Оригинал материала: http://gazeta-licey.ru/content/view/4224/1/
Петрозаводск отмечает завтра свою 309-ю годовщину. Это хороший повод вспомнить людей, чей вклад в развитие нашего города бесценен. Среди них легендарный директор Онежского тракторного завода Борис Наумович Одлис, любивший повторять: «Иди на грозу, преодолевая свой страх».
В годы его директорства (1961 – 1986) около половины всей древесины в стране заготавливали с помощью тракторов ОТЗ, количество благоустроенных квартир заводчан выросло с 250 до 5 тысяч! Число детских садов увеличи
лось с 3 до 11, был построен пионерский лагерь на 340 мест, создан санаторий-профилакторий.
В 2004 году в Петрозаводске была издана книга Бориса Одлиса “В неравновесности тревожной”, редактор – Дмитрий Вересов. В нее вошли стихи и интервью Бориса Наумовича Одлиса (1926 – 1997). Тираж книги невелик – всего 300 экземпляров. Публикуем с разрешения составителей книги биографический очерк о Борисе Одлисе, написанный его сыном Давидом Одлисом.
Мы родились в стране,
которой больше нет.
Но в Атлантиде той
мы были, мы любили.
(Е. Евтушенко, «Прощай, наш красный флаг»)
Помню, вскоре после того, как не стало Советского Союза, мы с отцом гуляли по Парку пионеров (ныне Губернаторскому) и беседовали о событиях в стране. Он с болью воспринял распад СССР, хотя еще в 70-х годах писал в журнале «Коммунист» о системных проблемах рыночной экономики и уже позже, но задолго до перестройки, говорил о неизбежности рыночных реформ. Предвидел он и то, что провести их в рамках существующего государства практически невозможно, что заплатить за реформы придется расслоением общества и обострением национальных противоречий. Своими пессимистическими прогнозами в самом начале 80-х он делился с Николаем Рыжковым, заведовавшим тогда экономическим отделом ЦК КПСС.
Да, умом он понимал историческую неизбежность происходящего. Но ведь с карты мира исчезла его страна, его Родина. Страна и страшная, и прекрасная, совсем не похожая на зарождавшуюся рыночную Россию, и такая родная, несмотря на крушение теорий, низвержение кумиров, развенчание легенд. Принять это было непросто. Персональная союзная пенсия, которой за выдающиеся заслуги в труде наградила его исчезнувшая «атлантида», была упразднена, коммунистическая партия, которой он верил, окончательно дискредитировала себя в его глазах, породив ГКЧП 19 августа 1991 года, а все его накопления «на черный день», как у абсолютного большинства советских граждан, были съедены инфляцией.
Но он не умел долго предаваться унынию. Он читал лекции по теории управления, помогал как советник новому генеральному директору Онежского тракторного завода Н. Волнухину, с восторгом открывал для себя ранее запрещенные для публикации в СССР произведения и, как всегда, с жадностью поглощал информацию из газет, журналов, выпусков новостей, стараясь не упустить ни одной подробности.
Отец родился 6 августа 1926 года в городе Первомайске Николаевской области (Украина). Детство его прошло в Одессе, которая, видимо, развила его врожденное чувство юмора. Он умел шутить в любых ситуациях, и это качество помогало ему в жизни. Как-то ему делали операцию под местным наркозом – нужно было удалить кисту на кости. Хирурги работали режущими инструментами и стучали молотками. Было очень больно. А этажом выше шел ремонт, оттуда также доносился стук. «Там тоже удаляют кисту?» – спросил отец, развеселив врачей так, что они были вынуждены приостановить операцию, чтобы справиться с приступами смеха. «Больше так не шутите, Борис Наумович, – сказал хирург, – а то, не дай бог, оттяпаем со смеха что-нибудь лишнее».
Отец с удовольствием смотрел комедии, особенно любил фильмы Леонида Гайдая, не раз перечитывал и часто цитировал произведения Ильфа и Петрова. Помню, однажды в школьные годы я тяжело болел, и отец для поднятия боевого духа читал мне по вечерам «Трое в лодке, не считая собаки» (Джером К. Джером). Несмотря на то что книгу эту он хорошо знал, мне приходилось долго ждать, пока, мгновенно «просканировав» глазами абзац и вдоволь насмеявшись, он продолжит чтение вслух. Поэтому сначала я хохотал от его заразительного смеха, а потом уже от самой книги.
Именно в Одессе он написал свои первые стихи. Отец не считал себя поэтом, но к поэзии относился трепетно. Встретив случайно родственную душу, неравнодушную к поэзии, он мог всю ночь напролет читать наизусть любимые стихи. Его близкий друг – известный карельский художник и поэт Алексей Авдышев – спешил прочесть отцу по телефону свои только что родившиеся стихотворения и всегда прислушивался к его мнению.
Возможно, что Одесса привила отцу и любовь к музыке и песням. Денег на аппаратуру он не жалел: многочисленные патефоны, проигрыватели, бобинные и кассетные магнитофоны с моно- и стереозвучанием регулярно сменяли друг друга в ходе научно-технического прогресса. Особенно отец любил слушать бардов: песни А. Вертинского, Б. Окуджавы, А. Галича, В. Высоцкого и других исполнителей постоянно звучали в нашей квартире. Любил отец и попеть. Несмотря на полное отсутствие голоса и слуха, пел он громко, и поэтому мама, я и моя сестра Наталья часто отказывали ему в этом удовольствии.
