ЗАЛ ОЖИДАНИЯ
Вам, блуждающим в ночи,
вам, несущим в сердце слово, –
зажигаю две свечи,
чтобы Бог послал Второго…
* * *
Стёжки-строчечки-стежки
Стёжки-строчечки-стежки
ткут судьбы моей дорогу,
и от Бога снова к Богу –
замыкаются круги.
Миг начала, миг конца –
это “Альфа” и “Омега”:
и от века, и до века
к Богу тянутся сердца.
То, что создано Творцом,
то опять к Нему вернётся
и любовью обернётся,
славя Сына пред Отцом.
Славя “сердцем и усты”,
высветляясь Духом СвЯтым,
обновляя каждый атом
Богоносной красоты.
Вечный Промысел Благой –
разноцветие узора,
я без страха и укора
лягу нитью под Рукой.
Нить не вьётся узелком
и не рвётся раньше срока,
ведь Божественное Око
наблюдает за стежком.
Стёжки-строчечки-стежки,
и рука Ткача родная…
Слава Богу! Не одна я
в тишине Его Руки.
И в лучах Его Любви
алой преданною строчкой,
любящей любимой дочкой
вытку-выдохну: “Живи!”
И твореньями творим,
и творя их неустанно,
Бог не гаданно-не жданно
открывает Вечность им…
11.07.08
Ангелы страдания
“Окрести их, Господи, в море щедрот Твоих и спаси неизреченною
Твоею благодатию…”
Из молитвы
А сын лежит, не зная страха:
его крестильная рубаха
пошита Господом Самим,
и море щедрое под ним…
* * *
Есть ледяное слово “поздно”;
вторгаясь в замысел Господний,
черно, безжизненно, беззвёздно
в душе повеет преисподней.
Её дыханьем смертоносным
непоправимое свершится:
он – никогда не станет взрослым,
она – спасения лишится.
Он – никогда не улыбётся,
ей – никогда не знать покоя;
глаза – слепые два колодца,
и в них – страдание такое!..
Какой чудовищной ценою
оплачены прозренья эти!
Незаживающей виною –
свет не увидевшие дети.
О, Господи, нам нет прощенья,
и нет убийствам оправданья!
Но от щедрот Твоих – крещенье
безвинным ангелам страданья
дай, окрестя в Своей Любви
в Небесном Храме на Крови.
* * *
Ты устанешь молоть чепуху,
я же встану смолоть тебе кофе,
но прильнет обреченно твой профиль
к первородному сну, как к греху.
И в привычном ознобе тоски
я почти равнодушно отмечу:
“Вот еще один умерший вечер
тихо гасит огней маяки.
И скользит удивленная жизнь
мимо грустных вокзалов свиданья,
где пожизненный зал ожиданья,
как осиновый листик дрожит.
* * *
ПлачУ и плАчу,
плачУ и плАчу,
и понимаю:
нельзя иначе,
и нет в полете
отдохновенья,
и на излете
дрожит мгновенье,
и крылья бездна
мои
ласкает,
и неизбежность,
и боль такая!..
Но муки – звуки
небесной скрипки,
и нет названья,
и нет ошибки.
* * *
Той, печально опаленной
непроглядным ожиданьем,
той, зовущей алый парус,
той, несущей в сердце радость, –
нет меня уже на свете,
только теплый южный ветер,
сострадательный обманщик,
гладит локоны седые
и целует нежно в губы
запоздалым поцелуем,
да в ночи рыдают чайки
вечно алыми слезами.
* * *
Тайная нежность,
нежная тайна –
полубезбрежна,
полуслучайна,
полубездомна,
полукрылата,
полубездонна,
полураспята.
Мысль, как крамола, –
не отведешь:
там, где есть “полу” –
прячется ложь.
Что с нас –
мы дети,
мячиком – жизнь,
мы не в ответе,
просто во лжи.
Пропасть, как, тигр
зверем лежит –
зрителем игр
тех, кто во ржи.
