РОЖДЕНИЕ ДОЧЕРИ
1
Ох, кружится головушка –
не надо слов.
До самого до донышка –
тогда – Любовь.
Как сумерками смазано
лицо твое…
А может, это сказочка
и нет ее?
2
Это – просто.
Это – сложно.
Это – тайно и тревожно.
Это – боязно и глухо.
Это – солнышко в скорлупке.
3
Мне снилось, что звезда скатилась
ко мне в подол,
и звездным светом озарились
кровать и стол.
И было ясно и покойно
в том странном сне,
и что-то шевельнулось сонно
тогда во мне.
4
Откуда Ты? Из темноты,
где тайны притаились глухо.
Тебя я слышу чутким слухом
до преграждающей черты.
Неуспокоенная совесть,
хитросплетения минут,
мгновений, что во мне живут,
чудесным образом удвоясь.
И, порожденье изобилья
всей прошлой жизни, нем и глух,
ты тоже напрягаешь слух,
но тщетны все твои усилья.
Ты кто-то и еще никто.
Во мне сокрыто и согрето
то слово, что еще не спето
и расшифруется с трудом.
5
Шевеление плоти
без дыханья души.
Шевеление плоти,
имя коему – жизнь.
Шевеление чуда,
шевеленье добра,
и вопрос: “Ты откуда?” –
и ответ: “Из вчера.
Из игры и рассудка,
из томленья пучин.
Ты – посуда, скорлупка.
Разобьешь – и лети”.
“Ах, доколе неволить?
Невесомое – в рост…
Радость, негу ли холишь…”
И ответ…
И вопрос…
6
Раздвоение личности,
раздвоение сути
как попытка очиститься
от накопленной мути,
как попытка отчаянья
вновь душе возродиться.
Сердце к сердцу причалено –
как вдвоем угнездиться?
Неизвестное, новое –
то мое ли продленье?
Затаилось сурово,
рвется в стихотворенье.
7
Представьте чугунное злое ядро,
что неотвратимее смертного жезла
безудержно, слепо буравит нутро
с бездушием и прямотою железа.
Как некий вагон, что летит под откос,
зависит не только от хода колес…
8
Рвется жизнь из меня,
рвется жизнь.
“Эй, мамаша,
а ну-ка
держись!”
Слепо, глухо и немо,
родна,
рвется жизнь
из постылого
сна.
Что тебе я?
Утишься, уймись!
Но клокочет,
но буйствует
жизнь.
Бьется жизнь,
словно ярость – в ярмо.
Рвется жизнь
из меня.
Для чего?
На свиданье
стремглав –
Суламифь –
рвется жизнь.
Как настырный прилив
на скалу налетает
плашмя –
рвется жизнь,
мне вконец
изменя.
Я – изжитая форма,
сосуд.
Рвется жизнь –
что сама себе
кнут,
что сама себе воля,
оплот.
Рвется жизнь,
что ньютоновский плод
с ветки катится,
солнцем опит…
Рвется жизнь,
но пока что
молчит…
9
А рядом женщина рожала,
и я глядела, не таясь.
И сердце страхом замирало,
чужой природы чуя власть.
Как за соломинку из ада –
вцепилась в поручень рука.
Там торкались судьба и чадо
неумолимо, как река,
что, слепо разъярясь в разливе,
в своей распущенной красе,
куда-то рвется с дикой силой,
сметая прегражденья все.
А где-то рядом, за стеною,
предмет медсестринских забот,
ребенок мой, но не со мною,
кричит, волнуется, зовет.
“Еще! Еще! Осталось мало!”
Смотрела я во все глаза
на ту, что поручень сжимала
и жала, как на тормоза.
И вот болельщицей усталой
шепчу: “Всевышнему – хвала!”
Мне так легко, покойно стало,
как будто чью-то жизнь спасла.
10
Отныне у меня два “я”…
Так прочно и надежно слиты
планета и ее орбита –
и колесо и колея.
Отныне у меня два “мы”,
и в небо просятся две песни.
Что может быть надеждам лестней?
Две обоюдные судьбы.
А сколько несказанных слов,
еще неявленных и праздных!
Душа предвосхищает праздник,
и Музу требует Любовь.
Во мне, открытия тая,
живет волнение благое:
дорога трудная моя,
ты удлинилась ровно вдвое…
11
Я стала трижды уязвимей,
тремя ветвями вознеся
свои надежды к небу, ими
ликуя, плача, трепеща.
Три дочери мои, три сути,
три продолженья, три любви,
три голоса. Который лучше?
Не знаю… Равно дороги.
12
Я родила звезду,
сказала ей: “Лети!
Но только хоть чуть-чуть
побудь в моей горсти.
Еще ты молода,
и твой неярок свет.
Меня запомнишь?”
– Да.
– Останешься?
– О, нет…
