ПОХМЕЛЬЕ
Ползло по скатерти вино,
Сквозь притворённое окно
Сочился свет белесоватый;
В забытой кухоньке темно,
И чайник остывал пузатый,
И гости, сонные давно.
А на дворе сырая мгла,
Никак понять я не могла –
Не то ли поздно, или рано…
И храп летит из-под стола,
И муха мечется со зла
И бьётся о края стакана.
Гляжу, не поднимая век,
Как пьяный бросился на снег:
«Орёл!» – выкидывалась решка…
А рядом тощий кот сидит,
В глаза закрытые глядит
Со снисходительной насмешкой.
Полы прихватывает дрожь.
От сна в потёмках не поймёшь –
Будильник тренькнул иль бутылки?
Ночной рассеялся угар,
И белый день, как санитар,
Подносит свежие носилки.
Москва, 1970
* * *
Всё начинается с горба.
Пригнувшись, улицей идёшь горбатой,
И ветер, неподвластный, как судьба,
Толкает в спину. Ты идёшь к Арбату…
Там дом стоит, назначенный на слом,
А прежде – особняк. А рядом – груды
Камней и щебня. Смотрит ниоткуда
И в никуда горбатый этот дом.
А ты идёшь изогнутым мостом,
И – началось. И стены, и ворота –
Всё дыбится одним сплошным горбом
В кружащейся степи снеговорота.
На бывшей Моховой горбится ночь,
И вслед глядит горбун чуть виновато.
А ты идёшь… И как тебе помочь?
Сегодня ночь, и ты, и век горбаты!..
Носы и спины, храмы и мосты,
И кладбища с истлевшими горбами,
И купола, где сорваны кресты,
И острый край луны за куполами.
Всё начинается с горба.
О, предвкушение юродства!
Здесь горький дух ущерба и уродства.
Здесь начинается судьба.
А ты идёшь… А город уж не тот –
Рассветный город в колокольном звоне!..
Снежинку ловит пересохший рот,
И невская вода бежит в ладони.
Так не бывает? Не было ещё?
Не может быть? Но верьте или не верьте –
Тишайший снег коснулся этих щёк,
Иссéченных бичами круговерти.
О, сдвиг времён! О, волн встающих горб!
Не горб, а гребень… Невская погодка.
А вдоль воды, медлителен и горд,
Идёт горбун смущённою походкой.
Москва, 1970
* * *
Там, на коломенском просторе,
Там, не окраинах Москвы,
Природа пригорода спорит
С природой неба и травы.
Овраг длиной с полкилометра,
Спуск труден, складки тут и там,
Как бы волнуемые ветром,
Косыми волнами бегут.
Пей красок праздник беззаботный,
Пьяней от яблонь до поры,
Пока из табор мимолетный
Раскинул лёгкие шатры.
За ними – в светлом одеяньи
Воздушных вишен хоровод,
И чудится на расстояньи,
Что это кружево – плывёт.
Его раздвинувши рукою,
Томись в просвете, как в окне.
Как много душного покоя,
Как много августа во мне!
Но вот и вечер. Догорая,
Горят сквозь ветки купола,
И свежесть поздняя, сырая,
Легко на плечи мне легла.
24.05.1971
* * *
Тут все сквозь тёмные очки
Глядят, а ты из-под руки
С другого берега Оки
Сюда глядишь.
Твои глаза, как васильки,
И в них защита от тоски,
За ними – чистые пески,
Речная тишь…
На солнце блещут ивняки,
И дети наперегонки,
Сбегают к берегу реки,
И ты бежишь.
Кружатся, словно мотыльки,
Прозрачных яблонь лепестки,
Привстанешь только на носки –
И ты взлетишь!..
Но дни осенние близки,
А там – зима, снега, снежки,
По брови тёплые платки,
Снега до крыш…
Всё те же свежие деньки.
Гляжу, как ты из-под руки
С другого берега Оки
Сюда глядишь.
Кирьят-Нордау, 17.02.1976
* * *
Я помню, дождевая кадка
В проулке; около сеней
Водой и полднем дышит грядка,
Как небо тёплое над ней.
Так просто, так не виновато
В тот день вернуться, где трава
Опять, как в детстве, пахнет мятой,
И ходит крýгом голова…
Кирьят-Нордау, 16.10.1976
МАМЕ – ВМЕСТО ПИСЬМА
Мама, мама, в нашем городе зима…
Булат Окуджава
Мама, мама, надо ль, память теребя,
Грусть будить своим непрошенным рассказом?
Мама, мама, есть же разум у тебя,
Чтоб понять, чтобы почувствовать всё разом.
Ты же помнишь расставанье и отъезд,
Добрый взгляд свой, словно встречи обещанье.
Из каких таких пишу тебе я мест,
Что и письма не даются, как прощанье?
Мама, мама, пусть же в памяти – весна,
Даже если снова осени и зимы.
Мама, мама, есть такая глубина,
Что совсем она в словах невыразима.
Март и мама – это всё-таки не зря,
Если годы эти синь не расплескали.
Помнишь, мама, как на волю снегиря
Мы с тобой весенним утром выпускали?
Над балконом твоей комнаты опять
Вьётся снег, уже почти как новогодний.
Ты не хочешь дверь балкона закрывать,
Как обычно, веет свежестью сегодня.
Поздний ветер шевелит твои листы,
Ты бы что-нибудь накинула на плечи.
И сидит твоя собака у тахты,
И в глаза глядит тебе по-человечьи.
Мама, мама, сколько писем я уже
В своём сердце своим близким написала.
На шестом своём высоком этаже
Ты их в мыслях, может быть, все прочитала.
Я не стану посылать тебе пустой
Белый лист, стихи пошлю я, но кто знает,
Чистый лист, моей подписанный рукой,
Может, больше обо мне напоминает.
Так три года с половиной протекли,
Три столетья, долгих года с половиной.
Мама, мама, словно замерло вдали,
Только словом, только в слове я повинна.
Вновь Алáтырь, с речкой Бездной, как во сне,
С луговыми, заливными берегами,
А за ними в васильсурской тишине
Снова детство, за песчаными холмами.
Я хочу твою улыбку увидать,
Улыбнёшься, вспомнишь тихонькую Бездну,
Я хочу тебе словами передать
Что-нибудь, ведь что-нибудь не бесполезно?
Март – твой месяц, день рожденья, ночь без сна
С тридцать первого на первое апреля.
Мама, мама, в Шереметьево весна
На рассвете, ранним утром… в самом деле…
Кирьят-Нордау, октябрь 1976
