Подборка стихов Зинаиды Гиппиус

Вечноженственное

Каким мне коснуться словом
Белых одежд Ее?
С каким озареньем новым
Слить Ее бытие?
О, ведомы мне земные
Все твои имена:
Сольвейг, Тереза, Мария…
Все они – ты Одна.
Молюсь и люблю… Но мало
Любви, молитв к тебе.
Твоим-твоей от начала
Хочу пребыть в себе,
Чтоб сердце тебе отвечало –
Сердце – в себе самом,
Чтоб Нежная узнавала
Свой чистый образ в нем…
И будут пути иные,
Иной любви пора.
Сольвейг, Тереза, Мария,
Невеста-Мать-Сестра!
1928

***
Д.С. Мережковскому

Я больше не могу тебя оставить.
Тебе я послан волей не моей:
Твоей души, чтоб душу жечь и плавить,
Чтобы отдать мое дыханье — ей.
И связанный и радостный, свободно
Пойду с тобой наверх по ступеням,
Так я хочу — и так Ему угодно:
Здесь неразлучные — мы неразлучны там.
1918

“Петроград”

Кто посягнул на детище Петрово?
Кто совершенное деянье рук
Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,
Смел изменить хотя б единый звук?

Не мы, не мы… Растерянная челядь,
Что, властвуя, сама боится нас!
Все мечутся, да чьи-то ризы делят,
И все дрожат за свой последний час.

Изменникам измены не позорны.
Придет отмщению своя пора…
Но стыдно тем, кто, весело-покорны,
С предателями предали Петра.

Чему бездарное в вас сердце радо?
Славянщине убогой? Иль тому,
Что к “Петрограду” рифм гулящих стадо
Крикливо льнет, как будто к своему?

Но близок день – и возгремят перуны…
На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей!
Восстанет он, все тот же, бледный, юный,
Все тот же – в ризе девственных ночей,

Во влажном визге ветреных раздолий
И в белоперистости вешних пург, –
Созданье революционной воли –
Прекрасно-страшный Петербург!

СООБЩНИКИ
В. Брюсову

Ты думаешь, Голгофа миновала,
При Понтии Пилате пробил час,
И жизнь уже с тех пор не повторяла
Того, что быть могло — единый раз?

Иль ты забыл? Недавно мы с тобою
По площади бежали второпях,
К судилищу, где двое пред толпою
Стояли на высоких ступенях.

И спрашивал один, и сомневался,
Другой молчал, — как и в былые дни.
Ты все вперед, к ступеням порывался…
Кричали мы: распни Его, распни!

Шел в гору Он — ты помнишь? — без сандалий…
И ждал Его народ из ближних мест.
С Молчавшего мы там одежды сняли
И на веревках подняли на крест.

Ты, помню, был на лестнице, направо…
К ладони узкой я приставил гвоздь.
Ты стукнул молотком по шляпке ржавой, —
И вникло острие, не тронув кость.

Мы о хитоне спорили с тобою,
В сторонке сидя, у костра, вдвоем…
Не на тебя ль попала кровь с водою,
Когда ударил я Его копьем?

И не с тобою ли у двери гроба
Мы тело сторожили по ночам?
……………………………….

Вчера, и завтра, и до века, оба —
Мы повторяем казнь — Ему и нам.
1902

БЕССИЛЬЕ

Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу…
Стою над пропастью — над небесами, —
И улететь к лазури не могу.

Не ведаю, восстать или покориться,
Нет смелости ни умереть, ни жить…
Мне близок Бог — но не могу молиться,
Хочу любви — и не могу любить.

Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков…
Мне кажется, что истину я знаю —
И только для нее не знаю слов.
1893

ДО ДНА

Тебя приветствую, мое поражение,
тебя и победу я люблю равно;
на дне моей гордости лежит смирение,
и радость, и боль — всегда одно.

Над водами, стихнувшими в безмятежности
вечера ясного, — все бродит туман;
в последней жестокости — есть бездонность нежности,
и в Божией правде — обман.