Крикну ли: “Хватит!” –
ветер снесет.
Кто нас подхватит,
кто нас спасет?..
* * *
Ты все же позови
в печаль мгновенья,
где ночь не даст любви,
а день – забвенья,
где смех всегда в слезах,
а угол – кругл,
где караулит страх
мятежных кукол.
Там узел из “люблю”
судьба завяжет
на нити, что в петлю
никак не ляжет.
ТИШИНА
1
Когда мы немы, мы – не мы,
немыслим сам процесс молчанья,
мы так привыкли к озвучанью
новорожденной тишины.
И страшно в реку заглянуть
своей души, в глубины сути,
и промолчать на полминуте,
и жизнь ладонью зачерпнуть.
2
“Будем молчать, как язык за зубами. А надписи эти,
эти песчинки чьих-то там поздних признаний,
эта отвага отчаянья – после потери – да не осудим!”
В.Соснора
Слова ослабли и себя не имут,
но сердце обещает – ни укора,
ни ропота, ни стона, только взора
не отводи от затаенных век,
и помни, помни, помни – болью сердца –
ж и в о г о.
3
Какой бы болью ни болел мой день,
оставленный тобой вослед за ночью, –
ты будешь вечно нежен в моем сердце
и никогда, и никогда – вчерашним.
Ты будешь лютнею без струн звенящих
и книгой без письмен ты будешь тоже,
где кровь поет древнейшую из песен
вкусившим от корней.
***
Не прячься за спину Бога;
Бог не прощает – Бог знает,
а сердце не спрячешь,
даже за с(С)ловом.
У РЕКИ
Кто враг мой, чей труп будет плыть по реке?
И что есть река, если в Божьей руке –
все жизни, все судьбы, все нити?
И что мне враги с их возней на песке,
ведь, сидя, я все ж пребываю в тоске:
мне хочется их возлюбити.
Как чувствует сердце, как требует кровь,
ведь я, как и Бог, есть Любовь.
ПРОЩАНЬЕ
Этот узел живой. Ничего, ты руби по живому!
Метрономом топорик мигнет, и прольется покой.
Ты задержишь дыханье, его – ты задержишь, как слово,
и стоп-кадром повиснет полет под крылатой рукой.
И краюха земли – с высоты – вдруг окажется хлебом,
и насущная соль окропит вожделенный ломоть,
и моей теплоты так захочет остывшее небо
и всосет эту боль, обезболив усталую плоть.
Пусть кому-то простится двойная игра без билетов,
и уже не прожить кораблем, выбирающим порт,
и красивые птицы моих нерожденных рассветов
будут тихо кружить, как последний почетный эскорт.
ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ
Разбить копилку: раз – и нет
в душе моей твоих примет,
но руки гладят черепки,
сквозь кровь – мы снова так близки,
но это – горькое братанье,
как крыл предсмертных трепетанье,
как песня голубой реки
вне очертаний…
А меж лопаток рдеет все ж –
твой нож,
мой бедный добрый Каин, –
твой нож.
И слезы жен,
и плач овец
несутся селевым потоком
из ночи будущего дня.
из ока – в око.
***
Ты устанешь молоть чепуху,
я же встану смолоть тебе кофе,
но прильнет обреченно твой профиль
к первородному сну, как к греху.
И в привычном ознобе тоски
я почти равнодушно отмечу:
вот еще один прожитый вечер
тихо гасит огней маяки.
И – скользит удивленная жизнь
мимо грустных вокзалов свиданья,
где пожизненный зал ожиданья
как осиновый листик дрожит.
* * *
“О истина, мне жаль тебя,
ты умерла раньше меня!”
Овидий, ” Метоморфозы”
Любовь летала – перебили крылья,
бежала к людям – ей сломали ноги,
ползти попробовала – не смогла.
Лежала и смотрела молча в небо,
и слезы из очей ее струились
не каплями – веками по щекам,
веками, опрокинутыми в ложь
утробно-ненасытного болота.
