Духовность в поэзии Эллы Крыловой как эффект амальгамирования ментальных пространств лирического субъекта (на примере сборника стихов «Мерцающий остров»)
О великая радость чувствовать грусть и страдания
O опыт, который кружит в наших жилах
Что делать с тобой? Что делать?
Юлия Хартвиг
Элла Крылова, 1967 года рождения, русская поэтесса, почти 20 лет регулярно пишущая и издающая книги стихов. Это философская лирика, религиозная, любовная, всегда тематически конкретно определённая автором. Объединяющим элементом тематически разных произведений является духовность, будучи их отличительной чертой и важным элементом внутренней мотивации, придающей ей идейную цельность.
Духовность в стихах Крыловой означает близость и к Богу, и к природе. Не следует отождествлять её с религией, особенно одной, избранной. Духовность для Крыловой является не столько актом веры, сколько актом самосознания.
Взаимозависимость творчества, понимаемого как духовная самореализация, и духовности как творческой сущности человека, представляется сегодня естественной и обоюдонерасторжимой. Исследования многих психологов, начиная с Авраама Маслоу, подчеркивали в равной мере значение как субъективного характера особенностей восприимчивости человека, его экспрессии, мировоззрения, так и умение выражать мысли и эмоции. Когнитивная психология, исследующая функционирование сознания, концентрируется на механизмах перцепции и преобразования информации, полученной в процессе познания. Широко понимаемая когнитивистика позволяет трактовать творческий акт как выражение человеческого сознания через посредство языка.
В начале 2010 г. вышел очередной сборник стихов Эллы Крыловой под названием Мерцающийостров1. Сборник состоит из ста двадцати двух стихотворений, написанных на протяжении двух лет – с октября 2007 по октябрь 2009. Произведения разделены на три части – Хрустальныйскит, Зелёнаяпагода и Хатаскраю.
Название сборника, как обычно у Крыловой, является знаковым выражением его идеи, объединяющим произведения в эстетической плоскости. Его можно воспринимать дословно, как конкретное место или переливающийся красками остров, или в переносном смысле, как необычный анклав. Можно также, зная о любви поэтессы к Васильевскому острову в Санкт-Петербурге, объединить оба варианта, в результате чего Васильевский остров приобретает особенные черты, становясь позитивно наполненным местом в мире.
Многолетнее знакомство с творчеством Эллы Крыловой подсказывает видение заглавной темы с ещё одной стороны. Поэтесса, высказываясь на тему своего творческого процесса и исповедуемых или предпочитаемых ценностей, неоднократно подчеркивала некоторый идейно-эстетический глобализм, неизменной последовательницей которого она является. Он одинаково широко касается понятий как духовных, как и эстетических. В связи с вышесказанным, показательным представляется обращение в этом случае к так называемой теории интеграции понятий. Она предлагает более широкий взгляд на сочинения Крыловой, чем, например, классическая метафора. Интеграция понятий или так называемое амальгамирование основывается на генерировании нового пространства на поле взаимоотражения ментальных пространств2.
Элла Крылова – поэтесса, которая, независимо от затронутой тематики, а следует отметить, что одной темой она не ограничивается, достигает в своих произведениях вершины творческой изобретательности. Она креативна, откровенна и отважна. Лирический субъект в её стихотворениях очень активен с интеллектуальной и эмоциональной точек зрения и бескомпромиссен с нравственной. Его взгляд, часто окрашенный иронией, указывает направление мыслительного сканирования, определённый индивидуальностью поэтессы. В результате так далеко продвинутой субъективации уровень обобщений, закодированных в поэтическом языке Крыловой, гарантирует оригинальность концепций и оригинальность их реализации.
Вернер Г. Дженрод утверждает вслед за Леви-Строссом, что литературные тексты, будучи продуктами культуры, с одной стороны, являются её творениями, с другой – способствуют её преобразованию3. Лирический субъект Крыловой неустанно и безусловно ищет возможности простого ответа на сложнейшие вопросы, как, например в стихотворении Так будет:
Пойдём мы росными лугами –
и кошка Юльча снова с нами! –
пойдём мы к Богу в Отчий дом.
Он даст нам новое жилище,
Одежды белые и пищу,
И весь небесный окоём.
Но для начала мы умрём4.