Люблю я отчаяние мое безмерное,
нам радость в последней капле дана.
И только дно здесь я знаю верное:
надо каждую чашу пить до дна.
1901

* * *
<Горяча моя постель: Думка белая измята: Где-то плачет коростель, Ночь дневная пахнет мятой. Утомленная луна Закатилась за сирени: Кто-то бродит у окна, Чьи-то жалобные тени. Не меня – ее, ее Любит он! Но не ревную, Счастье ведаю мое И, страдая, – торжествую. Шорох, шепот я ловлю: Обнял он ее, голубит.. Я одна – но я люблю! Он – лишь думает, что любит. Нет любви для двух сердец. Там, где двое, – разрушенье. Где начало – там конец. Где слова – там отреченье. Посветлеет дым ночной, Встанет солнце над сиренью, Он уйдет к любви иной: Было тенью – будет тенью: Горяча моя постель, Светел дух мой окрыленный: Плачет нежный коростель, Одинокий и влюбленный>

А. БЛОКУ
Дитя, потерянное всеми…

Все это было, кажется, в последний,
В последний вечер, в вешний час…
И плакала безумная в передней,
О чем-то умоляя нас.

Потом сидели мы под лампой блеклой,
Что золотила тонкий дым,
А поздние распахнутые стекла
Отсвечивали голубым.

Ты, выйдя, задержался у решетки,
Я говорил с тобою из окна.
И ветви юные чертились четко
На небе — зеленей вина.

Прямая улица была пустынна,
И ты ушел — в нее, туда…

______________________________

Я не прощу. Душа твоя невинна.
Я не прощу ей — никогда.
Апрель 1918, СПБ

ИДИ ЗА МНОЙ

Полуувядших лилий аромат
Мои мечтанья легкие туманит.
Мне лилии о смерти говорят,
О времени, когда меня не станет.

Мир — успокоенной душе моей.
Ничто ее не радует, не ранит.
Не забывай моих последних дней,
Пойми меня, когда меня не станет.

Я знаю, друг, дорога не длинна,
И скоро тело бренное устанет.
Но ведаю: любовь, как смерть, сильна.
Люби меня, когда меня не станет.

Мне чудится таинственный обет…
И, ведаю, он сердца не обманет, —
Забвения тебе в разлуке нет!
Иди за мной, когда меня не станет.
1895

ЛЮБОВЬ – ОДНА

Единый раз вскипает пеной
И рассыпается волна.
Не может сердце жить изменой,
Измены нет: любовь – одна.

Мы негодуем иль играем,
Иль лжем – но в сердце тишина.
Мы никогда не изменяем:
Душа одна – любовь одна.

Однообразно и пустынно,
Однообразием сильна,
Проходит жизнь… И в жизни длинной
Любовь одна, всегда одна.

Лишь в неизменном – бесконечность,
Лишь в постоянном – глубина.
И дальше путь, и ближе вечность,
И всё ясней: любовь одна.

Любви мы платим нашей кровью,
Но верная душа – верна,
И любим мы одной любовью…
Любовь одна, как смерть одна.

ЕМУ
З.Р.

Радостные, белые, белые цветы…
Сердце наше, Господи, сердце знаешь Ты.

В сердце наше бедное, в сердце загляни…
Близких наших, Господи, близких сохрани!
Март 1915, СПБ

НЕПРЕДВИДЕННОЕ
По Слову Извечно-Сущего
Бессменен поток времен.
Чую лишь ветер грядущего,
Нового мига звон.

С паденьем идет, с победою?
Оливу несет иль меч?
Лика его я не ведаю,
Знаю лишь ветер встреч.

Летят нездешними птицами
В кольцо бытия, вперед,
Миги с закрытыми лицами…
Как удержу их лёт?

И в тесности, в перекрестности,-
Хочу, не хочу ли я –
Черную топь неизвестности
Режет моя ладья.
1913

Мера

Всегда чего-нибудь нет,-
Чего-нибудь слишком много…
На все как бы есть ответ –
Но без последнего слога.

Свершится ли что – не так,
Некстати, непрочно, зыбко…
И каждый не верен знак,
В решеньи каждом – ошибка.

Змеится луна в воде,-
Но лжет, золотясь, дорога…
Ущерб, перехлест везде.
А мера – только у Бога.

