Мальчишкой видел я, как лес валили.
Но не деревьев падающих стон,
не свист и шум летящих с неба крон
мое тогда сознанье ослепили,—
я был отцовской силой потрясен.
Он маленьким казался у ствола,
в сугробе утопал почти по пояс,
как муравей,
в снегу высоком роясь,
круг расчищал и к делу приступал.
Но не пилой сначала —
топором
врубался в ствол. И с вышины летели
то легкие, прозрачные метели,
то пушечным ядром — тяжелый ком.
Потом вступала в строй его пила.
И словно музыка плыла
над снегом синим,
рожденная и нежностью и силой —
лучок — смычком,
струной сосна была.
Неслось по лесу чудное: «Вжик-вжик»,
и трудно было разобрать, поверьте,
иль это — гимн,
что славит труд и жизнь,
иль реквием пред будущею смертью.
Все глубже в ствол вгрызается пила
и вот — уже дошла до сердцевины,
и смолкла музыка, и стало видно,
как вздрогнула сосна и поплыла.
Всей силою натруженных ветвей
она за воздух голубой хваталась,
она еще не падала —
качалась,
кружилось в небе облако над ней.
Тогда отец железный клин достал
и вбил его в зияющую рану,
раздался треск,
сосна крутнулась странно
и срезом в снег сползла,
как пьедестал
покинула. И вот, уже ничем
с землей не связана,
она вдруг полетела,
и золотистое ее кружилось тело,
и даже пело в солнечном луче!
И ничего похожего на смерть
я не увидел в радостном паденье,
в торжественном и гулком приземленье,
когда взметнулся к небу снежный смерч.
И светлая настала тишина,
и только чуть звенело
пылью снежной,
и мир казался колыбелью нежной,
в которой крепким сном спала сосна.
