафта – связь с духовным наследием карельского народа. Кульминационный же, узловой гуманитарно-географический образ Сортавалы – её главный мост. Он служит доминантным элементом городского ландшафта, связующим звено и в прямом смысле слова (объединя-ет важнейшие части города), и в символическом плане. Он связывает прошлое и настоящее города, без него Сортавалу трудно представить, с него открывается вид на водный простор залива и на вершины окружающих город скал. То есть именно с него внимание путешественника лучше всего фокусируется на уникальном природно-архитектурном комплексе Сортавалы.
Во время войны мост был частично разрушен. Для Сортавалы этот факт имеет знаковый смысл – символизирует распад связи времен. Последующее, растянувшееся на десятилетия, забвение предвоенной истории города воплотило этот распад в хронотопе. В древней китайской историографии бытовало представление о том, что не записанное и не запомненное событие разрывает «пространство-время».
В Сортавале и окрестностях есть и другие мосты – автомобильные и железнодо-рожные, такие, как мост через живописную реку Тохма в Хелюля. Есть мосты, ведущие от города к окружающим его островам, например, понтонный мост на Риеккалансаари. Раньше там ходил паром, и путники, беря деревянные рычаги в руки, сами приводили его в движение. Старожилы до сих пор говорят про остров Риекка, что он «за паромом». Забавный деревянный мост соединял материк с островом Куккасаари – любимым местом отдыха горожан. Сооружён он был из наполовину отбитых почерневших досок. Когда на закате по нему проходили коровы, пасшиеся днём на острове, казалось, что мостик раскачивается в такт их неторопливой походке…
Вообще сортавальские окраины производят впечатление сельской идиллии. Их вполне могли бы воспеть Феокрит или Вергилий. А район Военного городка (в финское время Пуйккола) или местечко, известное как Тункула , чем-то напоминают полотна Ша-гала. Только в его стилистике можно передать колорит этих мест. Там в послевоенные годы среди финских домиков, прилепившихся к скалам, копошились в почти вертикально расположенных огородах бывшие белорусские крестьяне. Их детишки бегали по каменным, вылизанным ледником дворам между сушившимися простынями. Там же гуляли козы, а утро начиналось с петушиных криков. Впрочем, до войны эти районы, думаю, больше напоминали финский город Савонлинна, с его разноцветными деревянными домиками на возвышенностях. Но со временем их аналоги в Сортавале темнели, заборы становились кривыми, и всё стало напоминать витебские мотивы на знаменитых картинах.
Карельский мост осуществлял «смычку» города и деревни. Из пасторального пейзажа южных окраин города, где-нибудь в районе улицы Холмистая, пешеход, перейдя мост, неожиданно попадает в сугубо урбанистический европейский ландшафт образца 1920 – 1930-х годов – с тем, чтобы, пройдя далее по сохранившей своё финское название центральной улице Карельской, вновь очутиться в буколическом пространстве улицы Фанерной на северо-востоке города, где в 1940-е годы колосились злаковые, а в 1960-е синели васильки. Самое интересное, что этот бахтинский идиллический хронотоп в значи-тельной мере существует и поныне: люди так же сажают картошку и ведут нетороп-ливый, почти сельский образ жизни.
По Карельскому мосту можно попасть из художественно совершенного культурного ландшафта в безобразный… В развитии любого города неизбежны утраты, чем-то всегда приходится жертвовать, и это отражается в его хронотопе. Однако потери послевоенной Сортавалы, к сожалению, чаще всего объясняются элементарной бесхозяйственно-стью и безразличием людей к месту. Происходил процесс геокультурной энтропии. Если обратиться к представлениям о взаимоотношениях пространства и времени, сложившимся в мировоззрении русского космизма, то можно сказать, что в этот период люди прекратили борьбу с Хроносом для защиты прекрасного пространства-мира, созданного предшествующими поколениями. Развивая идеи Павла Флоренского и некоторых других русских мыслителей, Лев Гумилёв определял искусство как подвиг человечества в борьбе с Хроносом. Он считал, что искусство перекидывает мост между живой и неживой природой. Многие здания, построенные финскими зодчими в Сортавале, являются подлинными произведениями искусства и олицетворяют подвиг, о котором пишет Гумилёв. Нельзя говорить о полном забвении этого подвига, поскольку местные журналисты и краеведы пытаются сохранить уникальную городскую среду. Однако у городского сообщества в целом готовности к повторению или продолжению подвига, к сожалению, пока нет.