БЕЗ ОПРАВДАНЬЯ

Нет, никогда не примирюсь.
Верны мои проклятья.
Я не прощу, я не сорвусь
В железные объятья.

Как все, пойду, умру, убью,
Как все — себя разрушу,
Но оправданием — свою
Не запятнаю душу.

В последний час, во тьме, в огне,
Пусть сердце не забудет:
Нет оправдания войне!
И никогда не будет.

И если это Божья длань –
Кровавая дорога —
Мой дух пойдет и с Ним на брань,
Восстанет и на Бога.
Апрель 1916, СПБ

* * *
Давно печали я не знаю
И слез давно уже не лью
Я никому не помогаю,
Да никого и не люблю
Людей любить – сам будешь в горе
Всем не поможешь все равно.
Мир что большое сине море
И я забыл о нем давно

Я на единой мысли сужен,
Смотрю в сверкающую тьму.
И мне давно никто не нужен,
Как я не нужен никому.

ОТРАДА

Мой друг, меня сомненья не тревожат.
Я смерти близость чувствовал давно.
В могиле, там, куда меня положат,
Я знаю, сыро, душно и темно.

Но не в земле – я буду здесь с тобою,
В дыханье ветра, в солнечных лучах,
Я буду в море бледною волною
И облачною тенью в небесах.

И будет мне чужда земная сладость,
И даже сердцу милая печаль,
Как чужды звездам счастие и радость…
Но мне сознанья моего не жаль.

Покоя жду… Душа моя устала…
Зовет к себе меня природа-мать…
И так легко, и тяжесть жизни спала…
О, милый друг, отрадно умирать!

1889

14 декабря 17 года

Дмитрию Мережковскому

Простят ли чистые герои?
Мы их завет не сберегли.
Мы потеряли все святое:
И стыд души, и честь земли.

Мы были с ними, были вместе,
Когда надвинулась гроза.
Пришла Невеста. И невесте
Солдатский штык проткнул глаза.

Мы утопили, с визгом споря,
Ее в чану Дворца, на дне,
В незабываемом позоре
И в наворованном вине.

Ночная стая свищет, рыщет,
Лед по Неве кровав и пьян…
О, петля Николая чище,
Чем пальцы серых обезьян!

Рылеев, Трубецкой, Голицын!
Вы далеко, в стране иной…
Как вспыхнули бы ваши лица
Перед оплеванной Невой!

И вот из рва, из терпкой муки,
Где по дну вьется рабий дым,
Дрожа, протягиваем руки
Мы к вашим саванам святым.

К одежде смертной прикоснуться,
Уста сухие приложить,
Чтоб умереть – и не проснуться,
Но так не жить! Но так не жить!

Отъезд

До самой смерти… Кто бы мог думать?
(Санки у подъезда. Вечер. Снег.)
Никто не знал. Но как было думать,
Что это – совсем? Навсегда? Навек?

Молчи! Не надо твоей надежды!
(Улица. Вечер. Ветер. Дома.)
На как было знать, что нет надежды?
(Вечер. Метелица. Ветер. Тьма.)

Ты

Ты не приходишь, но всегда –
Чуть вспомню – ты со мною.
Ты мне – как свежая вода
Среди земного зноя…

СНЕГ

Опять он падает, чудесно молчаливый,
Легко колеблется и опускается…
Как сердцу сладостен полет его счастливый!
Несуществующий, он вновь рождается…

Все тот же, вновь пришел, неведомо откуда,
В нем холода соблазны, в нем забвенье…
Я жду его всегда, как жду от Бога чуда,
И странное с ним знаю единенье.

Пускай уйдет опять – но не страшна утрата.
Мне радостен его отход таинственный.
Я вечно буду ждать его безмолвного возврата,
Тебя, о ласковый, тебя, единственный.

Он тихо падает, и медленный и властный…
Безмерно счастлив я его победою…
Из всех чудес земли тебя, о снег прекрасный,
Тебя люблю… За что люблю – не ведаю.

ИДУЩИЙ МИМО

У каждого, кто встретится случайно
Хотя бы раз – и сгинет навсегда,
Своя история, своя живая тайна,
Свои счастливые и скорбные года.