Итак, любовь лежала недвижимо
диковинною сломанною куклой,
доставшейся убогим дикарям.
А в небе – необъятном синем небе –
красивой стаей ангелы летели –
бесстрастные, –
лучась небесным светом,
и ни один не протянул крыла…
Спасать способно любящее сердце,
но нет любви – ни на земле, ни выше,
лишь мертвого бесстрастия закон,
лишь гибельные вихри Кали-юги,
лишь половинки жалкие сердец
измученных, опустошенных, слабых.
А с неба – заблудившиеся ноты,
что к Августину милому взывают,
из прошлого сбегая отраженьем
грядущего:
Ах…милый…все прошло…
ЗЕРКАЛА
Зеркала ослепли от страданья
моего немого увяданья,
и при самом близком приближеньи –
я уже не вижу отраженья.
Кто я, где я? Тяжело гаданье.
Дух я или плотское созданье?
Или в лабиринтах мирозданья
я – давно забытое преданье?
А в ответ – печальное и дальнее –
тихое стеклянное рыдание.
САКРАЛЬНАЯ НОЧЬ
“О ночь, ты истинность и одна
от начала начал…”
Рильке
И ночь цветет посеребренным счастьем,
когда лучами чутких звездных пальцев
настраивает чудо-скрипку – сердце
на строй зерна, отверстого в невинность.
И лодка взгляда донного – бездонна:
в нем сень и синь, и сон, и осененность,
и сонмы средоточий в невесомость,
и медленно-медовейшее “до” –
верхнее. Ты долюби до “до”,
поймай губами сладостную ноту
и удержи ее, лелея отзвук.
Пока звучит она, живи и виждь
сквозь сомкнутые вежды – сердцем вещим.
Цвети в любовь земную – стоземельно,
стоогненно, стоводно, стовоздушно!
Цветением заглядывая в Вечность,
цветением оправдывая смерть.
* * *
Я соберу обрывки снов,
стихов, свиданий,
губ дурмана,
я положу побольше дров, –
гори костер самообмана.
Огня пленителен полет –
он ворожит и слезы сушит,
но, странно, кто-то воду льет
на догорающую душу.
Как от наркозовой иглы
душа от сумрака очнется,
и остывающей золы
перо белейшее коснется.
И чья-то нежная рука
потусторонних очертаний
водой живого родника
прервет агонию страданий.
* * *
Так утра ждать –
безумие!
не будет
его –
сплошная ночь
и только ночь –
безжалостна
и непереносима,
и так черна,
о, Боже, – так черна!
Огня! Огня!
Спасительная мысль:
добавим ей
чистейшего огня,
честнейшего,
как ты, как я, как мы,
замызганные о непониманье.
Но слов – довольно!
Слишком много слов!
Любуйся, милый, –
славная картина:
вот мост горит,
его я подожгла
(и сердце – прочь!),
как быстро он сгорает!
Как фраза эта? –
“Разрушать – не строить”?
Но – надо, надо, надо
научаться
сжигать
непоправимые
мосты,
которые
нас не соединяют, –
ажурные нелепицы из лжи –
ведь берега, они
на самом деле
друг другу не нужны
(река-то знает).
Никто и никому,
увы, – не нужен…
Гори, мой мост,
мой бедный,
мой последний,
гори не грустно:
видишь – я с тобой.
Сама себя назначу
капитаном.
О, мост-корабль имени Любви!..
А ты прощай
и помни обо мне,
любимый мой
на берегу далеком,
что так проворно
бросил зажигалку,
как пристрелил
израненную лошадь.
Воистину –
ты –
настоящий –
друг!
* * *
На острие весны нанизаны надежды
отверстиями внутрь отвергнутых сердец
но вновь слетают сны на сомкнутые вежды
и освящают путь терновый, как венец.
