Стихи о море Р. Ивнева

Мерцающие звезды

Нет, не к этим – веселым и стройным,
Румянец во всю щеку, –
Возвращаюсь к тебе, спокойному,
Архангельскому моряку.

Знаю – будут меня вышучивать.
Эта нежность, пожалуй, смешна.
Пахнет странной любовью замученной
И осьмнадцатым веком она.

Но ее берегу я и нежностью,
Этой нежностью очень горжусь,
Точно в ней ледяная безбрежность,
Точно в ней стародавняя Русь.

Ни к кому, как ни мерь и ни взвешивай,
Эта нежность не подойдет,
Только ты мою душу утешил
Тихим светом морских широт.

Нет, не к этим – веселым и стройным,
Румянец во всю щеку, –
Возвращаюсь к тебе, спокойному,
Архангельскому моряку.

1924

Зимнее море в Сухуми

Был хмурый день, темнели облака.
Цвета небес тебя не украшали.
Безмолвно ты лежало в серой шали,
Как будто утомленное слегка.

Любившее недавно горячо,
Ты никого теперь не обольщало
Ни золотисто-радужной парчой,
Ни серебристо-лунным покрывалом.

Ты было морем, морем без прикрас,
Ты было зимним морем одноцветным,
Но взгляд твоих огромных серых глаз –
Прекрасней блеска жемчугов несметных.

1966

Севастополь

Смотрите на меня во все бинокли,
Расширьте изумленные глаза:
Я пережил осаду Севастополя,
Хоть не был в нем сто лет тому назад.
Забыв от страха ощущенье страха,
Влюбленный в жизнь, но не дрожа за жизнь,
Я защищал крутой курган Малахов
Под ядрами средь беспрерывных тризн.
Я задыхался от священной мести
И становился варваром в тот миг,
Когда в бою в живых телах, как в тесте,
Орудовал мой очумелый штык.
Я был убит, как адмирал Нахимов,
Я разрывался на куски стократ
И был зарыт в бесчисленных могилах,
Как тысячи матросов и солдат.
Но, как сама бессмертная Россия,
Став в эти дни сильней, чем Голиаф,
Я, зубы сжав и муки пересилив,
Восстал из гроба, смертью смерть поправ.

1955

Я не решаюсь…

Я не решаюсь сам себе признаться,
Что я тебя безоблачно любил,
Как глупый мальчик, как несчастный Надсон,
Как бедный раб из древних Фермопил.

Куда девалось всё, чем я гордился,
Быть может, незаслуженно никак.
Я в миг один вдруг перевоплотился
В утрамбовавших весь Сибирский тракт.

Сорвал я честь с себя, как вихрь срывает шапку,
И вместо счастья, снившегося мне,
Лишь горьких истин приобрёл охапку,
Пылая в лихорадочном огне.

Всё потеряв и не найдя в замену
Хотя бы горсть душевного тепла,
Я шёл, как тать, отвергнутый Вселенной,
Не различая ни добра, ни зла.

Матросы, вспомнив кораблекрушенье,
Не тянутся душою к кораблю.
А я мечтаю снова стать мишенью
Не потому ль, что всё-таки люблю.

1900

* * *
Уже у чёрного причала
Нет ни пушинок, ни свинца,
И кто-то спутал как попало
Узлы начала и конца.

Нет птиц, шумящих будто море,
Нет зеленеющих ветвей,
Есть только лампа в коридоре
И полумёртвый соловей.

Один, как солнце, как страданье,
Один, как пыльный шар земной,
Один, как вопль воспоминанья
Над зеленеющей волной.

А там, за выжженной пустыней,
Почти вещественный мираж, –
Тома истории бессильной,
Весь человеческий багаж.

4 января 1966, Москва

* * *
Было ли это иль только приснилось –
Где вы, взметённые бурей года?
В этом же городе сердце забилось
Так, как не билось ещё никогда.

Это ль не мука, это ль не горе,
Камни и те притулились скорбя,
Этот же город, это же море,
Этот же воздух, но – без тебя!

Что же мне делать с тобою, о память?
Как притушить твой палящий огонь,
Если уже развернулся он в пламя,
Если несётся, как вздыбленный конь.

Сердце томится… Но жизнь беспощадно
Катит за валом мятущийся вал.
Руки к другим я протягивал жадно,
Мне улыбавшихся не отвергал.

Кто же осудит меня за измены,
Если в изменах я верен тебе,
Верен Любви, как святыне нетленной,
Верен своей вероломной судьбе.

Это ль не муки, это ль не горе,
Камни и те притулились скорбя.
Этот же город, это же море,
Этот же воздух, но – без тебя!

1976

* * *
Мне страшно оттого, что есть на свете горе,
Мне страшно оттого, что где-то плачет мать.
Мне страшно оттого, что даже волны моря
Умеют по-звериному рычать.
И в час, когда встревожена стихия,
Они, играя пеной кружевной,
Уничтожают жизни молодые,
Смотря на них с улыбкой ледяной.
Мне страшно оттого, что даже солнце счастья
Таит в себе потенциальный мрак.
Мне страшно оттого, что рвется ум на части,
Но смысла жизни не поймет никак.

1907

* * *
Ветерочек, святой ветерочек
По Белому морю гулял,
От крови был ал платочек,
Корабль наш мыс огибал.
Голубочек наш, голубочек,
Голубочек наш погибал.

1915

* * *

В. Хлебникову

Уста, пристегнув к стремени,
Мы больше не слышим, не дышим.
О ком шумят волы времени
И лотос каспийский пышный?

Раскрыла колени Астрахань,
Глядит, смуглый горб обнимая,
Как синяя линия ястреба
Колеблется в воздухе мая.

Мы можем крикнуть земле: стой!
Телегой она остановится.
И каждая буква невестой
Червонного солнца становится.

И ты над собой пролетаешь,
Как туча над сонной водою.
К ладони земли приникаешь
Своей астраханской ладонью.

Уста, пристегнув к стремени,
Летим, как рыбы на привязи,
Как будто кусок, из времени
С мясом и кровью вырезанный.

Май 1919, Киев

* * *

Ветер сырой, колючий, грубый,
Темная быль Эмиля Золя.
Безлунная ночь. Теплые губы.
Что это – палуба или земля?

Запах дождя, листвы и кожи,
Холодный наган мешает лежать.
Любовный хмель, о зачем ты ожил,
Как зарезанный Дмитрий из-под ножа?

Носятся, вьются в морях воздушных
Обгоревшие щепки – мои года.
Куда уйти от этих душных
Поцелуев – не бывших никогда.

Ветер сырой, колючий, грубый,
Темная быль Эмиля Золя.
Безлунная ночь. Теплые губы.
Что это – палуба или земля?