Какой бы ни был он, прошедший мимо,
Его наверно любит кто-нибудь…
И он не брошен: с высоты, незримо,
За ним следят, пока не кончен путь.

Как Бог, хотел бы знать я все о каждом,
Чужое сердце видеть, как свое,
Водой бессмертья утолить их жажду –
И возвращать иных в небытие.

14 ДЕКАБРЯ 1918 Г.

Ужель прошло – и нет возврата?
В морозный день, заветный час,
Они, на площади Сената,
Тогда сошлися в первый раз.

Идут навстречу упованью,
К ступеням Зимнего крыльца…
Под тонкою мундирной тканью
Трепещут жадные сердца.

Своею молодой любовью
Их подвиг режуще-остер,
Но был погашен их же кровью
Освободительный костер.

Минули годы, годы, годы…
А мы все там, где были вы.
Смотрите, первенцы свободы:
Мороз на берегах Невы!

Мы – ваши дети, ваши внуки…
У неоправданных могил,
Мы корчимся все в той же муке,
И с каждым днем все меньше сил.

И в день декабрьской годовщины
Мы тени милые зовем.
Сойдите в смертные долины,
Дыханьем вашим – оживем.

Мы, слабые, – вас не забыли,
Мы восемьдесят страшных лет
Несли, лелеяли, хранили
Ваш ослепительный завет.

И вашими пойдем стопами,
И ваше будем пить вино…
О, если б начатое вами
Свершить нам было суждено!

ЧАСЫ СТОЯТ

Часы остановились. Движенья больше нет.
Стоит, не разгораясь, за окнами рассвет.

На скатерти холодной неубранный прибор,
Как саван белый, складки свисают на ковер.

И в лампе не мерцает блестящая дуга…
Я слушаю молчанье, как слушают врага.

Ничто не изменилось, ничто не отошло;
Но вдруг отяжелело, само в себе вросло.

Ничто не изменилось, с тех пор как умер звук.
Но точно где-то властно сомкнули тайный круг.

И все, чем мы за краткость, за легкость дорожим, –
Вдруг сделалось бессмертным, и вечным – и чужим.

Застыло, каменея, как тело мертвеца…
Стремленье – но без воли. Конец – но без конца.

И вечности безглазой беззвучен строй и лад.
Остановилось время. Часы, часы стоят!

ЧТО ЕСТЬ ГРЕХ?
В.Ф. Нувелю

Грех — маломыслие и малодеянье,
Самонелюбие — самовлюбленность,
И равнодушное саморассеянье,
И успокоенная упоенность.

Грех — легкочувствие и легкодумие,
Полупроказливость — полуволненье.
Благоразумное полубезумие,
Полувнимание — полузабвенье.

Грех — жить без дерзости и без мечтания,
Не признаваемым — и не гонимым.
Не знать ни ужаса, ни упования
И быть приемлемым, но не любимым.

К стыду и гордости — равнопрезрение…
Всему покорственный привет без битвы…
Тяжеле всех грехов — Богоубьение,
Жизнь без проклятия — и без молитвы.
1902

КРИК

Изнемогаю от усталости,
Душа изранена, в крови.
Ужели нет над нами жалости,
Ужель над нами нет любви?

Мы исполняем волю строгую,
Как тени, тихо, без следа,
Неумолимую дорогою
Идем – неведомо куда.

И ноша жизни, ноша крестная,
Тем далее, тем тяжелей,
И ждет кончина неизвестная
У вечно запертых дверей.

Без ропота, без удивления
Мы сделаем, что хочет Рок.
Кто создал нас без вдохновения,
тот полюбить, создав, не мог.

Мы падаем, толпа бессильная,
Бессильно верив в чудеса,
А сверху, как плита могильная,
Глухие давят небеса.

ПЕСНЯ

Окно мое высоко над землею,
Высоко над землею.
Я вижу только небо с вечерней зарею, –
С вечерней зарею.

И небо кажется пустым и бледным,
Таким пустым и бледным…
Оно не сжалится над сердцем бедным,
Над моим сердцем бедным.