Я в сон иду с мольбой глубинно-голубиной,
неся на аналой судьбы живую плоть,
чтоб вновь делить с тобой вино вины невинной
и радости ржаной – черствеющий ломоть.
Но на последнем “но”, у края многоточий
заветные слова глотает немота,
и пролито вино, и хлеб – в пыли обочин,
где мертвая трава бесплодна, как мечта.
***
Ты придешь – врасплох,
чашка – вон из рук,
мой порочный бог,
мой заклятый друг.
Мой незванный гость
не дарит чудес:
поцелует вскользь,
приласкает – без…
Речи без тепла,
и без сердца страсть, –
вот и дожила,
донадеялась.
Отвернусь к стене,
слез глотая соль,
и приснится мне
тихий смех Ассоль.
В журавлиный час,
догоняя клин,
я прощаю Вас,
Александр Грин.
* * *
Любимых любят люто или слепо,
а что мудрей?
на это нет ответа.
И только неземная тишина
все высветит –
от Рая и до дна.
* * *
Я знаю стон покинутого шага
и тихий плач стареющих зеркал,
баюкающих отраженья судеб
В пространстве несвершившегося лета.
О, Господи, за что я знаю это?!.
Хулио Кортасар считал, что «у поэта только один девиз – в моих страданиях – моя радость». И радость эта струится как чистый родник, из которого мы черпаем воду, чтобы растить деревце своей души, растить его сильным и прекрасным, в Небо уходящим.
ДУШ! – НО…
В круговерти карающих буден
мы мечту посылаем на мыло,
и нам кажется, все ещё будет,
но окажется – всё уже было.
Или не было, или приснилось,
всё смешалось – и сны, и реальность,
перепуталось, перебесилось
и трусливо ушло в виртуальность.
И всеядный компьютерный молох,
пожирая неспетые души,
прогогочет победно: «Ты мой, лох!» –
и последнюю душу задушит.
29 февраля 2000
* * *
Позови меня в ночь,
подари мне роскошество ливня,
распахни надо мной
неземной парашютик зонта.
Все условности – прочь,
я сегодня легка и наивна,
и художник шальной –
дождь весенний дарует цвета.
В них ни чёрного нет,
ни унылого цвета маренго,
а всё только нежнейших
промытых и чистых тонов,
и небесный квартет
вдруг ударит раскатом фламенко,
и усталый и грешный –
мир снова наивен и нов.
15 июня 2000
Лето
Льнула лентой липкой,
ластилась, ласкала,
лебединой скрипкой
звуки извлекала,
лёгкая, как лето,
летняя, как ливень,
вересковый ветер
ветреных валькирий.
Ребусами бусы,
свитки снов сосновых,
искусы, укусы,
косы, осы, совы.
23 января 2001
* * *
Четыре строчки тишины,
четыре строчки превращенья,
и неземные искушенья,
и упоительные сны…
Мои будни – сиреневы,
гиацинтовы – сны,
я летаю вне времени
среди млечной весны.
В вертикали пьянящие
забираюсь легко,
где светила звенящие
дарят мне молоко.
Эта слёзная, звёздная,
золотая река,
эта россыпь морозная –
это суть языка
Позабытого, давнего,
как родительский дом
с пригвождёнными ставнями,
что приснится – потом.
31 марта 2001
Вечное воскресение
Константину Кедрову
Я – пыль,
я – быль,
я – небыль или убыль,
я – придорожной боли подорожник,
я – камушек, течением влекомый,
зелёная слезинка хлорофилла,
и в непроглядной залежи я – жила.
Жила,
живу
и буду жить всегда!
Года и даты – дуты,
только дунь –
и выдуешь
пузырик мирозданья.
И нет времён,
когда по кровотоку –
эритроцитов
звёздная
река!
12 июля 2001
Рынок
Евгению Даенину
Я каждым смехом был осмеян
И каждой жаждой выпит был.
