Рассказ Лидии Волынцевой “Страдательный залог”

Рассказ Лидии Волынцевой “Страдательный залог”

Опубликовано: “Утес”. Литературно-художественный ежемесячник. 1931. № 1, ноябрь. С. 6 – 7.

“Апчхи, апчхи! Звонко расчихалась Лиля спросонок, – большая синяя муха с налету уселась ей на нос и завозилась всеми своими лапками, апчхи! Такая рань, все еще спят! Но, положим, это даже кстати – проснуться пораньше, можно будет окончить стихи. Днем разве дадут спокойно посидеть над ними! И, одним прыжком перемахнув через сетку, Лиля сидит за столом и, болтая голыми ножками, перечитывает вчерашние стихи, вкривь и вкось, без всякой заботы о наклоне, написанные в “Чистописании”:

“Купол неба усеян звездами”… Как на Троицу, когда так поздно ехали от Денисовых:

“В облаках горит луна,
На земле заснули люди,
Только девочка одна
У сестрицы заболевшей
Плачет у окна”.

Ясно, ясно до мельчайших подробностей, видит Лиля бедную комнату, – в сто раз беднее, чем у сторожихи Агафьи. Пустыя стены, на убогой кровати, под одеялом из цветных треугольничков – больная сестрица, а у окна сидит Таня и плачет-плачет. Разве нужно говорить, что она – Таня? Это и так всем понятно! Лиля чувствует, как горячая волна поднимается у нея в груди и останавливается в горле:

Мать их – бедная швея,
Отца нет у них,
Мать уехала работать,
Оставивши их одних…

Буквы расплываются от светлых, весенним дождем брызнувших, капелек… Скорей, скорей слово утешения!

“Ты не плачь, моя родная!
Мама хлеба привезет,
И сестрице заболевшей
Бог здоровия пошлет!” –

со вздохом облегчения заканчивает Лиля и, вынув намокшую промокашку, предусмотрительно прячет “Чистописание” под тетрадь с французскими буквами. Но напряжение творчества требует большой затраты сил, и сейчас Лиля чувствует себя так, будто бегом пробежала по крайней мере от купальни. Глаза слипаются и, одним махом очутившись снова в кроватке, Лиля через минуту уже гуляет с Таней в прекрасном зеленом саду. У Тани в руках круглый золотистый хлеб; она подбрасывает его высоко-высоко, и вот хлеб уже в облаках и горит, как луна…

Большое, всегда открытое окно на чердаке образует род балкончика над плоской крышей кухни. На низком широком ящике, придвинутом к окну, усаживается Лиля, поджав ноги и натягивая на голыя коленки короткое платье. Оборка трещит и где-то лопается, но стоит-ли обращать внимание на такие пустяки! В этот уголок, откуда можно видеть реку, луг и дорогу к Денисовым, забирается Лиля, когда душа ея ищет уединения. Здесь познакомилась она с “Маленькими женщинами”, “Принцем и нищим”, и “Давидом Копперфильдом”; здесь, не боясь быть подслушанной, можно громко читать наизусть “Погиб поэт, невольник чести” и “Для берегов отчизны дальней ты покидала край чужой”, и, наконец, здесь же, на свободе, можно черпать из заманчиво влекущих глубин русской грамматики, раскрытой мейчас у нея на коленях. Это – “Этимология” Говорова, старая, еще мамина, в потертом синем переплете. У Володи Кирпичников и Гиляров, но разве можно сравнить их с Говоровым! У Говорова все главное и таинственное напечатано большими черными буквами, а там – мелкими писанными, каких терпеть не может Лиля; наконец, Говоров – вдвое толще, хотя он – один, а тех – двое!

“Имя существительное есть часть речи, которая служит для обозначения предметов, существующих в мире действительном или умственном” читает Лиля, и сладкий знакомый восторг охватывает все ея существо. О, прекрасный мир существительных умственных, так часто, при различных обстоятельствах, открывающий ей свой лик! Сейчас, когда все зелено, проще всего забраться в гущу смородинных кустов и, растянувшись в прохладной траве и закутав ноги в защиту от комаров бабушкиным прхладным клетчатым платком, подождать, притаив дыханье. Скоро с высоты спустится большая белая или пестрая бобочка и тихонько сделает крылышками знак. Большой куст на право сейчас уже начнет раздвигаться, образуя глубокую голубую пещеру, а в ней – все существительныя! Тихо пролетает уменьшительная стайка лебедей, уносящих сестрицу Элизу; выходит со своей длинноногий цаплей на руках Леди Джен и делает низкое склонение, как показывал старичек учитель танцев; появляется в венке из водяных лилий Русалочка. Русалочке – тоже семь лет, и потому Лиля считает ее чем-то вроде подруги. Один раз показался даже Лермонтовский горбун Вадим, такой страшный, что Лиля вскрикнула и убежала… Прилагательное почему то оставляет Лиля “на потом”, хотя степени сравнения очень интересуют ее. Числительное и местоимение не нравятся ей совсем: что в них хорощаго! Я, ты, он, мы, вы, они? Или – семьсот, семисот, семьюстами? Тут нечего понимать! Зато Глагол! “но лишь божественный глагол до слуха чуткаго коснется” – это другое дело! Глагол обозначает действие, – и его видела Лиля, правда, один только раз, но настоящее; всю жизнь не забудешь его – “Две сиротки”… Причастие! Торжественные раскаты хора, голубыя благоухающия волны, светлыя, как на иконе, ризы о. Василия, сверкающая чаша, к которой с трепетом подходит Лиля – и причастие на золотой ложечке… Потом – сладкое теплое Деепричастие в серебряной чашечке с резной ручкой… А как же будет тот кусочек просфорки, который дают с Деепричастием? Залог? Нет, залог – это когда хочешь чего нибудь не делать запрещеннаго, и удержаться трудно. Чаще всего он бывает взаимный; одной Лиле не пришло бы в голову бродить по ярморочной площади, а взаимно с учительской Сашей оне целый час толкались среди возов и чуть не попали под лошадей. Еще бородатый мужик кричал на них и грозил кнутом…