Увы, в печали безумной я умираю,
Я умираю,
Стремлюсь я к тому, чего не знаю,
Не знаю…

И это желание не знаю откуда
Пришло, откуда,
Но сердце хочет и просит чуда,
Чуда!

О, пусть будет то, чего не бывает,
Никогда не бывает:
Мне бледное небо чудет обещает,
Оно обещает.

Но плачу без слез о неверном обете,
О неверном обете…
Мне нужно то, чего нет на свете,
Чего нет на свете.

1893

Тройное

Тройною бездонностью мир богат.
Тройная бездонность дана поэтам.
И разве поэты не говорят
Только об этом?
Только об этом?

Тройная правда – тройной порог.
Поэты, этому верному верьте.
Только об этом думает Бог:
О Человеке.
Любви.
И Смерти.

БЕРЕГИСЬ…

Не разлучайся, пока ты жив,
Ни ради горя, ни для игры.
Любовь не стерпит, не отомстив,
Любовь отнимет свои дары.

Не разлучайся, пока живешь,
Храни ревниво заветный круг.
В разлуке вольной таится ложь.
Любовь не любит земных разлук,

Печально гасит свои огни,
Под паутиной пустые дни.
А в паутине — сидит паук.
Живые, бойтесь земных разлук!
Январь 1913, СПБ

Веселье

Блевотина войны – октябрьское веселье!
От этого зловонного вина
Как было омерзительно твое похмелье,
О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду,
Каким кошмарным обуянный сном,
Народ, безумствуя, убил свою свободу,
И даже не убил – засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,
Смеются пушки, разевая рты…
И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,
Народ, не уважающий святынь!

29 октября 1917

НЕПОПРАВИМО
Н. Ястребову

Невозвратимо. Непоправимо.
Не смоем водой. Огнем не выжжем.
Нас затоптал — не проехал мимо! —
Тяжелый всадник на коне рыжем.

В гуще вязнут его копыта,
В смертной вязи, неразделимой…
Смято, втоптано, смешано, сбито —
Все. Навсегда. Непоправимо.
Октябрь 1916, СПБ

ВСЕ ОНА

Медный грохот, дымный порох,
Рыжелипкие струи,
Тел ползущих влажный шорох…
Где чужие? где свои?

Нет напрасных ожиданий,
Недостигнутых побед,
Но и сбывшихся мечтаний,
Одолении – тоже нет.

Все едины, вс едино,
Мы ль, они ли… смерть – одна.
И работает машина,
И жует, жует война…

Сейчас

Как скользки улицы отвратные,
Какая стыдь!
Как в эти дни невероятные
Позорно – жить!

Лежим, заплеваны и связаны
По всем углам.
Плевки матросские размазаны
У нас по лбам.

Столпы, радетели, водители
Давно в бегах.
И только вьются согласители
В своих Це-ках.

Мы стали псами под заборными,
Не уползти!
Уж разобрал руками черными
Викжель – пути…

9 ноября 1917

ТВАРЬ

Царица вечно-ясная,
Душа моей души!
Зову тебя, прекрасная,
Зову тебя, спеши!

Но знаю, на свидание
Придешь ты не одна:
Придет мое страдание,
Мой грех, моя вина.

И пред тобой, обиженной,
Склоняться буду ниц.
И слезы пить униженно
С опущенных ресниц.

Прости мне! Бесконечности
В любви я не достиг.
Творю тебя не в вечности, –
Творю на краткий миг.

Приходишь ты, рожденная
Лишь волею моей.
И, волею зажженная,
Погаснешь вместе с ней.

Шатаясь, отодвинешься, –
Чуть ослабею я:
И молча опрокинешься
Во мглу небытия.

НИКОГДА

Предутренний месяц на небе лежит.
Я к месяцу еду, снег чуткий скрипит.

На дерзостный лик я смотрю неустанно,
И он отвечает улыбкою странной.

И странное слово припомнилось мне,
Я все повторяю его в тишине.

Печальнее месяца свет, недвижимей,
Быстрей мчатся кони и неутомимей.

Скользят мои сани легко, без следа,
А я все твержу: никогда, никогда!..

