СЛЕЗА НА ЩЕКЕ
Мне позвонила женщина из Центральной квинсовской библиотеки и предложила устроить мой литературный вечер в рамках Книжной недели Нью-Йорка. У телефонной собеседницы было экзотическое, знойное имя: Лиана Алавердова. Воображение мое разгулялось – я пытался представить эту женщину с таким роскошным именем и с красивым, интеллигентным голосом. Неожиданно в наш сугубо деловой разговор стали вплетаться литературные цитаты и ассоциации. В связи с одной общей знакомой, женщиной, мягко говоря, с тяжеловатым характером, и ее сердечным, добрым, открытым мужем всплыла цитата из Пастернака:
– Любить иных тяжелый крест.
Это я сказал.
Моя собеседница мгновенно откликнулась и продолжила:
– Но ты прекрасна без извилин.
Мы тут же заговорили о том, как меняются классические образы в современном контексте. Понятно, Пастернак имел в виду не женщину без извилин в буквальном смысле.
Вспомнили еще парочку таких же цитат-перевертышей: «Все волновало нежный ум», «Знакомый труп» и конечно же фетовское «Я пришел к тебе с приветом». Фет с приветом того же рода, что возлюбленная Пастернака без извилин. Но стихи-то прекрасные, их изначальный смысл не имеет никакой связи со сленговыми новообразованиями.
Слово за слово, мы разговорились, и дальнейшие телефонные переговоры о моем вечере превратились в треп о литературе. Узнал я и об экзотическом происхождениии моей собеседницы – она оказалась наполовину черкешенкой (на другую – еврейкой). Но евреев округ меня навалом, потому меня больше заинтерсовали ее кавказские предки: дед спустился с гор, принял христианство, преуспел в бизнесе, но, увы, революция смешала карты.
На моем вечере я наконец познакомился с Лианой Алавердовой: красивая женщина с удивительным разрезом глаз. Не удержался и сказал ей об этом.
– Видели бы вы глаза моей дочери.
У нее три дочери. Я сказал, что, наверно, она пацифистка, но тут вспомнил, что в американской армии служат и женщины. Родом Лиана Алавердова из Баку, в Нью-Йорке 10 лет, работает в библиотечном проекте New Americans Program. Но самым поразительнеым открытием в этот мой вечер было то, что Лиана – поэт, стихи – ее стихия, в нью-йоркском издательстве «Слово-Word» у нее вышел 200-страничный сборник «Рифмы», вот-вот появится новый. Поэт очень и очень настоящий, она живет в метафизической стихии стихов, которые для Лианы Алавердовой есть большая реальность, чем окрестная действительность. Ей ведома не только могучая сила слов и рифм, но и их бессилие: невозможность сказать стиховым словом всё, что накипело на душе – еще одно свидетельство подлинного таланта. «О если б без слов сказаться можно было…», «Мысль изреченная есть ложь», «Останься пеной, Афродита, и слово в музыку вернись» – это всё классика, а вот как у Алавердовой:
О, поэзия, кто ты?
Гадай не гадай –
ты слеза на щеке,
и полет через край,
и биенье живого шмеля у стекла.
Все, что я не посмела
И что не смогла.
Само собой, у Лианы Алавердовой много стихов о стихах и о поэтах – предшественников и современников. Одни отливаются в некрологические циклы («Памяти О.Э.Мандельштама», «Марине Цветаевой», «На смерть Иосифа Бродского»), другие сочинены в эпистолярном жанре, как «Письмо Белле Ахмадулиной» – послание через океан, из Нью-Йорка в Москву:
…Я Вам пишу из дождливого Бруклина
домиков средь словно прянично-
кукольных.
Капли зависли на листике клена,
плещется плющ в изобильи зеленом.
Поздно. Прощаюсь, морочить не смея
Более Вас болтовнею своею.
Руку Вам жму вопреки океану.
Искренно Ваша.
До встречи.
Лиана.
Отличное стихотворение с пиететом к поэтическому учителю, но и сознанием своей литературной независимости – отсюда так самоутвердительно звучит в структуре стиха имя автора. С таким цветочным именем ей сам Бог велел стать поэтессой.
