Как я помню Володю Морозова?
Как амура,
кудрявого,
розового,
с голубой алкоголинкой глаз.
Он кудрями,
как стружками,
тряс.
Сам себя доконал он,
угробил,
и о нем не тоскует Москва, —
разве только Марат, или Роберт,
или мать,
если только жива.
Помнит Витек, наверное, в Польше,
и читают стихи его вслух,
может, пара —
и вряд ли что больше —
бывших девочек,
ныне старух.
Он поэтом не стал знаменитым.
Оказался собою убитым.
Мы — чисты.
Но во все времена
все убитые —
наша вина.
Мне на кладбище в Петрозаводске,
где Володя, —
никто не сказал.
Думал —
может, он сам отзовётся.
Ну а он промолчал.
Наказал.
