Тот,
кто Кижи чуть не выжег,
стал сейчас
пожарным в Кижах,
Он,
районный полководец,
был не то что Герострат,
но противник богородиц,
не рожавших октябрят.
Он,
поклонник шахт и домен,
разрушитель-атеист,
был не то что слишком темен,
да вот разумом тенист.
Он при Сталине был сокол
и при Брежневе —
орел.
Сколько он голов раскокал, а себе —
не приобрел.
И когда он ездил мимо,
злила церковь без гвоздя
тем, что так непредставима,
как держава без вождя.
Мирового-то пожара почему-то не стряслось.
Сжечь взамен земного шapa
хоть бы церковь удалось!
Как-то речью керосинной
полыхнул он перед ней:
«Чем религия красивей,
тем, товарищи, вредней.
В наши доменные печи
бросим к прошлому мосты!
Сохранять нам Кижи неча!
Сжечь за вредность красоты!
Чем ему мешали Кижи?
Что на вечность взъелся он?
Он бы сжег Нотр-Дам в Париже,
если б там —
его район.
Погорел он.
Вышло боком.
Сам себя он водкой сжег,
замахнувшийся на бога
доморощенный божок.
Есть на свете
люди-уши,
что торчком намека ждут.
Надо задушить —
задушат,
надо потушить —
потушат,
а поджечь —
так подожгут.
И его приткнули в Кижи —
быть к тушителям поближе,
чтоб гляделся
как тушитель
бывший ревностный душитель,
Вот какая чертовщина
в перестройке под шумок.
Если нет для чина —
чина,
то придумают чинок.
На курящих мрачно щерясь,
тайно курит он в рукав,
Герострат-невоплощенец,
несгораемый, как шкаф.
Золотую свою каску
носит истово,
всерьез…
Нам бы нашенского Кафку
для таких метаморфоз!
Превращения так милы:
от вчерашнего громилы
до спасителя Руси…
Пе-ре-стро-ил-си!
Господи,
ты дай нам силы — от «спасителей» спаси!
Ах, какие мы разини!
Все горит у нас подряд,
а губители России
несгораемо горят.
Их жалеют,
нежат,
холят,
им вручают костыли,
и в пожарники выходят
те,
что нас почти сожгли.
Вновь идеями он брызжет,
учит вновь, как надо жить:
«Как спасти сегодня Кижи?
По кресты доской обшить!»
Как он горд культурой русской,
но, выпячивая грудь,
любит с церковью-старушкой
в кошки-мышки игрануть.
Он, чинарик свой зловеще
в церковь бросив, словно бес,
ждет, что роботы захлещут,
шланги взяв наперевес.
С автоматикою — хаос
несусветный начался.
Раньше церковь рассыхалась,
Размокает нынче вся.
Что же будет,
если вскоре
он узреет, на беду,
в православнейшем узоре
сионистскую звезду?
Он готов и шлангом хряснуть,
и опять упечь в ГУЛАГ:
«Я бы…
всю бы…
вашу гласность.,.»
И с тоской хрустит кулак.
При дежурстве Герострата
охранительство —
подлог,
и с подложного набата
начинается поджог.
1987
