* * *
Смотрят окна друг другу в глаза,
отражаясь в небесном хаосе.
Подожди, не спеши,
если даже ударит гроза
и застынут дожди,
как слова на допросе,
и прожектором молния
высветит ночь, и дома
вдруг откроют себя
словно души. Подожди
не спеши, и играя в слова,
на тебя, как грозу,
я всю горечь земную обрушу.
Прокричу я совой, в темноту
упаду между сгорбленных сосен,
и укрывшись дождем,
я однажды под утро умру,
как опавшая осень.
ЧЕРНЫЙ СНЕГ
Борису Поплавскому
Был закат в сиреневых прожилках.
Лунный луч купался в облаках.
По небесно-голубой подстилке
Плыл к вечерне утомленный страх.
Как вдова в муаровой вуали,
Черный снег чернил цветной рассвет.
И снежинки танго танцевали.
Выводил мелодию кларнет.
День пришел, но ночь не уходила.
Свет горел в обугленном стекле.
Разожгли курильщики кадило.
Жертву жгли на жертвенном костре.
Плакал над могилою еретик,
В гроб вбивала гвозди тишина.
Где-то на загадочной планете
Шла междуусобная война.
Отражались молнии в кувшине.
Мылся кот в отравленном тазу.
Уезжало утро на машине,
Падал снег под окнами в грозу.
Но плывут невиданные волны
В пропасть умирающих начал.
Вспыхнул где-то желтизною молний
Вдруг уплывший в прошлое причал…
Черный снег летел, как черный улей,
Черным пеплом в розовый сугроб.
На земле поэт великий умер…
Нищета вбивала гвозди в гроб…
Был закат в серебряной окраске,
Лунный луч мечту чертил едва…
Жизнь прошла как будто в страшной сказке…
Жил в Париже, умер в тридцать два…
* * *
Такая тихая тоска к дождю пристала мокрым телом.
Под шелест плачущего дня я вместе с грустью постарела.
Через завесу бытия рождалась тень забытых предков.
Парила над землей душа, как будто выпорхнув из клетки.
Глаза вечерние луны скользили вдоль чужой планеты.
На мокром полотне земли слова из Ветхого Завета
Плели ритмический узор на языке моей молитвы.
И лунный дождь земле дарил тоски серебряные слитки.
Жара страдала за окном, стекая потом вдоль по крыше.
На ветвях жалобно играл свою мелодию Всевышний.
Печаль темнела в облаках, ей тихо вторила тревога.
И кто-то в тишине молил опять прощения у Бога.
Так завершался жаркий день на грани приходящей ночи.
Пел грустно где-то соловей, конец вселенной напророчив.
Клубилась жизнь в бокале сна, с бессоницей в горячем споре.
В лиловом будущем тонул безумный ангел в Мертвом море…
* * *
Ты растворился где-то в глубине,
На самом дне душевного смятенья.
И завернувшись в черную парчу,
Я в дом твой летней ночью залечу
Живою, теплой и чужлю тенью.
Я вижу очертания картин,
Твой силуэт за горькой чашкой чая.
И ты один. И ты совсем одни.
Как в этот миг я по тебе скучаю.
Спиралью вьется дым от сигарет,
На стол в раздумье ты роняешь пепел.
И женщины, который рядом нет,
На стенке ночь скульптурно профиль лепит.
Ты чувствуешь движение гардин.
За ними – тень. И горечь ощущая,
Я знаю – ты один, совсем один,
Как в этот миг я по тебе скучаю!
* * *
На краешке стола – твое лицо,
глаза – на дне прозрачного стакана.
Мираж. Обман. Но как же без обмана,
когда нам расставаться суждено,
когда меняет утро очертанья
и краски с летних переходят в дождь.
Какой дорогой ту ко мне придешь?
Своей? Неровной, просто без названья.
Еще со скрипом движется в замке
мой ключ, не отмыкающий печали,
а я уже опять стремлюсь к тебе,
как в первый раз, как птица на причале.
Возьми с собой ты губ моих тепло,
ликера терпкость и ладоней влагу.
И я пишу, и льется на бумагу
Синь глаз твоих сквозь тонкое стекло.
* * *
Ты разложила пасьянс.
Но карты врут. Они пророчут,
Что оборвется голос ночью
И кончится земной романс.
И странный мальчик из коры
Сплетет тугую паутину,
Как будто раму для картины
В другие темные миры.
Мурлычит ночь. Бездомный кот
Один – он никому не нужен.
Плывет легко по звездным лужам
Зимы последней ледоход.
Вкус ветра на губах, как мед.
Пчелиный яд в глубоких сотах.
Ты ожидаешь с неохотой,
Когда зима в тебе умрет.
Ты ждешь весны. Она и лето
Опять играют в проферанс.
Свет фонарей давно погас.
По мостовой стучит карета
И косманавт летит на Марс.
Он в путь опять собрался долгий.
А ты считаешь дни и годы,
Танцуя вальс, последний вальс.
* * *
Мы вернемся, если будем живы,
Если к дому приведет Господь.
Иван Елагин
По комнате мечутся снежные блики.
В извилинах складок затеряны рифмы.
И памяти странно-скользящие лики
Звучат музыкально-замедленным ритмом.
Сон раненой птицей повис над вселенной.
Глаза, словно звезды, их взгляд неподвижен.
Две тени скрестились на белой постели.
Их шепот и шорох чуть в сумерках слышен.
Как мрачен дороги изогнутый стержень,
Едва освещенный безлунною ночью.
Но контур на стенке. И холодно сдержан
в морозных тонах чей-то профиль нечеткий.
И я возвращаюсь. По памяти скользкой,
По тонкому льду зазеркального детства
Спешу к незнакому городу в гости.
Но память упрямо застыла на месте.
Как сморщилось утро, совсем постарело.
Осунулись улицы, лица прохожих.
И города сонное легкое тело
На пропасти черное тело похоже.
А в сумерках тает янтарная лунность.
Как в кадре из фильма, бледнеют виденья.
Гуляет по Невскому старая юность
Обняв голубое свое привиденье.
Прощаюсь навечно. И грустно, и горько.
Пора просыпаться, но тянет обратно,
Где память и юность, и детства осколки…
Все это куда-то ушло безвозвратно…
* * *
Зима в белой шапке и белой кольчуге
Кружится по снегу, как в замкнутом круге.
Играет метель на рояле сонату
О том, что за счастье несем мы расплату.
И два одиночества жмутся друг к другу,
И кружит метель по закрытому кругу,
И шепчется грусть с человеком неслышно,
Их шепот ложится сугробом на крышу.
Рассыпались звезды – алмазные льдинки,
Торопится вечер на чьи-то поминки.
Тоскливо и холодно в зимнюю стужу.
Зачем же зима над вселенною кружит?
Зачем одиночество с грустным партнером
Мелодии Брамса заученно вторит?
И кажется нет голубого эклипса,
И в вальсе кружатся задумчиво мысли.
Слагает метель свою грустную песню,
Как снежные хлопья летят в поднебесье.
А чувства расстаяли в зимнюю вьюгу.
И мечутся строки по снежному кругу…