Крест. Из всех возможных прочтений символа креста здесь выбрана его интерпретация как перекрёстка мировых культур, едва ли не в каждой из которых эта древнейшая идеограмма так или иначе представлена . Рерих называл Приладожье «великим северным перепутьем». Однако начнём мы с того, как этот символ выражен в тектонике региона.
Во-первых, ледник оставил поразительно красивые следы своего присутствия – ладожские шхеры. Во-вторых, в ходе компенсационного движения земной коры Северное Приладожье постепенно поднималось, и его общее повышение в послеледниковый период оценивается в 70 метров . Эти глубинные процессы наложили отпечаток на ландшафт и позволяют характеризовать город как место соединения тектонических структур, представляющих собой части земной коры, – Балтийского кристаллического щита и Русской платформы. Поэтому пограничным регионом и мировым перекрестком Северное Приладожье может быть названо уже на фундаментальном геологическом уровне.
Под Сортавалой лежит Ристиярви («Крестовое озеро»), одно из мест, где, с точки зрения геологии, произошел аномальный, катастрофический обвал скал . Географ Анатолий Лукашев обнаружил на этой территории около 80 участков со следами землетрясений силой от 5 до 8 баллов. Что касается собственно Крестового озера, то там под отвесным десятиметровым обрывом скалы начинается россыпь гигантских глыб объёмом 50–300 куб. метров высотой с двух- и трехэтажный дом. Она образовалась несколько тысяч лет назад в результате мощного землетрясения. Само озеро представляет собой крестообраз-ной формы водный бассейн на месте крест-накрест расположенных разломов земной тверди.
Топонимы со словом risti (крест) встречаются в Северном Приладожье довольно часто: Ристисаари, Ристилахти, Ристиниеми, Ристивуори, Ристикиви, Ристикаллио. По мнению краеведов, те из них, что относятся к местам вдоль береговой линии, остались в память о стоявших когда-то там крестах, использовавшихся в качестве навигационных знаков. На других, удалённых от берега, были межевые камни, на которых часто изображали крест. Как считают историки, некоторые из этих камней в языческие времена были жертвенными, а появление на них креста знаменует приход христианства.
Герб города относится к середине XVII века, времени основания шведского Сортавальского графства, и сохранился почти в неизменном виде и в период независимости Финляндии. Более того, уже на излете советской эпохи, в конце 1991 года тот же герб был утверждён Сортавальским горсоветом. Изображены на нём два скрещённых рыцарских копья с флагами. Прямой связи с рыцарскими турнирами в данном случае быть не может, так как в Сортавале их не проводили. Что же в таком случае символизирует герб? Так как у города богатое боевое прошлое, военная символика в любом случае оправдана; однако скрещённые копья могут обозначать также образ города-перекрёстка.
В том числе – перекрёстка торговых путей. Ибо торговля издавна имела важное значение для Северного Приладожья. В первой половине XIX века местные купцы на па-русных судах вывозили из Санкт-Петербурга муку, крупу, чай и некоторые промышлен-ные товары. В столицу, а также в Выборг сбывались местные товары: продукты питания, меха, камень. Причём вывоз превышал ввоз на значительную сумму. Открытие в 1856 году Сайменского канала неблагоприятно отразилось на экономике города, так как товарный поток из Петербурга и обратно из Финляндии устремился через Выборг. А вот строительство в 1894 году железной дороги Выборг – Сортавала – Йоэнсуу сыграло для города положительную роль.
Железнодорожная станция, как в прежнее финское время, так и позже, в советское, тоже символизировала город-перекрёсток. К сожалению, сортавальский деревянный вокзал, построенный при финнах, был уничтожен во время войны. Его функцию вплоть до последнего времени выполняло другое привокзальное здание . Сейчас оно снесено, и в самом начале платформы со стороны Петербурга выстроено новое высокое здание вокзала из красного кирпича.