О, ты ль это, слово, знакомое слово?
Но ты мне не страшно, боюсь я иного…

Не страшем месяца мертвенный свет…
Мне страшно, что страха в душе моей нет.

Лишь холод безгорестный сердце ласкает,
А месяц склоняется и умирает.

1893

О ВЕРЕ
А. Карташеву
Великий грех желать возврата
Неясной веры детских дней.
Нам не страшна ее утрата,
Не жаль пройденных ступеней.

Мечтать ли нам о повтореньях?
Иной мы жаждем высоты.
Для нас – в слияньях и сплетеньях
Есть откровенья простоты.

Отдайся новым созерцаньям,
О том, что было – не грусти,
И к вере истинной – со знаньем –
Ищи бесстрашного пути.

БЕССИЛИЕ

Смотрю на море жадными очами,
К земле прикованный, на берегу…
Стою над пропастью – над небесами –
И улететь к лазури не могу.

Не ведаю, восстать иль покориться,
Нет смелости ни умереть, на жить…
Мне близок Бог – но не могу молиться,
Хочу любви и не могу любить.

Я к солнцу, к солнцу руки простираю
И вижу полог бледных облаков…
Мне кажется, что истину я знаю –
И только для нее не знаю слов.

1893

ПРЕДЕЛ
Д.В.Философову
Сердце исполнено счастьем желанья,
Счастьем возможности и ожиданья, –
Но и трепещет оно и боится,
Что ожидание – может свершиться…
Полностью жизни принять мы не смеем,
Тяжести счастья поднять не умеем,
Звуков хотим, – но созвучий боимся,
Праздным желаньем пределов томимся,
Вечно их любим, вечно страдая, –
И умираем, не достигая…

ПОСВЯЩЕНИЕ

Небеса унылы и низки,
Но я знаю – дух мой высок.
Мы с тобою так странно близки,
И каждый из нас одинок.

Беспощадна моя дорога,
Она меня к смерти ведет.
Но люблю я себя, как Бога, –
Любовь мою душу спасет.

Если я на пути устану,
Начну малодушно роптать,
Если на себя восстану
И счастья осмелюсь желать, –

Не покинь меня без возврата
В туманные, трудные дни.
Умоляю, слабого брата
Утешь, пожалей, обмани.

Мы с тобою единственно близки,
Мы оба идем на восток.
Небеса злорадны и низки,
Но я верю – дух наш высок.

1894

БОЖЬЯ ТВАРЬ

За Дьявола Тебя молю,
Господь! И он — Твое созданье.
Я Дьявола за то люблю,
Что вижу в нем — мое страданье.

Борясь и мучаясь, он сеть
Свою заботливо сплетает…
И не могу я не жалеть
Того, кто, как и я, — страдает.

Когда восстанет наша плоть
В Твоем суде, для воздаянья,
О, отпусти ему, Господь,
Его безумство — за страданье.
1902

НАДПИСЬ НА КНИГЕ

Мне мило отвлеченное:
Им жизнь я создаю…
Я все уединенное,
Неявное люблю.

Я — раб моих таинственных,
Необычайных снов…
Но для речей единственных
Не знаю здешних слов…
1896

СНЕЖНЫЕ ХЛОПЬЯ

Глухим путем, неезженным,
На бледном склоне дня,
Иду в лесу оснеженном,
Печаль ведет меня.

Молчит дорога странная,
Молчит неверный лес…
Не мгла ползет туманная
С безжизненных небес –

То вьются хлопья снежные
И, мягкой пеленой,
Бесшумные, безбрежные,
Ложатся предо мной.

Пушисты хлопья белые,
Как пчел веселый рой,
Играют хлопья смелые
И гонятся за мной,

И падают, и падают…
К земле все ближе твердь…
Но странно сердце радуют
Безмолвие и смерть.

Мешается, сливается
Действительность и сон,
Все ниже опускается
Зловещий небосклон –

И я иду и падаю,
Покорствуя судьбе,
С неведомой отрадою
И мыслью – о тебе.

Люблю недостижимое,
Чего, быть может, нет…
Дитя мое любимое,
Единственный мой свет!

Твое дыханье нежное
Я чувствую во сне,
И покрывало снежное
Легко и сладко мне.

