Кости, земля, трава
—
Милый, так страшно: кости, земля, трава,
говорить с тобою будет в поле моя голова:
так бы лежала с тобою тёпленьким,
когда бы была жива.
—
Тело гниёт в земле, превращается в золото ртуть,
внутренности мои великаны варят в котле,
смотрит из чащи на тебя моя левая грудь,
смотрит из-под корней на тебя моя правая грудь:
так и лежала б с тобою тёпленьким,
когда б не была в земле.
—
Стынет ноябрь, в земле усмехается нижний бог,
говорить с тобой будет из озера мой правый бок:
так и лежал бы с тобою тёпленьким,
когда бы я только мог.
—
На пустыре кости, трава, целлофан,
мой мизинец отрезанный страшная птица ест,
помнишь, как ты меня гладил и целовал,
зачем ты меня оставил, мне одиноко здесь.
—
Знаю, пребудут кости, земля, трава,
говорить с тобою будет в поле моя голова,
внутренности мои великаны варят в котле,
смотрит из чащи на тебя моя левая грудь,
смотрит из-под корней на тебя моя правая грудь,
говорить с тобой будет из озера мой правый бок,
мой мизинец отрезанный страшная птица ест,
это мир мёртвых, что ты меня разлюбил.
* * *
Озеро Онего с голубым снежком,
по нему гуляют жмурики пешком,
их потом увозит аэромобиль.
Я кого-то нынче, кажется, убил.
Сосны обрамляют угольной стеной,
это всё далёко, это не со мной,
я же ангел божий, отсвет неземной,
светлая дорога, слышь, передо мной.
Маленькие сосны дальних берегов,
это перспектива, это горизонт,
оторочка лисьих сказочных мехов,
армий снеговичьих леденящий фронт.
Странные фигуры стынут на ветру,
камня и железа, и творенья рук,
идолы для капища, чурбачные дары,
а за ними древние безлюдные миры.
В наркодиспансере нынче новый год,
мы придём попросим, нам что-нибудь дадут,
а в соседнем морге тоже новый год,
и, конечно, новый год в камерном аду.
* * *
…и был бы миг — миг исполнения судеб
и обретения святого тела славы,
брата с сестрой нетленная любовь,
внутри печи металлов переплавы,
костей, сердец, желаний переплавы,
когда и разделённость и страданье
преобразит нетленная любовь.
твоя-моя нетленная любовь
и будет без похмелья охмеленье
и будет без увечья оскопленье
и единенье без совокупленья
…и был бы миг — но если без него
пусть будет нежность горячей и крепче,
и жёстче, и отчаяннее речи,
но очарованней, как яблоневый дым.
пусть будет тайна неприкосновенна
письма, и эроса, и то, что есть за ним,
и будет жизнь летящим дуновеньем,
и очарованней, как падают в моря,
и как поют о самом сокровенном
и никогда о нём не говорят,
и очарованней, как падают сердца,
пусть будет тайна неприкосновенна
и будет смерть как старшая заря.
чтоб не мешать с дерьмом мою невинность
мне обороной камни маннергейма
чтоб не мешать с дерьмом мою любовь
я сам её убил и в лесе спрятал
и уберёг её от поруганья
в земле, корнях, её грибницах, соках,
так, ниже нижнего хранится, что высоко
натура, девушка, будь неприкосновенна
в гранитной обороне маннергейма
…и пули на земле у старых дотов,
земля хранит любовь в сокрытых соках
и ненавидит наши племена,
и запечатан мёд у цвергов в сотах,
в лесах блуждает зимняя война,
и тот, кто не напился допьяна, —
на свете не согреться, не согреться,
и очарованней, и падает, как сердце,
в озёрный край прозрачная весна.
…и с нею грозы вод околоплодных,
и с нею все небесные полотна,
подснежнички и китежские флейты,
и печки, что затопятся в домах,
где наших с братом тел творятся сплавы,
и где мы обретаем тело славы,
и где я в оный год сошёл с ума,
и с нею половодье рек молочных,
и с нею наполнение колодцев
водой целебной с-под алатыря.
и с ней твоя-моя любовь нетленна
земля и тайна неприкосновенна
и смерть верна как старшая заря.
* * *
Я вижу землю далеко, туман — зелёное стекло,
и та, которую ищу, как сквозь печаль, через бутыль.
Там вижу озеро на дне, его цветеньем повело,
стеклом зелёным алкогольным,
болотным пивом золотым.
А в нём блистает чешуя, и мой там прячется дракон,
дракон один — и он внутри, он мой кузнец, он мой венец,
и ту, которую ищу, годами пожирает он.
Я есть дракон, ты будь герой. Сказал — и мне пришёл конец.
Он Змей Горыныч, бог Троян, я юный жрец, он мой отец.
Дракон один — и он недуг, он мой надлом, и поделом.
Ведь ту, которую ищу, я сам привёл к нему, подлец,
на его ящерное ложе,
его смертельное стекло.
Дракон один — и он недуг, он лучший друг, он господин,
а та, которую ищу, — из всех начал моя печаль.
Я есть герой, ты есть дракон, и пусть останется один, —
когда бы так мне мочь сказать, держась за рукоять меча.
* * *
Сосны рождают янтарь.
Чинит проводку монтер.
Хожу в непрозрачных очках,
незрячих люблю дурачков.
Красива ты и умна,
строгая ты, не по мне.
Моя утекает печаль,
колеблется жизнь-качель.
Птичка чудесно поет,
птичка — малютка-поэт.
Буду ли счастлива я?
Гнездо на тебе совью.
* * *
Когда я вырасту большая,
я буду зимой ходить в шапке,
и мне, наверное, придется работать.
И если будет некуда деться,
пойду в школу для умственно отсталых
учительницей литературы,
или даже в обычную школу.
И дети будут меня не слушать,
болтать, шевелить ушами.
Они будут писать на тройки
сочинения по «Капитанской дочке»
и знать только трех поэтов:
Пушкина, Лермонтова, да еще Цветаеву —
наиболее продвинутые девочки.
И ничего нельзя будет поделать —
директор школы, родители, завуч.
Так что лучше я не вырасту большая,
не буду зимой ходить в шапке
и не пойду работать.
