Опубликовано: газета “Литературная Россия”, №14, 08 апреля 2005 года.
Автор: Геннадий Красников.
ПРЕКРАСНОЕ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НЕ ВЕЧНЫМ…
Вот моя формулировка, которая в своё время наделала много шуму: «В поэзии для женщин существуют три пути. Истерия (тип Цветаевой), рукоделье (тип Ахматовой) и подражание (общий безликий путь)». И завершил своё утверждение безоговорочным приговором: «Кто думает иначе, тот не понимает природы поэзии». Поскольку я всё-таки думаю иначе, то эти мои заметки о новой книге стихов Елены Сойни «Над растаявшим льдом» можно было бы назвать заметками «не понимающего природы поэзии»…
Берусь даже утверждать, что многим пишущим мужчинам никогда не подняться до высот поэтического надрыва Цветаевой, оплаченного судьбой и финальным расчётом с XX веком в Елабуге… Как не подняться и до классически строгих, совершенных строк Ахматовой с золотым отблеском на них царско-сельской свободы поэтического дыхания. К тому же в иные времена (как, например, в сегодняшний смутный период), женская поэзия становится значительнее в своём каком-то соборном, коллективном звучании. Словно именно женщины, как всегда, в часы страданий и испытаний на преданность оказались вернее, терпеливей, не суетнее. Так бабы в войну, оставшись одни, без мужиков, впрягались в плуг, в лямку мужицкой работы, в горькую общую песню, чтобы не оставить поле Родины и родовой очаг без живого человеческого тепла. И как бы в благодарность за эту преданность Господь открывает в них ранее, быть может, и не ведомые им самим силы, мудрость, очарование.
Все эти качества и определяют сегодня поэтический голос Елены Сойни в том соборном «святом ремесле», в заботе и думе о доме, о женской судьбе, о времени, о России. Да, в её стихах нет протопоповской несгибаемой цельности поэзии Марии Аввакумовой, лубочной яркости Нины Красновой, горькой рябиновой цветистости Татьяны Ребровой, русского жанно-д’аркства Надежды Мирошниченко, невыплаканности эпической печали Ольги Ермолаевой, фактурной плотности стиха Светланы Сырневой, витиеватого курения филологического ладана Ольги Седаковой, по-восточному стремительной упоённости словом Дианы Кан, бескомпромиссно-жёсткого имперского киплингианства отчаянно молодой Марины Струковой… Но как ни хороши, как ни самодостаточны по отдельности эти краски, они всего лишь фрагменты, из которых складывается единая картина современной поэзии и современной России. И эта картина будет не полной без северной графичности, без серебряной приглушённости и сдержанности стихов Елены Сойни. Общая интонация которых (если не брать редкие в её творчестве эмоциональные крайности), — в какой-то природной внутренней застенчивости, в наследственной народной культуре, в совестливости, которая одна только и даёт чувство деликатной дистанции, оберегающей от смешения с толпой, от соблазна сиюминутным успехом, от крикливо красивого слова. Думаю, что если бы и возникло в черновиках поэтессы необычное слово, не сродное её сдержанному тону, оно бы так и осталось на бумаге. Северянка с архангельскими корнями, живущая в Петрозаводске, Елена Сойни в своей поэзии генетически счастливо обречена на приученность зрения к особой цветовой гамме, в которой преобладает чистота и свет…
Пожалуй, самое эмоциональное стихотворение в книге «Над растаявшим льдом» — это «Прощание с советским паспортом». «Прощанием» открывается книга. Для тех, кто заранее считает публицистику несовместимой с поэзией, скажу, что данное стихотворение Е.Сойни выходит далеко за пределы злободневной темы, хотя внешне всё как будто «в рамках» публицистики:
Что за гарь,
а вокруг суета,
что за дым
от костра без поленьев —
здесь советские жгут паспорта
исторического поколения…
Помнится, в былые годы, когда все мы носили в карманах те самые «советские паспорта», в издательствах было принято для благополучного прохождения книги ставить на открытие сборников так называемые стихи-паровозики, идеологический пар которых вывозил многих поэтов той поры. Символично, что ныне, как видим, с первой страницы летят на нас иные «паровозики», которые со всею беспощадностью показывают нам «Как летит под откос Россия» (по слову погибшей в современной исторической катастрофе Юлии Друниной). «Гарь» и «дым» в первостраничных строках Е.Сойни — это не просто сгорающая на наших глазах вчерашняя эпоха, но трагически почувствованное вообще ощущение страшного пожара, начавшего разгораться ещё два десятилетия назад в одноименной повести-предупреждении Валентина Распутина (с её стонущим эпиграфом «Горит село, горит родное…). Теперь мы видим, как горит Манеж в Москве, Политехнический музей, взорванные вагоны метро, как горят детские и стариковские интернаты, отсек подводной лодки «Курск», школа в Беслане… Так, публицистическая ситуация вырастает до апокалиптической метафоры: «Мы живём, но горит свод имён…» И самое невыносимое в том, что кто-то греет руки на этом огне, день ото дня переходящем в пожар всечеловеческого масштаба.