Считая поэзию представителем всех искусств, Йозеф Пипер подчеркивает, что философский, художественный и религиозный акт одинаковым образом относятся к «загадке мира и жизни»5. Крылова в своих стихах искусно объединяет эти акты:
Мы тащим крест из тьмы во тьму
теодицей и теологий,
пиара, нанотехнологий.
Знать, Царствие – не по уму6.
(Зимние строфы)
Когнитивная поэтика воспринимает ментальные пространства как находящиеся в понятийном пространстве областей, содержащих определённую информацию. Их отличительной чертой является то, что «возникают они постоянно в процессе речи или мышления»7. В сознании лирического субъекта стихотворений Крыловой появляются непересекающиеся пространства, наполненные греческой мифологией, равноправные элементы величайших мировых религий, мотивы, почерпнутые в литературе, традициях, философской мысли, современной культуре, природе. Амальгамирование этих пространств или объединение имеет целью создание новой ценности в макроструктуре, которую представляет собой поэтическое произведение. Элла Крылова позволяет своему лирическому субъекту свободно продвигаться среди накопленных ценностей культуры материальной, интеллектуальной и духовной и объединять их так, чтобы они становились полезными в поиске цели и смысла человеческого существования.
Поиск смысла во всём – в известной степени инстинктивное действие человека. Лешек Колаковский утверждает, что немецкие герменевтики считали это естественной способностью человека8. Ключом от этого мира для Эллы Крыловой является духовность. Как, впрочем, подсказывает Лешек Колаковский, мир вовсе не обязан быть описанным при помощи трудных для чтения знаков: «Никогда мы не избавимся от искушения постижения мира как тайного шифра, от которого упрямо стараемся отыскать ключ»9. Крылова прочитывает его самым простым способом – любовью – при помощи главного человеческого чувства:
И знаю: счастье кроется не в далях
заморских, а в обыденных деталях
совместногопростогожития.
Вотжелтыйклен. Вотголубойцикорий.
А вот, свободны от духовных хворей,
в раю Адам и Ева: ты и я10.
(Настоящее)
С позиции сторонника феноменологии интуиции, расположенный в центре конкретной ситуации субъект подчеркивает, что «(он) убеждён в исключительности (уникальности) своего мышления, взгляда, способа понимания ситуации»11. Это выражается в специфике кодирования, связанной с трудностями передачи мысли и образов с помощью «стандартных знаков коммуникации»12. Японский мыслитель, Д.Т. Судзуки приходит к подобным заключениям: «Вот именно сюда заводит нас язык, которым пользуемся каждый день, и которому не удаётся точно передать того, что хочет сказать Дзен»13. На этом также делает акцент Карл Густав Юнг, подчеркивая, что «мир сознания неизбежно является миром ограничений, наполненным стенами, преграждающими дорогу»14. Однако, вопросы коммуникативности языка как такового не касаются или касаются в малейшей степени языка поэтического, чьи функции отличаются от языка общения. Ориентация на эстетику и содержательность языка поэтического дает ему другие выразительные возможности. Элла Крылова использует эту ситуацию с большой свободой, заставляя язык точно выразить свои мысли:
Я жду божественного знака,
но далека моя Итака –
святая Индия моя.
И я томлюсь тоской острожной,
что так живу я, как, возможно,
в грязюке нежится свинья15.
(Крик души)
Смешивание Крыловой разных стилей, объединение их, использование прозаизмов и вульгаризмов, архаизмов и неологизмов – всё это, с одной стороны, служит коммуникативности, приближает поэзию к языку улицы, являющемуся сегодня исключительным связующим звеном того, что имеется в языке высокого и низшего, а с другой стороны творит новую эстетику, выражающую бунт той же улицы.
Интеграция ментальных пространств благоприятствует интеграции различных выразительных свойств языка, расширяет возможности языка поэтического:
С любовью всё рифмуется. И Бог
рифмуется со всем. Но эти рифмы
для голого ума страшны, как рифы
для корабля, колдобины дорог –
для велосипедиста. Лишь поэт
и мистик не боятся преткновений –
всё из наитий, всё из откровений, –
и видят скрытый за вещами свет.
И видят не объятый тьмою свет16.
Имя крупнейшего популяризатора дзен-буддизма на Западе, Д.Т. Судзуки появилось здесь неслучайно. Элла Крылова неоднократно давала понять, что учение Будды близко её жизненной философии:
Тварь Божия любая не ничтожна.
