ЖИЗНЬ
Animula, vagula, blandula.*
Жизнь! Не знаю я, что ты такое,
Но знаю, что должны будем расстаться мы с тобою;
Где, как мы встретились, когда, какого дня,
Признаюсь, это тайна для меня.
Зато когда сбежишь, я точно назову
Куда положат это тело и главу,
Все мои части отнесут туда,
Но бесполезно всё, что от меня останется тогда.
Куда, скажи, куда ты так спешишь,
Когда и где изменится твой курс,
И как восстановить мне мой ресурс,
Скажи, пожалуйста, чего же ты молчишь?
В тот, эмпирического пламени безбрежный океан,
Откуда сущность твоя прилетела к нам,
Продолжишь ли ты убегать, когда
Свободна станешь ты от плоти? Навсегда?
Иль ты на время скроешься из глаз
И будешь ждать годами нужный час,
Что сможет враз от транса пробудить
И силу твою вновь восстановить?
Без чувств, без мысли можешь быть ли, спрашиваю я,
Скажи мне, кто ты, когда больше нет тебя?
Жизнь! Вместе мы с тобой давно, взгляни,
И в ясные и в пасмурные дни;
С друзьями трудно расставаться, резь в глазу,
Вздохну, возможно даже уроню слезу;
Уйди тихонечко и не предупреждай,
Ведь не смогу пойти с тобою вместе,
Не говори “Прощай”, а в новом светлом месте,
Мне «Утра доброго» ты лучше пожелай.
Перевод Дениса Говзича
ПРИМЕЧАНИЕ
*Аnimula vagula blandula — душа, скиталица нежная. Первая строка автоэпитафии римского императора Адриана (24 января 76 — 10 июля 138). Он прожил 62 года, 5 месяцев, 17 дней, царствовал 20 лет и 11 месяцев, умер от сердечной недостаточности
Опись имущества
в кабинете доктора Пристли
Вот карта мира. Здесь ни фута –
Его земли. И нет приюта.
Среди народов и племён,
Чья пыль на глобусе, имён –
От Птолемея и доныне –
Его неназванное имя.
Комплект монархов. Герб – уловка
Над раскачавшейся верёвкой,
И строгий, по ранжиру, ряд –
Святых Отцов большой парад,
Прописанный давно и верно
Над головами братьев смертных.
Вот Ювенал, цитат хранитель.
Певец пещер и нимф Овидий.
Юристы в мантиях: надел –
И, словно агнец, чист и бел.
Флаконы, пузырьки на полке –
Слать негодяям вызов колкий:
Молниеносный острый взгляд –
И стайки мелких бесенят
Влетят, сметут, как бес Лесажа,
Уют в домах соседних. Даже
То в кровлю молнию метнут,
То птиц побьют, то жён вспугнут.
Его термометр – на радость
Ему поднять поможет градус,
Будь это проповедь, процесс
Иль, может быть, одна из пьес.
Бумаги, книги – хаос редкий.
От фолианта до монетки –
Всё здесь: ответ, протест – и он
Свеж, отчеканен, огранён,
Как новенький стакан, и тоже
Ещё остыть немного должен.
Сошедший с вала влажный лист,
Где «Человек – и не гневись?»
Минувшее. Уроки. Темы.
Червём изъеденные схемы,
Ком разнородной ерунды –
И мрак. Ни тверди, ни воды.
Новорождённых книг личинки
Ждут от печатника начинки.
Другие выводком цыплят
С краями рваными стоят,
Бесформенны, как люди Кадма,
Чьи шлемы, копья многократно
Взошли над полем. Лишь потом
Явились руки со щитом
И ноги, прежде различимы,
Чем головы – не без причины:
Безмолвный гриб взрывает в срок
Его скрывавший бугорок.
Взошли – как спорные сужденья:
Все – из зубов. Росли в сраженье.
«Но что, – его я слышу глас, –
Тревожит взгляд, волнует глаз?» –
То из эфира, безымянна,
родится мысль – и канет в пламя.
Перевод Ирины Аргутиной