* * *
Что делать мне, когда ползет фиорд,
Змеей впиваясь в тело городское,
Когда уже не хочется покоя,
Когда вокруг любой подонок горд,
Когда огонь в камине, и смола
Стекает, пузырясь, по телу древа?
Сижу, как всеми брошенная дева,
У вклеенного в сумерки стола.
Мне душу не гноить на канапе,
Она в тиши болит, горчит и стонет.
Я в общем поэтическом вагоне
Размещена в отдельное купе.
* * *
Ты дотронься до меня губами,
Ты уткнись в ключицу головой,
Бьет нас по стене планида лбами,
Будто мячик водно-половой.
Я не плачу, не давлю на жалость,
Я тебя сильнее, без прикрас.
Обними меня, ведь это малость,
Может, это – в предпоследний раз.
Снова солнце в тучу заскочило,
Словно в тень от твоего плаща.
Я тебя к себе не приучила…
А теперь – в последний. И прощай.
* * *
Ты случаен, а я неслучайна,
Я закон, что дается немногим,
Потому и гляжу я печально,
Потому и стою на пороге.
Позабыты прошедшие ночи,
Ты влюблен был, а думаешь:”Глуп…”
Облетает лавровый веночек
Прямо в суп. Прямо в суп. Прямо в суп.
* * *
Далекие края,
Туманная дорога…
Живу под Осло я
И под тобой немного.
А ты живешь, мой свет,
Как колос в чистом поле.
На свете счастья нет,
А есть покой и Коля,
А есть сплетенье тел
В скульптурах Вигелунда…
Вселенская «полундра»,
Полночный беспредел.
* * *
Я не смогла судьбу делить с тобою,
Все к лучшему, одной мне не пропасть.
Ведь в партитуру к нудному гобою
Нежнейшей скрипке не дано попасть.
Что ты стоишь растерянно и жалко
В слияньи света Марса и Плеяд?
Я постараюсь шатко, но не валко
Испить внезапной катастрофы яд.
Хоть, говорят, завидовать негоже,
Но уголок мой скудно освещен…
Прошу, отдай мне этот мир, о, Боже!
Тебе зачем? Ты сделаешь еще.
* * *
В высоком лондонском кругу
Как на последнем берегу –
Прощальный окрик на бегу,
И снова в омут.
Придет незваное такси
И, сколько ты ни голоси,
Какое тесто ни меси –
Не быть другому.
О, этот город-лоботряс
Салатом человечьих мяс
Насытит душу и воздаст
Мне катастрофой.
Среди картинных галерей,
В плену узорчатых дверей
Я одинока как еврей
Перед Голгофой.
Осколок жизни болевой
Пронзит листву над головой,
Вокруг то плач, то смех, то вой,
Но нет сомненья –
Небесный правит командир,
И на земле пусть будет мир
И в человецех – звуки лир,
Благоволенье.
ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА БАРДОДЫМА *)
Избавляясь порой от семени,
Что подругам текло по коже,
Жили вы в предвоенном времени,
Да и в послевоенном – тоже.
Вот мальчишки играют в дерби, и
При отваге такой в экстазе я.
Самолеты несут их в Сербию,
Поезда их везут в Абхазию.
Они бродят по рощам Косово,
Средь лимонных дубрав Сухуми,
Непричесанно, неотесанно
Бормоча: «Бля, талифа куми…»
Все нормально. Туман рассеется.
Свиньи есть. Есть и к ним корыто.
Лишь проблема одна имеется –
В организме свинца избыток.
*) Для тех, кто не в курсе: А. Бардодым – это прекрасный российский поэт, участник группы Куртуазных маньеристов. Поехав в Абхазию, он участвовал в боях за ее независимость. И был убит.
* * *
В отчизне, поседевшей как манто
И лгущей, словно шлюха сутенеру,
Была юна я. Он был стар. Зато
Мне в те года все чувства были впору.
Уже горенье юности не впрок,
Что там могла – теперь я не умею,
Лишь по ночам твержу я, как зарок,
Опять: «Россия. Лета. Лорелея…»
* * *
Я сижу забыта,
Капает рассвет.
Фляжка «Аквавита»,
Пачка сигарет.
Люди – человеки
В профиль и анфас,
Поднимите веки,
Я не вижу вас.
Выглядят убого
Все мои мечты.
Подожди немного,
Отдохнешь и ты…
* * *
Закружило, запуржило, замело,
Занедужило, забило, западло…
Фиолетова скала и зелен фиорд,
Мутно – бел распухших туч холодный торт.
Лезут призраки из мерзлого окна,
Только свист и в промежутках – тишина.
Что-то скачет, что-то вьется за пургой….
Хорошо, что мы расстались, дорогой!
* * *
Белая стиральная машина
Помогает мне зимой и летом.
Раньше это делал мой мужчина,
Приручённый, вскормленный, согретый.
Опустела клетка, снят замочек,
Лишь машина тихо плещет звуки…
Из травы сплету себе веночек,
Приручу кого-нибудь со скуки.
* *
Запрусь на кухне. Не мешай
Мне буквы на листочек сыпать.
Иди в салон. Найди что выпить
И телевизор посношай.
А я уткнусь в свою ладонь
Простой земной домохозяйки,
Мои мечты – не млеко-яйки,
А Темза, Эльба и Дордонь.
Я знаю – в вечность путь закрыт,
Туда не сделаю ни шага.
…Пылает бедная бумага,
Спокойно рукопись горит.
* * *
Я сегодня веселая,
Я не верю в приметы,
Исполняю все соло я
То, что раньше – дуэтом.