Употребил слово «поэтесса» и задумался. В Москве я довольно тесно сошелся с Юнной Мориц, которая этого слова терпеть не могла: поэт – и точка. А в письмах, которых у меня от нее куча – из Москвы в Питер, из Питера в Москву, из Москвы в Нью-Йорк, из Вашингтона в Нью-Йорк, а теперь все равно откуда по электронной почте – Юнна неизменно, говоря о себе, употребляет глаголы в мужском роде: я пошел, я написал и проч. Марина Цветаева – поэт или поэтесса? Ахматова? Сапфо? У Юнны Мориц, кстати, нет любовной лирики. Но у Бориса Слуцкого ее тоже нет. Лиана как раз настаивает на женском начале своей лирической героини, волевой и беззащитной одновременно, но прислушаемся к ее женскому голосу и различим в нем если не мужские, то общечеловеческие, надгендерные нотки:
Я женщина, а ты опять не прав.
Я женщина, но терпелив мой нрав.
Я подожду, пока мое упрямство
Твое преодолеет, вровень встав.
Единственное здесь женское – логика: если одно упрямство преодолевает другое, то это победа, а не ничья. Вообще, по глубокому моему убеждению, равенства нет среди полов, как и нигде. Пусть минимальный, но всегда перевес в ту или другую сторону. Таков замысел творца: человек рождается неравным себе подобным. Один крив на левый глаз, а другой туг на правое ухо. Шутка.
Да, Алавердова поэт-женщина, но все-таки скорее поэт, чем поэтесса, и ее любовные стихи легко представить, изменив род, подписанными мужским именем, написанными любовником, а не любовницей. При всем различии полов испытываемые ими чувства совпадают, сходятся, как параллельные лини в постэвклидовом пространстве. Это стихи о муке любви и о любовной муке, что не одно и то же. Скорее о разочаровании, чем об очаровании любви. Вот несколько стихотворений Лианы на заданную тему:
Уже я не ищу
ни дружбы, ни участья,
не сетую, не злюсь
на глухоту дверей.
Я ковш любви несла,
но расплескалось счастье.
О, лучше б отдала
все матери своей!
• • •
Все глубже, потаенней и острей,
все ближе к сути, все родней и горше
чувствую, что нас разъединяют
не близкие, друзья или враги,
а сами мы.
• • •
Слишком много причин,
чтоб не быть нам вместе.
Через двадцать лет мы постареем
Слишком много причин.
А любовь утекает сквозь дыры и щели
Слишком много причин.
Занавесьте мне окна тоской, занавесьте!
А Луна пусть сиделкой сидит у постели,
бледнощекой печальной сестрой
пусть сидит у постели.
Слишком много причин.
Вплоть до тоски по долюбовной жизни, по девичьей целостности и юным грезам:
То время, когда без сомнений и сбоев
другим и себе я казалась святою,
когда я жила потаенно и чисто,
стараясь понять высоту пианиста,
и сжатой пружиной ждала пониманья,
а люди катились пустыми шарами,
их дружбы искала, нелепо фальшивя,
и лишь в сновиденьях грешила, грешила,
дорогой манила змея-неизвестность –
и невыносимой казалась окрестность –
то время ушло, провалилось куда-то.
И в том, что ушло,
я сама виновата.
Очевидны восточные мотивы в стихах Лианы Алавердовой. Связано ли это с ее восточным происхождением, жизнью на Кавказе или переводческой деятельностью – не знаю, но эта добрая прививка к русскому стиху: сжатости, емкости, философичности. Вот несколько рубаи Лианы Алавердовой, которые мне особенно приглянулись и запомнились:
Ты хочешь знать, как пишутся стихи?
Секреты мастерства невелики.
Вот-вот от боли сердце разорвется.
Ну, а потом иди писать стихи.
• • •
Я излистала сотни чудных книг,
в них постигала мудрости язык.
И, пронесясь сквозь время и пространство,
Я увидала: жить осталось – миг.
• • •
О как ты быстро старишься, душа!
С обидой каждой старишься, душа.
Мне кажется, давно уж ты в морщинах
И лишь лицо стареет не спеша.
Хорошие стихи.
Будем ждать новых.
