Анна Тимирева, возлюбленная Колчака: «Рыбинск для меня исчерпался»
Удивительная женщина долгие годы провела в Ярославской области в ссылке
Темноватая комната, вдоль стен длинные рабочие столы, постоянный запах столярного клея. Это помещение на задворках рыбинского театра стало царством Анны Васильевны Тимиревой-Книпер в 1946 году. После 24 лет лагерных мытарств, ей по-прежнему не разрешают жить в Москве, и она перебирается в Щербаков (ныне Рыбинск) Ярославской области, где ей предлагают работу бутафором.
52-летняя Анна живет в жуткой нищете – очереди за хлебом с пяти утра, с номерком на ладошке, вода из колонки на улице, как довесок к скудному рациону, походы в окрестные леса за грибами. Через два года Анну элементарно подставили свои же коллеги по цеху – актеры местного драмтеатра. Якобы за антисоветскую пропаганду. В конце 1949-го следует арест, десять месяцев ярославской тюрьмы и этап в Енисейск.
Через четыре года, в 1954-м, ее отпускают, но опять не дальше Рыбинска. Анна Васильевна возвращается в театр. Ей идет седьмой десяток, она вынуждена тяжко работать, просто чтобы добывать себе пропитание, на получение пенсии рассчитывать не приходится: лагерная работа в зачет не шла.
Руки у Анны Васильевны были золотые. Удивительно талантливый человек, в юности она занималась рисунком и живописью в частной студии, позднее в ссылках ей приходилось работать и инструктором по росписи игрушек, и художником-оформителем.
Роскошные резные золоченые рамы для портретов делались с помощью пропитанных клейстером газет, из которых лепился узорчатый рельеф, покрывавшийся после высыхания краской и бронзовым порошком – из зала это выглядело совершенно достоверно. В одном из спектаклей интерьер украшала громадная ваза. В свете прожекторов она переливалась и сияла, как алмаз. На самом же деле ваза была сделана из обыкновенных проволочек, на которые нанизаны кусочки консервных банок.
Частенько во время спектаклей Анна Васильевна сидела в зале и отмечала, главным образом, как и что смотрится из зала:
– Погляди! Ах, как хорош пистолет из дерева! – говорила она гостившему у нее на каникулах племяннику.
Иногда Анна даже выходила на сцену в небольших ролях. Правда, в письмах к близким признавалась: «Мне не нравится на сцене и скучно в гримировочной. Я чувствую себя бутафором, а не актрисой ни в какой мере, хотя, кажется, не очень выпадаю из стиля (не комплимент стилю). Очень прошу… привезти… коробку грима для меня, так как этого здесь нет, и приходится побираться, что очень неприятно».
Аккуратная интеллигентная старушка с короткими седыми волосами и яркими живыми глазами. Никто в театре не знал истории Анны Васильевны, ее происхождения, ее любовной трагедии, связанной с Колчаком. Только вот почему-то режиссер театра, уважаемый человек, да еще с дворянским происхождением, всякий раз, когда Анну Васильевну видел, подходил и целовал ей руку. С чего бы такие знаки внимания какой-то бутафорше, шептались за кулисами.
Некоторые недолюбливали ее за резкость и прямодушие. Поэт Юрий Кублановский вспоминал встречу с одной очень уже пожилой дамой из Рыбинска, которую он спросил о Тимиревой. “Высокомерная, замкнутая была”, – вспоминала дама. “Да ведь с вами только разговорись, сразу бы донесли”, – полушутя сболтнул Кублановский. Дама не возмутилась, а согласно кивнула: “Это правда”.
«Мне 61 год, теперь я в ссылке. Все, что было 35 лет назад, теперь уже
только история. Я не знаю, кому и зачем нужно, чтобы последние годы моей
жизни проходили в таких уже невыносимых для меня условиях. Я прошу Вас покончить со всем этим и дать мне возможность дышать и жить то недолгое время, что мне осталось» – пишет в 1954 году Анна Васильевна Маленкову. Но реабилитацию она получит только в 1960-м. Тогда и скажет в одном из писем близким в Москву: «Рыбинск как-то исчерпался».
“Похвала Ярославлю”
Волковский театр Ярославля не раз становился пристанищем для летних
гастролей Рыбинского драмтеатра. Анна Васильевна успела узнать и полюбить
наш город. Ярославлю посвящено еe стихотворение, которое так и называется – “Похвала Ярославлю”.
В тебе смешенье жизни современной
С виденьем незапамятной поры –
Побелены простреленные стены,
На древних башнях новые шатры…
Течет река торжественно и важно,
Далекий берег – голубая мгла.
Высокий строй домов многоэтажных
Внезапно прерывают купола.
И, укрываясь липами от пыли,
В пропорциях воздушны и легки,
Хозяев новых мирно приютили
Ампирные твои особняки.
И над твоею задремавшей былью
Закаты разжигают свой костер,
Как будто в небе золотые крылья
Иоанн Предтеча над тобой простер.
Кстати
В Рыбинске в одно время с Анной жила и племянница Колчака – Ольга. Несколько раз Тимирева делала попытки связаться с ней, но та отказалась. По одной версии, Ольга не хотела встречаться с женщиной, развалившей семью дяди. По другой – боялась чекистов, ведь Анна практически постоянно пребывала в ссылках и тюрьмах.
С кем свела судьба Тимиреву в Рыбинске
Не то, что дружба, знакомство с бывшей, пусть и гражданской женой врага советской власти могли испортить жизнь любому. А дружба была…
– Не так давно в архивах библиотеки я наткнулся на письмо Тимиревой к Марии Челищевой (Мария – основательница музыкальной школы в Рыбинске, любимая ученица отца Тимиревой, известного музыканта Василия Сафонова – ред.), – рассказывает рыбинский историк Владимир Рябой. – Я был поражен. Оказывается, Анна проводила у Марии дни и ночи. В письме, отсылающем нас в начало 60-х, Тимирева вспоминает, как славно ей жилось в доме Челищевой, как спалось на ее диване…
Вот так крутит жизнь! Две великолепные женщины, вращавшиеся в высшем свете, бывавшие на великокняжеских балах, в одно время мыкали свое житье в провинциальном городе.
Был еще один временный житель Рыбинска, встреча с которым буквально ошеломила Анну. Это известный протоирей, священнослужитель Борис Старк, который был младше ее на 14 лет (он впервые увидел Анну в Кронштадте в доме своего отца – морского офицера Георгия Старка, который в свое время дружил и воевал вместе с Александром Колчаком).
– После эмиграции Старк-младший приехал в Рыбинск и стал настоятелем местной церкви, – рассказывает Владимир Иванович. – Однажды, это было в начале 60-х, среди прихожан он приметил старушку. То была Анна Васильевна, которая после отъезда в Москву время от времени наезжала в Рыбинск и обходила знакомые места. Старк не то чтобы узнал, а скорее угадал Тимиреву. Ту самую породу, которую не стереть ничем, даже тюрьмой. Они проговорили несколько часов. А позже, когда Старка перевели в Ярославль, долго переписывались.