Бывает он и возвратный: уж как хотелось ей спрыгнуть в ту большую яму, что вырыта на соседнем пустыре! Володя вечно там – и ничего; а она только подошла, только заглянула вниз – и сейчас: “Лиля, ты куда? Тебе там не место, возвращайся в сад!” Наречие, может быть?
– “Лиля, Лилька, обе-дать, уже по-дано!” врывается посторонний голос в тишину умственнаго мира. Прижав к груди Говорова, скатывается по перилам Лиля и наезжает прямо на Володю.
– Ты опять читала грамматику? Ну, что ты в ней понимаешь? Читай свое “Задушевное Слово”! – наступает Володя.
– Моя грамматика, хочу – и читаю… Стараясь принять независимый вид, защищается Лиля.

Но Володя не может угомониться и тогда, когда Лиля, покорно выслушав замечание мамы, проскальзывает на свое место.
– Дмитрий Иванович, обращается он к своему учителю, студенту, сидящему рядом с ним; Дмитрий Иванович, может Лилька в семь лет понимать грамматику?
– Не Лилька, а Лиля – поправляет мама.
– Все равно! Может, Дмитрий Иванович?
– Оно, конечно, рановато – тянет Дмитрий Иванович, стараясь укрепить кусочек масла на розоватой редиске; но, принимая во внимание исключительную любовь к книжкам и усидчивость маленькой барышни, – можно допустить и сознательное усвоение прочитаннаго.
– Дмитрий Иванович, перебивает Володя, Дмитрий Иванович, спросим ее! Что ты знаешь из грамматики, Лиличка? Имя существительное знаешь?
– Имя Существительное? – В предчувствии грозящей ей опасности, вспыхивает Лиля. – Это же в самом начале! Существительныя – это которыя существуют в мире умственном, как например, Робинзон, Скупой Рыцарь, Демон, и еще – луна и звезды. Мы все просто живем, а они существуют.
– Несколько туманно, хотя не лишено оригинальности и даже с оттенком философии, добродушно улыбается Дмитрий Иванович. А скажите теперь, милая барышня, что такое Глагол?

Но может-ли Лиля при всех, при Варваре Федоровне, при Володе, открыть святую тайну Глагола? Ни за что на свете! Лучше уж умереть, как Милочка Богданова!
– Очень хорошо знаю, – с отчаянием защищает неприкосновенность умственнаго мира Лиля, – и действие, и настоящее время, и прошедшее, и причастие, и деепричастие знаю, и взаимный залог, но не хочу сейчас говорит! Лучше я скажу – Союз!

Впечатление от Лилиных познаний неожиданное: Варвара Федоровна даже отставила тарелочку с блинчатым пирожком и удивленно щурится, Володя недоумевающе переводит глаза с Дмитрия Ивановича на Лилю.
– Ай, да маленькая барышня покачивая головой, ласково говорит Дмитрий Иванович; без посторонней помощи всю грамматику одолела! Ну, союз так союз, валяйте!
– Союз – собрав все свое мужество, начинает Лиля, и голосок ея дрожит и вот-вот оборвется, – союз – это когда вместе едем кататься, и лошади разбежались, и Кузьма еще подгоняет, и ветер в лицо, и дух захватывает, вот это и есть – Союз!

Громкий взрыв смеха проносится над столом. Мама наклонилась в Лилину сторону и так весело и искренно смеется, как это с ней редко бывает. Варвара Федоровна задыхается от приступов хохота, и даже закрыла лицо руками; Володя неистовствует на своем стуле. Только Дмитрий Иванович, поправляя очки, с удивлением, словно в первый раз, разглядывает Лилю. Но Лиле уже все равно. Ничего не видя сквозь пелену слез, с шумом задевает она высокое Мусино креслице, спотыкается о ножку маминаго стула и, столкнувшись в дверях с Машей, чуть не выбивает у нея из рук блюдо с горошком. Вот он – Страдательный залог.