Я знаю, близко вечное,
Я слышу, стонет кровь…
Молчанье бесконечное…
И сумрак… И любовь…

1894

***

Боятся

Щетинятся сталью, трясясь от страха,
Залезли за пушки, примкнули штык,
Но бегает глаз под серой папахой,
Из черного рта – истошный рык…
Присел, но взгудел, отпрянул кошкой…
А любо! Густа темь на дворе!
Скользнули пальцы, ища застежку,
По смуглым пятнам на кобуре…
Револьвер, пушка, ручная граната ль, –
Добру своему ты господин.
Иди, выходи же, заячья падаль!
Ведь я безоружен! Я один!
Да крепче винти, завинчивай гайки.
Нацелься… Жутко? Дрожит рука?
Мне пуля – на миг… А тебе нагайки,
Тебе хлысты мои – на века!

12 января 1918

ТИШЕ
Громки будут великие дела.
Сологуб, 7.8.14

Поэты, не пишите слишком рано,
Победа еще в руке Господней.
Сегодня еще дымятся раны,
Никакие слова не нужны сегодня.

В часы неоправданного страданья
И нерешенной битвы
Нужно целомудрие молчанья
И, может быть, тихие молитвы.
8 августа 1914

СОНЕТ

Не страшно мне прикосновенье стали
И острота и холод лезвия.
Но слишком тупо кольца жизни сжали
И, медленные, душат, как змея.
Но пусть развеются мои печали,
Им не открою больше сердца я…
Они далекими отныне стали,
Как ты, любовь ненужная моя!

Пусть душит жизнь, но мне не душно.
Достигнута последняя ступень.
И, если смерть придет6 за ней послушно
Пойду в ее безгорестную тень:
Так осенью, светло и равнодушно,
На бледном небе умирает день.

1894

ЕСТЬ РЕЧИ

У каждого свои волшебные слова.
Они как будто ничего не значат,
Но вспомнятся, скользнут, мелькнут едва, —
И сердце засмеется и заплачет.

Я повторять их не люблю; я берегу
Их от себя, нарочно забывая.
Они мне встретятся на новом берегу:
Они написаны на двери Рая.
Июнь 1918, СПБ

ЦВЕТЫ НОЧИ

О, ночному часу не верьте!
Он исполнен злой красоты.
В этот час люди близки к смерти,
Только странно живы цветы.

Темны, теплы тихие стены,
И давно камин без огня…
И я жду от цветов измены, –
Ненавидят цветы меня.

Среди них мне жарко, тревожно,
Аромат их душен и смел, –
Но уйти от них невозможно,
Но нельзя избежать их стрел.

Свет вечерний лучи бросает
Сквозь кровавый шелк на листы…
Тело нежное оживает,
Пробудились злые цветы.

С ядовитого арума мерно
Капли падают на ковер…
Все таинственно, все неверно…
И мне тихий чудится спор.

Шелестят, шевелятся, дышат,
Как враги, за мной следят.
Все, что думаю, – знают и слышат,
И меня отравить хотят.

О, часу ночному не верьте!
Берегитесь злой красоты.
В этот час мы все ближе к смерти,
Только живы одни цветы.

1894

У.С.

Наших дедов мечта невозможная,
Наших героев жертва острожная,
Наша молитва устами несмелыми,
Наша надежда и воздыхание,-
Учредительное Собрание,-
Что мы с ним сделали…?

12 ноября 1917

СЕГОДНЯ НА ЗЕМЛЕ

Есть такое трудное,
Такое стыдное.
Почти невозможное —
Такое трудное:

Это поднять ресницы
И взглянуть в лицо матери,
У которой убили сына.

Но не надо говорить об этом.
20 сентября 1916, СПБ

ГРЕХ

И мы простим, и Бог простит.
Мы жаждем мести от незнанья.
Но злое дело – воздаянье
Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост:
Не надо мстить. Не нам отмщенье.
Змея сама, свернувши звенья,
В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит,
Но грех прощения не знает,
Он для себя – себя хранит,
Своею кровью кровь смывает,
Себя вовеки не прощает –
Хоть мы простим, и Бог простит.