Несмотря на административное подчинение республиканской столице Петрозаводску, центром притяжения для Сортавалы всегда был Санкт-Петербург/Ленинград. Так сложилось исторически и географически. Город стал бурно развиваться в XX веке во многом благодаря активным торговым связям с Петербургом. Расположение железных дорог таково, что делает посещение северной столицы жителем Сортавалы неизбежным, в какой бы конец страны он не направлялся. При желании Сортавалу можно назвать пригородом Петербурга. А для жителя Петербурга Сортавала – перекрёсток, откуда открываются пути к достопримечательностям Севера – Кижам и Соловкам. Посещающие Валаам уж тем более заглядывают в Сортавалу, как некогда сделал Александр Дюма, проследовавший этим маршрутом в XIX веке и оставивший о нём путевые заметки. Экономические связи с городом на Неве имеют место и сегодня.
Для финских учёных район Сортавалы – место, где встречаются Запад и Восток, для финнов вообще русские – соседи с Востока. Бывшая их территория, Сортавала, теперь для них тоже «Восток». Речь в данном случае, конечно, идёт не о традиционной географии, а о цивилизационном, культурном и геополитическом измерении пространства. Ведь и для россиян встреча с Западом начинается на Вяртсильском пограничном переходе.
В сегодняшней научной литературе очень много и порой нетрадиционно пишется о Севере, его роли в истории и культуре России. К Сортавале это имеет прямое отноше-ние. Характеристика района как северного культурного ландшафта весьма важна и актуальна. Всё, что писали, предположим, русские классики о Финляндии, в полной мере можно отнести к Сортавале, территория её правомерно включается в Русский Север, благо все атрибуты севера вроде бы налицо. Но вот финны почему-то упорно именовали Сортавалу «финской Ривьерой» и «Карельской Швейцарией». Один из самых распространённых в Финляндии образов этого места – белый город. И на самом деле, белые каменные дома доминируют в Сортавале. При финнах Сортавала была городом-курортом и, даже будучи закрытым советским пограничным городом, привлекала туристов со всего Союза. В летний день, когда над городом простирается голубое небо, отражающееся в заливе с его белыми кораблями, воображение рисует южный портовый город. В старинных документах говорилось об островах «перед входом в гавань города Сердоболя», современные фотоальбомы рассказывают о «морском» фасаде города, который открывается путешественнику, начинающему знакомиться с Сортавалой по водному пути. Некоторые памятники зодчества связаны с морской тематикой, например, здание в стиле неоклассицизма, построенное в 1926 году на пересечении нынешних улиц Суворова и Ленина. Над оконными проемами второго этажа можно увидеть барельефы, на одном из которых изображена восьмиконечная звезда над стилизованными волнами, на другом плывущий по волнам парусник.
Другой пример – помещение ресторана, примыкающее к зданию Восточно-Карельского кооператива по улице Карельской. Оба здания представляют собой единый комплекс, выстроенный в 1939 году. У ресторана есть терраса с видом на набережную и залив, а его цокольный этаж, как полагают местные краеведы, напоминает силуэт корабля . Эта символика не случайна –порождена Ладогой с её бесконечными «морскими» просторами.
Знаковым для Сортавалы как культурного перекрёстка мира стало имя художника и мыслителя Николая Рериха. Рерих прожил здесь с конца 1916 по 1918 годы, занимаясь живописью и литературным трудом. Здесь укрепился его интерес к Северу, сближавший его Акселем Галлен-Каллелой и с другими финскими друзьями, представителями «национального романтизма». И здесь же усилилось его влечение к восточной философско-религиозной мысли, к Индии. В Сортавале часто проводятся выставки художников, считающихся учениками Рериха; с идеей создания в городе его музея неоднократно вы-ступал поэт и философ Юрий Линник; последователи учения Николая Рериха инициировали создание региональной природоохранной организации «Свет Ладоги», базирующейся на острове Тулола, где он жил; музей Северного Приладожья не раз посвящал его творчеству свои экспозиции.
Николай Рерих может быть отнесен к сортавальским «гениям места» в персонифицированном смысле этого понятия – как выдающийся мыслитель и художник, создавший в своём творчестве неповторимый образ места. Хотя есть свидетельства, что, несмотря на близость к некоторым представителям интеллигенции Сортавалы, художник ощущал культурную периферийность города. В центре его внимания было Северное Приладожье как олицетворение Севера и мировоззренческих установок, обусловленных символизмом и космизмом его мышления. Данную сторону его творчества отражают написанные в Сортавале в традиционной рериховской манере картины, передающие суровую мощь ладожской природы. Но мне ближе некоторые тёплые, проникнутые духом места пейзажи окрестностей города, такие, как работа 1917 года «Юхинлахти».