Р-М.Рильке
Что наша жизнь – торговые ряды,
где на весах обманных вечный Некто
нам взвешивает яблоки времён,
а дни бегут из кошельков деньгами,
и остаются круглые нули
без дат и кошельков, времён и чисел,
но также – без печали и любви.
Купи-продай-убей-предай-распни,
обессердечь иль просто обмани –
у ряда брода нет,
ни выхода, ни выдоха, ни вдоха,
лишь стук чугунный гирек о весы…
13 июля 2001
* * *
В ручищах мохнатого страха,
зажмурившись и не дыша,
дрожит, как озябшая птаха,
испуганный шарик – душа.
И гибельность каждого вдоха,
и тщетность усилий пустых
тоскливо предчувствует кроха,
в тупом онеменье застыв.
Но на перепутье сознанья
крылами взмахнёт визави,
и страх отогреется знаньем
о тёплых ладонях любви.
1 октября 2001
<Два отрывка из поэмы «Я – ящер»>
Равно ли
обратное течение времени
обратному течению крови?
И может ли вытекшая
и почерневшая кровь
втечь обратно –
живой и алой?
1 июля 2002
В бесталанное время Земли
мы талантливо не пригодились.
Только как гениально светились,
ожидая свои корабли!
Как, страдая, любовь берегли,
как её обессмертить хотели!
Как вы, бедные, осиротели!
Как мы, бедные, вас не спасли!
15 января 2003
ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Обычный человек… Ты кто? Ты где?
И есть ли ты на свете чёрно-белом?
И в чём обычай твой, и коим делом
твой славен мир, и брат ли во Христе
ты мне? И не потянется ль рука
за камнем злобы каиновой старой,
пока я наблюдаю облака
и собираю белую отару?..
А если всё же брат мне – пожалей
своих заросших брошенных полей,
слезою покаянной ороси
и у земли прощенье испроси.
Обычный человек, где б нЕ был ты, –
великой целью высветли черты
неверьем искажённого стыда,
и Бог тебе откроется тогда.
И ты поймёшь, обычный человек,
как необычен твой короткий век,
как драгоценен каждый Божий час,
когда на Небе молятся за нас:
за нас – обычных, грешных и земных,
как будто МЫ – спасение для НИХ…
16.06.08
СМЕЁМСЯ
Выживать, смеясь, привычно:
человечество смеётся,
так расслабленно, обычно,
в руки чёрные даётся.
“Ка-вэ-эны” и “аншлаги” –
не рехнуться – так смеяться!
Юмористы, шоу-маги –
Расслабляться! Расслабляться!
С бесами нам не тягаться:
те хохочут – так хохочут!
Так ли будем мы смеяться
смертною – последней ночью?
Душеньку когда потащат
на мытарства духи злобы
будет хохот леденящий
распоследней адской пробы…
Но о смерти – не “прикольно”!
Это портит аппетиты.
Вольно, россияне, вольно!
Будем веселы и сыты!
Анекдоты, трали-вали,
и с ухмылкой братец-каин,
настроенье поднимая,
под рубахой прячет камень…
16.06.08
СВОБОДА ПОСЛЕДНИХ ВРЕМЁН
“Друг, товарищ и брат” с одуревшим лицом,
да приди ж ты в себя, хоть пред самым концом,
и кошерное пиво спустив в унитаз,
посмотри, кто ты есть, не лукавя, хоть раз.
Миллионы людей за тебя полегли,
чтобы ты возродил честь родимой земли,
где та честь, где держава, где вера твоя?
В твоём доме разгром и разгул воронья.
Как зловеще приблизились ада врата:
страх дорос до размеров потери стыда,
и не Имем его, попирая святых,
не по братски давая друг другу под дых.
И под вой кукловодов последних времён
нам плевать, что несём мы под видом знамён,
что кричим мы под видом свободы дуреть,
и одна лишь свобода у нас – умереть! –
Друг, товарищ и брат!..
1.06.08
Закон
Зло никогда не умо(а)лить
подставленной щекой иль сердцем,
его не вызвать на дуэль –
она запрещена законом высших сил.