ПЫЛЬ

Моя душа во власти страха
И горькой жалости земной.
Напрасно я бегу от праха –
Я всюду с ним, и он со мной.

Мне в очи смотрит ночь нагая,
Унылая, как темный день.
Лишь тучи, низко набегая,
Дают ей мертвенную тень.

И ветер, встав на миг единый,
Дождем дохнул – и в миг исчез.
Волокна серой паутины
Плывут и тянутся с небес.

Ползут, как дни земных событий,
Однообразны и мутны.
Но сеть из этих легких нитей
Тяжеле смертной пелены.

И в прахе душном, в дыме пыльном,
К последней гибели спеша,
Напрасно в ужасе бессильном
Оковы жизни рвет душа.

А капли тонкие по крыше
Едва стучат, как в робком сне.
Молю вас, капли, тише, тише…
О, тише плачьте обо мне!

В ГОСТИНОЙ

Серая комната. Речи неспешные,
Даже не страшные, даже не грешные.
Не умиленные, не оскорбленные,
Мертвые люди, собой утомленные…
Я им подражаю. Никого не люблю.
Ничего не знаю. Я тихо сплю.
1901

ОНА

В своей бессовестной и жалкой низости,
Она, как пыль, сера, как прах земной.
И умираю я от этой близости,
От неразрывности ее со мной.

Она шершавая, она колючая,
Она холодная, она змея.
Меня изранила противно-жгучая
Ее коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я!
Неповоротлива, тупа, тиха.
Такая тяжкая, такая вялая,
И нет к ней доступа — она глуха.

Своими кольцами она, упорная,
Ко мне ласкается, меня душа.
И эта мертвая, и эта черная,
И эта страшная — моя душа!
1905, СПБ

НЕРАЗНИМЧАТО

В нашем прежде — зыбко-дымчато,
А в Теперь — и мглы, и тьмы.
Но срослись мы неразнимчато —
Верит Бог! И верим мы.
Март 1915, СПБ

ТАК ЕСТЬ

Если гаснет свет — я ничего не вижу.
Если человек зверь — я его ненавижу.
Если человек хуже зверя — я его убиваю.
Если кончена моя Россия — я умираю.
Февраль 1918

ШЕЛ…
Белому и Блоку
1

По торцам оледенелым,
В майский утренний мороз,
Шел, блестя хитоном белым,
Опечаленный Христос.

Он смотрел вдоль улиц длинных,
В стекла запертых дверей.
Он искал своих невинных
Потерявшихся детей.

Все — потерянные дети, —
Гневом Отчим дышат дни, —
Но вот эти, но вот эти,
Эти двое — где они?

Кто сирот похитил малых,
Кто их держит взаперти?
Я их знаю, Ты мне дал их,
Если отнял — возврати…

Покрывало в ветре билось,
Божьи волосы крутя…
Не хочу, чтоб заблудилось
Неразумное дитя…

В покрывале ветер свищет,
Гонит с севера мороз…
Никогда их не отыщет,
Двух потерянных — Христос.
Май 1918, СПБ

Тли

Припав к моему изголовью
ворчит, будто выстрелы, тишина;
запекшейся черною кровью
ночная дыра полна.

Мысли капают, капают скупо,
нет никаких людей…
Но не страшно… И только скука,
что кругом – все рыла тлей.

Тли по мартовским алым зорям
прошли в гвоздевых сапогах.
Душа на ключе, на тяжком запоре,
отврат… тошнота… но не страх.

28-29 октября 1917

Адонаи

Втайне

Сегодня имя твое я скрою
И вслух – другим – не назову.
Но ты услышишь, что я с тобою,
Опять тобой – одной – живу.

На влажном небе Звезда огромней,
Дрожат – струясь – ее края.
И в ночь смотрю я, и сердце помнит,
Что эта ночь – твоя, твоя!

Дай вновь увидеть родные очи,
Взглянуть в их глубь – и ширь – и синь.
Земное сердце великой Ночью
В его тоске – о, не покинь!

И все жаднее, все неуклонней
Оно зовет – одну – тебя.
Возьми же сердце мое в ладони,
Согрей – утишь – утешь, любя…