Ты, человек важнее всех? Ура!
Ты комара убьёшь. Весьма возможно –
переродишься в комара17.
* * *
Однако, в отношении других конфессий, поэтесса оставляет за собой право свободного, неформального подхода к вопросам веры, в которой ищет гармонии, а не догм. Духовность в поэзии Эллы Крыловой – это, прежде всего, позиция, определяющая точку зрения лирического субъекта:
Пионов роскошь из ближайших сёл.
Рай нараппашку – кто устал, входите!
Котёнок дремлет на Бхагавад-гите.
И мы в обнимку, крепко. Бог во всём18.
(Полнота)
Психолог Чеслав С. Носал подчеркивает, что «Быстрое, внезапное и неожиданное озарение и прозрение наступают без направленной, осознанно контролируемой работы разума»19, а такой ситуации «сопутствует чувство глобального охвата ситуации с разных сторон, перспектив и точек зрения»20. Точно так же Карл Густав Юнг сравнивает феномен одарённости с просветлением, – что в дзен-буддизме называется «сатори»21. Судзуки такое состояние определяет как «неожиданную вспышку в сознании новой правды, которая даже не снилась». «Это, – по его мнению, – род духовного катаклизма, который внезапно наступает после долгого напластования материала для размышлений и примеров»22, – следовательно, отражает интуитивный взгляд:
Озарение
На дне стакана спит амёба.
И Бог в амёбе крепко спит.
Лишь я не сплю. Смотрю я в оба
в стакан с амёбой – в Божий скит.
И гул полночного эфира
вдруг вкусом истины во рту:
друг в друга встроены два мира –
посю-сторонний и поту-23.
Несомненно, здесь можно сказать, что духовный смысл поэзии Эллы Крыловой заключается и в амёбе тоже. Своеобразный пантеизм, достигнутый в процессе, напоминающем просветление, является специфическим примером амальгамирования ментальных пространств через лирического субъекта. Его роль в поэзии Крыловой очень важна, прежде всего, с точки зрения возможности отождествления его позиции по отношению к миру и ценностям с позицией самой поэтессы.
Процесс интеграции понятий в отношении поэзии – без сомнения процесс индивидуальный, зависящий от конкретного мыслящего и говорящего лирического субъекта. Однако принцип интеграции всегда один и тот же – объединение в результате даёт амальгаму, т.е. целостную структуру, являющуюся результатом индивидуального мышления. В поэзии Эллы Крыловой специфическая, полная смирения и уважения и, одновременно, пытливости и противоречия позиция её лирического субъекта по отношению к традициям и современности, культуре и природе, науке и философии, человеку и животному претворяет переполняющую её духовность в идейно-эстетическое единство.
—
1 Э. Крылова, Мерцающий остров, Санкт-Петербург 2010.
2 Por.: P. Stockwell, Poetyka kognitywna, Kraków 2006, s. 138.
3 Por.: W. G. Jeanrond, Hermeneutyka teologiczna, Kraków 1999, s. 130.
4 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 11.
5 J. Pieper, W obronie filozofii, Warszawa 1985, s. 24.
6 Ibidem, s. 17.
7 V. Evans, Leksykon językoznawstwa kognitywnego, Kraków 2009, s. 116.
8 Por.: L. Kołakowski, Horror metaphysicus, Warszawa 1990, s. 137.
9 Ibidem, s. 143.
10 Э. Крылова, Мерцающий остров, с. 119.
11 Cz. S. Nosal, Intuicja, kodowanie, metapoznawanie, (w:) Subiektywność a świadomość, Poznań 2003, s. 23.
12 Ibidem, s. 30.
13 D. T. Suzuki, Wprowadzenie do buddyzmu Zen, Warszawa 1979, s. 64.
14 C. G. Jung, Przedmowa, (w:) D. T. Suzuki, Wprowadzenie do buddyzmu Zen, Warszawa 1979, s. 23.
15 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 45.
16 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 89.
17 Ibidem, c. 164.
19 Ibidem, s. 22.
18 Ibidem, c. 44.
20 Ibidem.
21 Ibidem, s. 8.
22 D. T. Suzuki, Wprowadzenie do buddyzmu Zen, Warszawa 1979, s. 125.
23 Э. Крылова, Мерцающий остров, c. 57.