Зло всюду и всегда –
вне смыслов, поединков, пониманья,
как жизнь –
гармония непостижимых игр
непостижимого
великого
немого
неистового Музыканта.
3 июля 2002
Московское утро
Однообразие сводит с ума,
безнадежность лишает рассудка,
и как чья-то зловещая шутка,
в небо рвутся уродцы-дома.
Словно опухоль, словно недУг,
городской разрастается монстр,
и природы раздавленный контур –
дело рабски-безсмысленных рук.
Город-смерть – разукрашенный гроб,
где гниют человечьи надежды;
всё здесь ложь: от властей до одежды,
всё – разврат: ставить не на ком проб!
И годами я в этом мечусь,
безысходности гири таская,
и жалея себя и ругая,
то смиренью, то смерти учусь.
В ежедневную бездну лечу,
за стихи, как за ветки, хватаюсь,
о бетон и стекло разбиваюсь
и молитву спасенья кричу.
А в ответ новоявленный день
врёт в глаза, что всё просто и мудро,
и в аду занимается утро,
и на место бросается тень.
И творят словословий восторг
самостийные майские птахи,
и в смирительной белой рубахе
город спит головой на восток…
Городские безумные сны,
городской пробензиненный ветер…
Что нам светит, обманутым детям,
нам – заложникам новой войны?..
Зелёный сон
Нас раскрутили, словно в жмурки,
глаза завязаны – ищи!
Нашёл – отброшена повязка,
ты вновь свободен, весел, зряч.
А кто-то бродит в темноте,
и это может длиться долго –
до самого конца игры.
И будет голова кружиться,
и смех пощёчиной звенеть,
а всё вокруг – толкать и дёргать,
над недотёпой потешаясь,
своею ловкостью гордясь.
А у него внезапной болью
сожмётся маленькое сердце,
и мимолётная догадка
железной ржавою булавкой
пожизненно и безнадёжно
пришпилит бабочку души.
4 августа 2002
* * *
Красивая и грустная строфа
звучит в тебе, как «Лунная соната».
Я нота фа, я только нота фа
фантазии твоей на тему фатум.
Я нота фа, фатальность иль фантом –
я центр твой, твой полюс тяготенья,
не оставляй прозренье «на потом» –
я средостенье, милый, средостенье.
25 сентября 2002
* * *
Из песни слово – выкинешь.
Неточное, фальшивое – ведь песня!
28 сентября 2002
Горькая осень
Если горе – цифрой восемь,
если боль – сойти с ума! –
выйду посмотреть на осень
минус люди и дома.
Побреду дождями улиц,
листопадом напрямик,
плюс – полётами бессонниц,
плюс – прозреньями на миг.
Жив ли, мёртв – уже не важно,
несущественно уже.
Минус в плюс летит отважно
в непроигранном туше.
11 октября 2002
ДЕРЕВО
«Когда я ем, я глух и нем.»
Народное
Глухо-немо-встречные,
вам не до парения,
вам – мученья вечные
пищенесварения.
Зверю, милый, зверево!
Вкруг – зверей немерено.
Варево – по вере вам!
Мне ж верните дерево!
Дерево ветвистое
светлое да чистое,
дерево души моей,
дерево душистое.
Друг ты мой, Горацио,
чуешь аналогию?
Подключи-ка рацио,
вспомни мифологию.
Времени проглотному,
времени жующему –
силушка природная –
дерево растущее.
Прорастет – не скроешься,
разорвет – не денешься!
Так по что неволишься?
Так на что надеешься?
Дай же зверю зверево!
Дай же Небу Дерево!
15.06.03
АНТИСКАЗКА
Жило-было антитело,
ело-пило, спало-пело.
Пело, стало быть, чтоб есть, –
и про чувства, и про честь.
Но прочесть – и все понятно,
хоть и спето антивнятно.
