Опубликовано: еженедельная газета Латвии “Час”, 27 мая 2002 года.
Мурашки (На смерть Ники Турбиной)
1 В насквозь прошитом, простеганном лучами масс-медиа, перенасыщенном новостями информационном пространстве некоторые вести долетают запоздалым рикошетом.
«ГаЗеТа» сообщила, а ntv.ru – отпасовало в и-нет, что в Москве покончила с собой Ника Турбина. Поднялась на пятый этаж дома, в котором прожила последние годы в коммунальной квартире. И выпрыгнула.
Тело ее несколько дней пролежало в морге Склифа, не нужное особенно никому, и было кремировано. Последние, хоть еще и не на могилу, цветы принес только один человек – Алена Галич, дочь того самого Галича, Александра, и Никин преподаватель. Когда-то Алена Александровна уговорила ректора Университета культуры принять Нику без вступительного экзамена по русскому. Потому что письменной грамоте так толком не выучилась. Теперь – вместе с однокурсниками Турбиной – хочет обратиться к московским властям, к ПЕН-центру – чтобы хоть похоронили урну с прахом Ники на Ваганьковском кладбище…
Бьюсь об заклад, терпеливый читатель – и тот уже ощутил отчетливое раздражение. Потому что – не помнит скорей всего, кто, черт возьми… нет, ну ладно, покойница все-таки… кто, господи помилуй, такая эта самая Ника?!
2 Два десятка лет назад ее знала вся страна. Огромная такая страна СССР. Она получала премии, советские и международные. Евгений Евтушенко возил ее по городам и весям, в Европу, в Америку! В Венеции ее удостоили награды, которая до этого из «наших» досталась только Анне Ахматовой… Все – после книги стихов «Черновик», которую тот же Евтушенко и издал, пробил.
Просто девочке из Ялты с победительным именем Ника и красиво-трагически мифологизированной Михал Афанасьичем фамилией Турбина было на момент издания книги девять лет. И стихи свои она стала сочинять гораздо раньше, чем научилась писать.
Потом чудо-девочка принялась расти – и становиться «как все»; а странная страна Советский Союз стала разваливаться – и развалилась, и тоже стала «как все», только хуже: жестче, скупей, циничней и равнодушней, чем многие. Остров Крым отплыл не в нежно-горькую акваторию аксеновской утопии – в бурные мусорные волны нэзалэжности. А девочка – не девочка – Ника отправилась в безнадежную взрослую одиссею.
Брак с иностранцем. Отъезд «за бугор». Развод. Алкоголизм. Попытка самоубийства. Возвращение. Москва. Больница. Еще суицидальная попытка, и еще: много. Институт культуры, хронический алкоголизм, работа в окраинном московском театре-студии, съемки в кино, жизнь в коммуналке без телефона – тоже окраинной. Две кошки и собака, вечный живой щит одиночек-неудачников, истерическая попытка отгородиться преданным теплом не человеческого, так хоть звериного тела от студеного равнодушия жизни. Много алкоголя и сигарет. Все более и более редкие визиты газетчиков (которых Ника не любила): даже беспроигрышно слезоточивая тема ля-минор «взлет и падение вундеркинда» в аранжировке «судьба человека на переломе истории» приедается рано или поздно.
К тому же стихи она хоть и говорила, что – пишет, но – на бумаге не предъявляла и наизусть не помнила.
3Пять лет назад один из ее суицидальных порывов оказался более последовательным и результативным, чем обычно. Тоже прыжок из окна: множественные переломы, двенадцать операций. Пресса, совсем было утерявшая к героине позавчерашнего дня интерес, встрепенулась. После публикаций ялтинские друзья той, былой девочки Ники открыли банковский счет, с предложениями помощи звонили и нищие московские пенсионеры – все-таки живой клочок ТОЙ, умершей эпохи догорал на их глазах! – и анонимный бизнесмен, флагман эпохи торжествующе-новой, готовый оплатить недешевое лечение.
Нику вытащили с того света – чтобы справедливо вернуть к прежней безальтернативной, некрасивой, отчаянно заурядной экзистенции: коммуналка-водка-одиночество-депрессия.
Следующий прыжок оказался результативным и последовательным совсем. «Трагедия вундеркинда» обрела завершенность.
А все-таки, все-таки – не была она классическим вундеркиндом, скороспелой однодневкой с быстро истекающим сроком годности, успевшей родиться в литературоцентричной и социально защищенной стране, но не успевшей в ней вырасти! Хотя – да, джентльменский набор: и травмированность детской психики ранней славой, и неадекватность восприятия, и неготовность к равнодушию…
Но – пускай поэзия и самый чувственный, спонтанный вид литературы (о вундеркиндах-романистах что-то ничего не слыхать?), – все равно, и она, помимо мгновенного озарения, требует рациональности, упорядоченности таланта, способности не только ощутить и выразить – осмыслить и конвертировать в слова; а потому словесность по поголовью вундеркиндов сильно уступает пению, музицированию или лицедейству, где осмысливать и конвертировать не надо, где рацио не на вторых – на десятых ролях.
Слова у Турбиной получались иногда исключительно точные. До беспощадной безнадежности – поскольку последовательность, и не только в попытках суицида, всегда беспощадно приводит к безнадежным последним выводам.
Ничто не сходит с рук. Ни ломкий, жесткий звук – Ведь ложь опасна эхом. Ни жажда до деньги, Ни быстрые шаги, чреватые успехом. Ничто не сходит с рук. Ни позабытый друг, С которым неудобно, Ни кроха-муравей, подошвою твоей Раздавленный беззлобно. Таков порочный круг. Ничто не сходит с рук. Но даже если сходит – Ничто не задарма, и человек с ума Сам незаметно сходит.
4…Ощущательное отличие хороших стихов от плохих четче и емче всех сформулировал не поэт – фантаст, Лазарчук фамилия. Мол, все признаки те же – рифмы, размер, – только от хороших по спине бегут мурашки.
И Лазарчук же назвал однажды то, что уже произошло на цивилизованном Западе и к чему экспресс-методом (возведенным в степень дарвинизмом первоначального накопления) приходит Россия, – неспособность воспринимать поэзию: «истощение образности». Просто, по Лазарчуку, тот уровень взаимодействий, на котором работает поэзия, слух нынешнего сапиенса просто не воспринимает.
У Лазарчука это, как положено, встраивалось в канву фантастического триллера и было первым звоночком близящегося Апокалипсиса.
И пускай в реальности мощности и чуткости человеческого разума уходят не на всемерное приближение армагеддона, а на социальную адаптацию, делание карьеры, покупку телевизора «Филипс» и пылесоса «Сименс», менеджмент, пиар, консалтинг, шоу-бизнес, черта в ступе, – они таки уходят. «Упрощается мир, докатив до черты, изолгавшись, излившись, – это уже другой поэт, Дима Быков. – Отовсюду глядит простота нищеты безо всяких излишеств. И, всего ненасущного явный позор наконец принимая, я уже не слежу, как сквозь всякий узор проступает прямая…»
«Убывает количество сложных вещей, утонченных ремесел».
Сам Быков на свой вопрос – «что нам делать, умеющим кофе варить, а не манную кашу, с этим домом нетопленным как примирить пиротехнику нашу?» – ответить способен. Он, помимо стихосложения, еще один из самых знаменитых публицистов России, золотое перо полудюжины изданий, телеведущий, теперь вдобавок и романист… энергии хватит на средней крутизны ГЭС.
А вот выросшая девочка Ника ничего ни с чем примирить не смогла.
Александр ГАРРОС
