Александру Романову
Словно речка всхлипнула вдали.
Словно камни лопнули со стоном!
Замер друг мой в полутьме зеленой:
— Слышишь? Это плачут журавли…
Журавли!
Откуда вы взялись?
Как же вы решились полукругом
распахнуться вольно друг за другом
над землею выстрелов и лис?
Стынет солнце в розовой золе…
Милые, затейливые птицы!
Ноги — спицы!
Клювы — тоже спицы!
Сколько вас осталось на земле?
На земле —
обветренной дыханьем
миллиардов жизней —
на земле
клики журавлиные стихают.
Если б только клики журавлей!
Потому и встал я до утра,
сапогами
пять болот
разметил,
чтоб успеть застать вас на планете,
тяжкой от несчитанных утрат.
Семь потов на том пути пролил.
Лез в чащобы.
И пролез.
И — замер:
словно луг зацвел перед глазами!
Ведь не плачут — пляшут журавли!
Полукругом, в пойме у реки,
выгибая ласковые шеи,
не горюют — веселятся, шельмы!
Всем земным напастям вопреки!
Пляшут!
Ходят пестрою волной,
кликами приветствуя подружек.
И хвосты снопами жарких стружек
вьются разудало и хмельно.
Бьют ногами в тихую росу,
гомонят — расшаркиваясь гордо,
будто юбки в жатую оборку,
крылья припуская на весу.
А трава — легка весной, низка!
А туман — горюч в лужайных складках!
А на сердце —
так светло и сладко,
что с тоской не справиться никак…
И шагаешь в солнечной пыли
синим-синим утром по болоту…
Будьте же удачливы в полете,
радостные птицы — журавли!
Мне по-человечески обидно,
что ничем не в силах вам помочь.
Разве тем лишь,
что я вас не выдам —
заверчу тропу, запрячу в ночь.
Стану скуп на жесты и слова,
затаю под сердцем место пляски,
чтобы знать:
жива на свете сказка!
Чтобы верить:
будет жизнь жива!
