* * *
Моему брату Ю. Мандельштаму
Я все еще не научилась
Не возмущаться и не лгать.
И верить только в Божью милость
И в Ангельскую благодать.
И все еще забыть не в силах
Самум нахлынувших страстей,
Все имена навеки милых
Из жизни вырванных моей.
И крематорных труб колодца –
Смертей ненужных никому –
Пока живое сердце бьется
Жестокость эту не пойму.
Во мне смиренья дух лишь замер –
Как трудно с этим духом жить!
Но газовых ужасных камер
Мне не забыть – и не простить.
ОКНА
Есть окна раскрытые в поле
Иль в темно-сиреневый сад.
Есть окна – как двери на волю,
Где синие звезды горят.
Есть окна с решеткой чугунной –
Слепые прорезы стены,
Как песни в гитаре бесструнной,
Как предрассветные сны.
Есть окна, как черные чётки,
Как голос безумья и тьмы.
Есть окна совсем без решетки
И все-таки – окна тюрьмы.
* * *
В. Мамченко
Не обмани меня в надежде,
О, ветер вечности моей.
В саду моем совсем как прежде
Поет в сирени соловей.
И пахнут новой жизнью гроздья,
И молодостью, и весной,
И радостью, быть может, поздней,
И крепкой патокой лесной.
Теперь не сомневаюсь в друге –
Поет как прежде соловей.
Ты возвращаешься на круги,
О, ветер вечности моей.
* * *
Памяти В. Д.
Безумие – везде одно,
Все тот же сон об избавленьи скором.
Тяжелым камнем – в илистое дно,
В пустое небо – звонким метеором.
Спор, крики, шум в портовых кабаках,
Вино на скамьях, выбитые стекла.
Лицо – в подтеках, тело – в синяках,
Фуфайка грязная насквозь промокла.
– Товарищи! Что было до сих пор?
Нам этих стен, нам этой жизни мало!
И крики звонки, как церковный хор:
– Товарищи! Для Интернационала! –
Любовь… Но разве есть теперь любовь
И дружба без упрека, без предела?
– Все для тебя: моя живая кровь,
Моя душа, избитая как тело.
В часы ночные страшной пустоты
Я слепну от щемящего бездумья.
Все – для тебя, но разве знаешь ты
Мрак моего высокого безумья.
Париж. Сентябрь 1930 г.
* * *
День был праздничный, душный, унылый,
Солнце рано взошло над двором.
Где-то близко шарманка заныла, –
Может быть, у меня под окном.
Маруся отравилась,
В больницу повезли,
Ей доктор и сестрица
Старались жизнь спасти.
Отворились подвальные щели
Распахнулись глаза этажей.
Сквозь сожженные веки глядели,
И шарманка запела нежней:
Приходит к ней подруга
Марусю навестить,
А доктор отвечает:
Уж при смерти лежит.
Лишь напротив окно не раскрылось,
Там Маруся лежала одна,
Ей свиданье желанное снилось…
Одиночество и тишина.
Приходит к ней друг милый
Марусю навестить,
А сторож отвечает:
В часовенке лежит.
Но не слышит Маруся шарманки.
Звуки мимо, все выше, вперед.
На забытой аптекарской склянке
Лить зеленый остался налет.
РУССКИЙ ВАЛЬС
Эта музыка старого вальса
Будет долго дрожать на смычке,
Ты, смычок, ей в ответ улыбайся,
Говори о любви и тоске.
О потерянном счастье не плачут,
Жду последнего дня своего.
Эта музыка многое значит –
И не значит почти ничего.
Свет сиреневый падал небрежно
На снежинки кружащихся пар,
И тебе неожиданно нежно
Молодой улыбнулся гусар.
Но что губы его прошептали,
Заглушил тебе праздничный гул…
Вдруг повеяло холодом в зале,
Будто северный ветер подул
Из страны, где снежинки не тают,
Из страны, что приснилась на миг,
Где мохнатые звезды летают,
Забираются под воротник.
«Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой,
И суровые ветры степные
Панихиду поют над тобой».