Более двадцати лет мне знакомо творчество Елены Сойни. Её новая книга даёт наиболее полное представление, какой внутренний путь прошла поэтесса за эти годы, изломавшие не одну литературную судьбу. Определить его можно было бы несколькими словами: сохранение достоинства человеческого и эстетического, умение даже в несовершенстве мироустройства находить нечто прекрасное, спасительные поэтические минуты радости, удивления, открытия нового вокруг себя. Из прилежной ученической каллиграфии стихотворных строк, где всё ещё было в несбывшихся надеждах и обещаниях, постепенно возник свой поэтический почерк, характер, в котором есть и лирика —
Сбереги мне озеро до тепла,
С берегом берёзовым у косогора,
С первыми морозами я ушла,
Но вернусь с последними — это скоро…
Есть и тонкий рисунок:
…В надломленности их ветвей
надломленность судьбы моей.
Есть блестящий резкий жест, в котором брошен вызов мужчине:
…Я восхищалась ими всеми,
теперь их презираю всех.
Есть ненавязчивая ирония книжной культуры:
…В поход отправиться далече,
настичь троянское копьё —
сражаться за Елену легче,
трудней, трудней любить её.
Большинство стихов Е.Сойни по форме являются лирическими миниатюрами с лаконичными поэтическими строками:
…Прекрасное не может быть
не вечным…
Лучшими стихами книги считаю «Прощание с советским паспортом», «Мы знали — это безысходно…», «Услышана твоя молитва, Русь…», «А жаль, что всё не вечное…», «Сбереги мне озеро до тепла…», «Я буду Вам верна…», «В тёмно-синем окне…», «Когда я прохожу мимо твоего окна…», «У земли моей нет краю…», «Просто озеро», «Не забудь меня, солнце…», «Рожайте, женщины, от русских…», «Кольцо и крест…», «Меня, не приглашённую на праздник…», «Ничего уже святого…», «Я поеду в Норвегию, к морю…»… Сюда можно добавить и верлибры, которые почти всегда удаются Е.Сойни. Не случайно эта форма преобладает и в разделе переводов финских, шведских, венгерских, литовских поэтов, включённых в книгу. Анахронизмом звучащие, сегодня эти переводы напоминают о не утраченном до сих пор знаке всемирной русской отзывчивости, значение их подобно археологическим обломкам из-под фундамента, на котором стояла когда-то могучая культура интереса народов друг к другу, когда ещё «гарь» и «дым» не летали над миром с таким зловещим пророчеством о будущем. Но тонкий щит культуры, к которому так наивно рыцарски прибегает Е.Сойни в своих переводах, всё-таки даёт надежду. Эта надежда освещает и одно из лучших стихотворений поэтессы «Не забудь меня, солнце…», где говорится о том, как после «долгой-долгой зимы» на севере календарный день начинает прибавляться всего на минуту:
А с минутой прибавилось много надежд,
а с надеждами — новые силы…
Солнце первым лучом
в предрассветный рубеж
раньше прежнего мир осветило.