В скобках скажем: антитело
слыть писателем хотело
и не только пить да есть,
но еще любило лесть –
ведь без лести биопища,
словно папереть без нищих,
и без уксуса шашлык.
Есть и слушать – это шик!
(Не подумайте про Ваську –
здесь совсем другая сказка).
Но о главном: антитело –
ведь оно не просто пело –
чаровало, как сирена,
денно, нощно – вдохно-венно,
и, вдыхая в вены яд,
пожирало всех подряд.
Так и жило антитело –
антиявно, антисмело –
и косило от проблем
антисутью антисхем.
Антиресное кино –
антиправильное, но –
популярно, черт возьми! –
Взял – легко – как ноту «ми» –
р-р-р – и рухнул небосвод –
антипода антипод,
и голодная зола
съела все антитела…
Нет певцов, и пищи нет,
и понятий «тьма» и «свет».
Жило-было существо –
че-ло-ве-чест-во.
Мир на двоих
Он:
Пахла не рыбой, а хлебом,
целое море хлеба!
Не захлебнуться мне бы
в волнах тёплого неба.
Она:
Точка опоры – это
просто точка покоя,
средоточье моей
вневременной улыбки
в центре его груди.
Они:
Может, огонь – жар,
может, огонь – лёд,
может, ладонь – дар,
может, удар – взлёт.
Может, мечта – дом,
может, и дом – дым,
может, любовь – стон,
может, и стон – стынь.
Может, поёт в нас,
может, сама высь,
может, всего час,
может, всего жизнь.
15 января 2003
<Два отрывка из поэмы «Подле розы»>
О, как бы страстно человек не рвался,
куда бы он ни прорубал окно,
хоть щель малейшую –
везде и отовсюду,
как неусыпный страж
взирает тайна
и пальчиком грозит:
Ни-ни! Туда нельзя!
Не лезь в розетку, детка!
Но – вот беда –
не все послушны дети.
И яблоки чужие созревают
в саду притихшем.
23 января 2003
* * *
У Вас обо мне – незабудье,
у Вас обо мне – опечалье,
без Вас у меня – обезлюдье,
без Вас у меня – одичалье.
И всей кистепёрою сутью
я к Вам приплываю из где-то,
где наши ладони рисуют
друг друга из капелек света.
16 февраля 2003
* * *
Я, как бесконечность, одна
в сердце не случившихся книг,
если закричу – тишина,
если промолчу – всё же крик.
Кто-то в бесконечность не смог –
за предел и за потолок,
нанося как будто бы впрок
раны проступающих строк.
Приголубил, как погубил,
оставляя жизнь позади,
и лежат рубины рябин
на моей январской груди.
4 февраля 2003
Ангелы страдания
“Окрести их, Господи, в море щедрот Твоих и спаси неизреченною
Твоею благодатию…”
Из молитвы
А сын лежит, не зная страха:
его крестильная рубаха
пошита Господом Самим,
и море щедрое под ним…
…
Есть ледяное слово “поздно”;
вторгаясь в замысел Господний,
черно, безжизненно, беззвёздно
в душе повеет преисподней.
Её дыханьем смертоносным
непоправимое свершится:
он – никогда не станет взрослым,
она – спасения лишится.
Он – никогда не улыбётся,
ей – никогда не знать покоя;
глаза – слепые два колодца,
и в них – страдание такое!..
Какой чудовищной ценою
оплачены прозренья эти!
Незаживающей виною –
свет не увидевшие дети.
О, Господи, нам нет прощенья,
и нет убийствам оправданья!
Но от щедрот Твоих – крещенье
безвинным ангелам страданья
дай, окрестя в Своей Любви
в Небесном Храме на Крови.
Оглянись вперёд!
Не вписав в квадрат окружность,
так носить в себе ненужность,
так ходить живою раной! –
Это страшно! Это странно.
Быть поэто-поэтессой,
как игрушкой-антистрессом,
как ягнёнком белорунным,
как ребёнком – лунным-лунным,
Где на грани бытия –
я, идущее в не-я,
где квадратовы углы
почернели от золы.