Еще один genius loci – это художник К. А. Гоголев, чьи работы представлены на постоянной выставке в выделенном ему здании по ул. Комсомольской в центре Сортавалы (там же находится его мастерская). Гоголев – выдающийся мастер, чья резьба по дереву укоренена в русском народном лубке, и всё, что он изображает – Сортавала, Петрозаводск или Валаам – имеет глубоко русский национальный характер. Вместе с тем по собственному признанию художника большое влияние на его искусство оказала «Калевала». В этом смысле его творчество, тяготеющее к архаичности, может считаться символическим мостом в прошлое, во времена, когда между древними карелами и русскими устанавливались тесные культурные контакты. Другой вопрос, насколько в эстетику Гоголева вписывается приданный Сортавале в 1920–1930-е годы облик современного западного города…
В самом центре Сортавалы финнами было устроено братское захоронение солдат, погибших в 1939–1944 годах. Оно было снесено по решению нового руководства Сорта-валы в первые же годы советского периода. В 1993 году на этом месте был установлен ещё один крест – гранитный Крест памяти.
Термин. В Древнем Риме существовал культ терминов – пограничных камней. На Капитолийском холме стоял Термин, символизировавший нерушимость римских границ. Был также учреждён праздник Терминалий, напоминавший о смысле границы, заключав-шемся, в том, что справедливое разделение территорий ведет к добрососедству, а разделение труда – к удаче в общем деле. Терминация означала не только установление границ, но и их преодоление. Во многих культурах граница имела сакральное значение: антропологи описали народные обряды, связанные с границей и часто совершавшиеся на ней. Один из излюбленных сюжетов в мировой мифологии – граница между миром живых и миром мёртвых. Обычно эта роль отводится рекам нижнего мира; в «Калевале» – чёрной реке смерти подземного царства Туони. Но всё же в первую очередь слово «граница» соотносится в сознании с границей государства. Причём, обнаруживая значительную преемственность, дискурс государственной границы демонстрирует и различия, обусловленные контекстом того или иного периода. Для советского общественного сознания приграничье – это территория, разделяющая две системы, для постсоветского – скорее контактная зона; при сохранении актуальности таких советских оборотов как «граница на замке» и при воспроизведении риторического тезиса о «нерушимости границ» новый, гораздо более свободный, пограничный режим способствует видению пограничной территории как пространства, связующего страны и народы.
Сортавала, как уже сказано, издавна была пограничным регионом. Но, видимо, никогда в своей истории она не была настолько пограничной, как в почти полувековой со-ветский период. Образ пограничного города очень отчётливо проявлялся именно в это время, особенно на перроне железнодорожного вокзала, где приезжающих встречали вооруженные пограничники с овчарками. Без специального разрешения сюда не могли попасть даже выросшие здесь люди, уехавшие на учёбу в другой город. Для жителей Сортавалы первых послевоенных десятилетий граница была мифологизирована и имела исключительно символическое значение – хотя бы потому, что, проживая рядом с ней, большинство горожан имели о ней лишь теоретическое представление, как, впрочем, и о живших за ней финнах.
Постсоветский дискурс границы свидетельствует о её демифологизации. Режим работы пограничного перехода «Вяртсиля – Ниирала» в значительной степени облегчён, трансграничные контакты усилились. Ежегодно границу Карелии и Финляндии пересекает около 1 млн человек. Из этого потока 90% пропускает Сортавальская таможня . Возник новый для региона феномен, именуемый в международной научной литературе cross-border interaction – трансграничное взаимодействие. С одной стороны, оно имеет официальное измерение – сотрудничество на уровне финских приграничных коммун и местных администраций российских населённых пунктов; с другой, расширяются повседневные индивидуальные связи. Теперь поездки за покупками или для отдыха в Финляндию – обычное дело для жителей Сортавалы. В их «микроперспективе» Питер и Финляндия становятся конкурирующими центрами, частные лица и представители малого бизнеса рассматривают их как места деловых связей, развлечений и получения образования. Эксперты на основании проводимых ими опросов приходят к парадоксальным выводам: суммы, которые жители Сортавалы тратят во время поездок в Финляндию (12–13 млн евро в год), значительно превышают местный экономический потенциал, официально признанную покупательную способность населения . Это, с одной стороны, усиливает дисбаланс в социальной сфере, обогащение узкой группы жителей города, с другой, ведёт к осложнению криминальной обстановки и росту преступности в некогда спокойном регионе.