А колечко, как олово,
С пальца тихо стекало –
Обрела я вновь голову,
Что когда-то теряла.
Я нажарю картошечки,
Я открою флакончик,
Опрокину немножечко
И пойду на балкончик,
На звезду пролетавшую
Загадаю удачу…
Поднимусь я, упавшая,
И не плачу. Не плачу.
ПРОЩАНИЕ
Я тебя не вспоминаю,
Ничего нет на душе.
Слабость тут не проканает –
Шпаги скрещены. Туше!
Были помыслы едины –
Сгнил консенсуса елей…
Пожалей мои седины,
“Лондатон” мой пожалей.
Ты, от злости весь топорщась,
Скроешь свой в ночи портрет.
…Уважайте труд уборщиц,
Уходя гасите свет.
БЕСПОКОЙСТВО
Дождь идет, снег идет, человек идет, время идет,
раздается сугроб под ногами идущих и тает, как сахар.
Есть билет на полет, на один безвозвратный прощальный полет,
и летит самолет, и ревет на басах, словно музыка нового Баха.
Повернешься назад, глянешь в окна, где солнце изрядно сломалось,
перекрестишься, вспомнив бесовские игры соседских унылых детей.
Грустно? Грустно. Ужасно? Еще бы! Но все это мелкая малость,
что торчит сквозь курсив моросящих недужных газетных статей.
Снова стук, снова плач, снова горечь от чьей-то ненужной печали,
а дождинка ползет по стеклу перевязанных ниткой очков.
Снова сбита я влет. Помнишь, как мы взахлеб отмечали
дни рожденья, дни ангела, дни просветленья и дни дурачков?
“До свиданья навеки!”- какой несуразный, неправильно слепленный образ!
У прощанья – нелепый, соленый, полуночный вяжущий вкус.
Как обычно все – лает собака, кричит пересмешник, кусается кобра,
затаился в углу хмурый кот и мотает, мотает на ус…
* * *
В рубашечке “Лакоста”,
в кроссовках “Нью баланс”
жить в этом мире просто –
всегда имеешь шанс.
Красивая фигура,
зеленые глаза,
и далеко не дура,
посмею вам сказать.
Флакончик от Версаче,
белье от “Донди Свад”…
Иди ко мне, мой мальчик,
сними с меня наряд.
…Но друг сидит на стуле,
тоскою обуян,
и варятся в кастрюле
пельмени “Микоян”.
* * *
Белые отметины цветов,
Маленькие, тусклые, но гордые,
В скалах над извилистыми фиордами…
Крикни им:”Готов?” “Всегда готов!”
Дождь на них едва поморосил –
Крошат камень над стальными водами.
Милые мои! Одной породы мы,
Пробиваюсь к жизни в меру сил.
* * *
Днем ли, вечером, к утру–
Я когда-нибудь помру.
Попадет под лемех камень
Мне на жизненной меже.
Я б хотела жить веками –
Это здесь не прохонже.
Протяну внезапно ноги
По брюссельской простыне,
И веселый черт двурогий
Подмигнет похабно мне,
А потом возьмет за груди
И с размаху – в тот котел,
Где давно томятся люди
Наших городов и сел.
Ты прощай навеки, Осло!
Киев-Родина, прощай!
На хрена я стала взрослой,
Чтобы сдохнуть невзначай?
…Вот когда фигня такая
Бьет подобно кирпичу,
Я к бумаге приникаю
И лечу себя, лечу.
МУЗЫКАНТША
Диезами, бемолями
Мои года просолены,
Мои года порезаны
Бемолями, диезами.
Сведя свой путь с диезами,
Не породниться с Крезами.
Не сгинуть в алкоголе ли,
Сведя свой путь с бемолями?
Судьба дурной подругою
Решила: «Быть поруганной
Не Петями, не Колями –
Диезами, бемолями.»
* * *
«Но Лондон звал твое внимание. Твой взор…» –
В письме закончу строчку,
Схожу на почту, и конверт уйдет в простор,
Я ж – снова в одиночку,
Где в камере двухкомнатной живу,
Где каждый миг – не дорог,
Где вдруг приснится, словно наяву,
Что мне уже под сорок,
Что нужно перейти от Дидерот
К сухим страницам Канта,
Но, может, мне процент положен от
Зарытого таланта…
ИЗ БОЛЬНИЧНЫХ СТИХОВ
Бесшабашность и безбашенность,
Организма неотлаженность,
На крыльце листва сопрелая –
Жизни лента черно-белая.
Не герой и не избранница,
Не поймешь, что дальше станется,
Чем еще судьба суродует,
Оделит какою кодою…
Я изранена бесчисленно,
Все ненужно и бессмысленно…
Не обманута химерою,
Я прошу, боюсь и верую.
ИЗ БОЛЬНИЧНЫХ СТИХОВ – 2
Жарко мне в белом сугробе больничной постели,
Холодно мне под лучами норвежского солнца,
То полусон крутит светлые стены в чумной карусели,
То волосатые морды глядят не мигая в оконце.
От киновари заката до немочи бледной рассвета
Рвется на части мое бытие, неподвластное дреме,
Господи, чем я Тебя рассердила, скажи мне про это!
Короток стих, но достанет скорбей и поэме…
* * *
Не говори мне про беременность,
Тебе вовеки не дано
Почувствовать ее вневременность,
Ее горчащее вино.
Когда под сердцем сердце тикает,
Толкает в кожу бугорок,
И жизнь, доселе одноликая,
Несет двух обликов урок.
Мой завершается удачно стих,
Листочек в книгу заложу,
Дрожу я от неоднозначности,
Дрожу, дрожу, дрожу, рожу….