Чернота и пепелище!
Где же выход? –
Выше!
Выше?
Птица бьётся о стекло,
о квадратное окно,
в клюве весть зелёной ветвью,
в крыльях ветер – вот оно,
тёплое земное небо,
и окружность в виде хлеба.
Но! –
Стоп! Закрой окно! Назад!
Сзади дверь с дорожкой в сад.
25 мая 2003
Серебряный этюд
Александру Фёдорову
В полнолуние сходят с ума
так легко, как ребёнок с карниза,
и лежат под ногами дома,
словно в бред не продлённая виза.
Ни таможен, ни стран, ни границ,
ни шоссе, ни дорог, ни обочин,
и бредут на немеркнущий блиц
луноокие странники ночи.
И магнитное соло луны,
как тропа вертикальная суши,
по которой торопятся сны,
чтоб обнять отошедшие души.
И ответить на лунный призыв,
получив от него откровенье,
что любовью и умерший жив,
и живой не подвержен забвенью.
В полнолуние сходят с ума
и нисходят к нему на восходе,
и полна золотая сума
серебром не рождённых мелодий.
13 сентября 2003
Азбука спасения
1.
Хлеба и зрелищ!
Идолов голых!
Что ты тут мелешь?!
Божьих глаголов
стаду свинячью
напрочь не надо:
бесы в нём скачут –
аж до упада.
К ним обращаться
с бисером Божьим ?! –
с жизнью прощаться
неосторожно.
Хрюканье, визги,
злобные рыла –
люди-огрызки –
было да сплыло.
Племя людское
с Богом лишь живо.
Это ж – другое –
подло и лживо.
С верху – до нИзу –
не человечье.
В бездну им визу!
В ад их – навечно!
Сами желают,
сами стремятся:
хрюкают, лают
и не боятся
Господа Бога,
души заклавши.
Как же их много –
гибель избравших!..
Бисер затоптан,
рАспято Слово,
зрелища – оптом –
снова и снова.
Кто же спасётся:
слева – направо?
Красное солнце
плачет кроваво…
2.
Сердце – любви ось.
Я не хочу – врозь!
Вижу слепых – всех:
грех их – и мой грех.
Тело одно – мы.
Нам бы – из лап тьмы!
Нам бы – в любви впредь,
чтоб победить смерть!
Праотцев грех смыт
Кровью Христа. Мы –
Крестным Путём – ТЕМ,
чтобы спастись – всем.
Господи – наш Путь,
Истиной нам будь!
Жизнью ЗА НАС – В НАС –
Ты Сам Себя спас.
3.
Только жертвы вразумляют,
да и то немногих,
лишь мученья отрезвляют,
да и то не всех.
Дьявол по миру гуляет –
метит козлоногих,
бесы души заселяют
высевают грех.
Не тягаться с ними нам,
коль без Бога будем,
без Него мы, как без сил –
полные нули!
Но сказал Он: «Аз воздам!» –
зарубите, люди!
Он воскрес и воскресил
тех, кто с Ним пошли.
Выбравшим не хлеб, а крест,
вечное – дороже,
хоть и скорби на пути,
и гонений боль.
Только слышится окрест:
Слава Тебе, Боже,
что сподобил нас идти
следом за Тобой!
Укрепи и вразуми,
в бедах не покини!
И Причастья Таин Своих
благодать подай!
Покаянных нас прими,
сирых не отрини,
будь защитой от лихих
поднебесных стай.
Уподобиться Христу –
вот залог спасенья,
всё без ропота снести,
Господу поя.
Поклонимся же Кресту –
Древу Воскресенья!
Боже Господи, прости
людие Твоя!
Если надо жертвой стать
для души пропащей,
если хоть кого спасти
сможет жертва та,
дай нам силы пострадать,
как святые наши,
дай нам веру пронести,
не предав Христа!
13.11.08