Отсутствие вокальных данных компенсировалось у отца феноменальной памятью. Он на спор мог процитировать целые главы из известных литературных произведений (не важно стихи или прозу), помнил в подробностях школьные и институтские предметы, в его памяти хранилось несметное количество различных чисел, включая даже урожаи зерновых в СССР в конкретном году. Отец гордился своей памятью и не раз вспоминал фразу одного из своих институтских преподавателей, который сказал ему как-то: «Одлис, у вас не голова, а мусорный ящик».
Когда началась война, отцу было четырнадцать лет. Его отец – Наум Ефимович Одлис ушел на фронт, а он, став временно главой семьи и сознавая всю тяжесть свалившейся на него ответственности, со своей матерью Анной Давидовной и младшей сестрой Долли отправился в эвакуацию в г. Катта- Курган (Узбекистан). Дорога была долгой и нелегкой. Не хватало еды. Поезд периодически бомбили. И когда в одном небольшом городке незнакомая узбекская семья приютила их, голодных и уставших, и накормила лепешками, отец запомнил этот эпизод на всю жизнь. Поэтому понятие «советский интернационализм» для него не было пустым словосочетанием из учебников политэкономии социализма.
В 1943 году отец окончил среднюю школу в г. Катта-Кур- ган. В сохранившемся аттестате знания по всем предметам оценены как отличные.
В 1948 году, окончив Среднеазиатский индустриальный институт в Ташкенте по специальности «технология машиностроения», отец по распределению был направлен в Петрозаводск на Онежский машиностроительный завод (ныне Онежский тракторный завод), работа на котором стала главным делом всей его жизни. Где находится Онежский завод, он не знал и чуть было по ошибке не отправился в город Оне- го Архангельской области.
Среднеазиатский институт сыграл еще одну важную роль в судьбе отца. Именно в институте он познакомился с моей мамой (Асей Давыдовной). Они полюбили друг друга, поженились и вместе поехали в далекую и таинственную Карелию.
Это была красивая любовь, длившаяся почти полвека.
Отец шутя называл маму «девочка шиворот-навыворот» за ее нестандартные поступки и игнорирование некоторых общепринятых правил поведения. Однажды во время учебы в институте он, отказывая себе во всем, скопил деньги и на каникулах отправился навестить свою будущую супругу, которая по семейным обстоятельствам на один год уезжала из Ташкента в Москву. Всю долгую дорогу он рассказывал соседям по вагону, какая красивая и замечательная у него девушка. Когда поезд приехал в Москву, заинтригованные соседи вместе с отцом выглядывали в окно, выискивая неписаную красавицу, но ее на перроне не было. «Может, она нашла себе другого», – предположили попутчики. «Этого не может быть, – ответил отец, – вы просто не знаете мою Асеньку, нужно посмотреть с другой стороны состава». И действительно, из противоположных окон вагона все увидели одиноко стоящую на пустом перроне маленькую худенькую девочку. Когда отец, перебравшись на другой перрон, спросил ее, что она здесь делает, мама со всей непосредственностью объяснила, что на той стороне очень много народу.
О том, как сильно отец любил маму, можно судить по его стихотворениям, посвященным ей. А мама и сегодня по- прежнему его любит и не может смириться с потерей.
Поселились молодожены в отдельной комнате в деревянном доме на ул. Пробной. Комната была холодной, по ночам вода в ведре замерзала. От положенной им по ордеру большей и более теплой комнаты они отказались в пользу соседей – молодой семьи с двумя маленькими детьми. Оклад у отца в то время составлял 88 рублей, а килограмм масла стоил 54 рубля. Из верхней одежды имелась лишь трофейная немецкая шинель.
Отец сразу полюбил Карелию и Петрозаводск. Где бы он ни был, он всегда скучал по родному городу. А ездить по СССР ему приходилось немало. Бывали годы, когда общее время командировок исчислялось месяцами.
Отец начал работу на Онежском машиностроительном заводе в качестве технолога механосборочного цеха. Завод был сильно разрушен во время войны. В цехах не было даже отопления. За ночь станки заметало снегом и перед началом смены его приходилось сметать метелками. В то время специалистов с высшим образованием на заводе можно было пересчитать по пальцам. Не хватало и квалифицированных рабочих рук. По совместительству отцу пришлось стать расточником высокого разряда и почти год отработать в этом качестве. Сохранилась фотография 1949 года для газеты: «Комсомолец, рационализатор, инженер Борис Одлис внедрил работу токарных станков на скоростных режимах».
Добиваясь конкретных результатов в работе и имея выдающиеся организаторские способности, отец стремительно рос по служебной лестнице: в 1951 году – он уже главный технолог завода, в 1952 году – заместитель главного инженера, в 1956 году – начальник производства. В 1957 году по решению областного комитета партии, в те годы являвшегося высшим органом власти в республике, отец был переведен на руководящую должность в Карельский Совнархоз и проработал там два года. Впоследствии он шутя называл эти годы «черным пятном в своей биографии» и говорил, что «на стены бросался от скуки». Годы, проведенные в Совнархозе, на всю жизнь отбили у него желание работать в государственном аппарате управления. Почувствовав, что дисквалифицируется как специалист, он обратился к первому секретарю Карельского обкома КПСС Ивану Ильичу Сенькину с настоятельной просьбой вернуть его на завод. Просьба была удовлетворена, и в 1959 году он был назначен главным инженером, а в 1961 году – директором Онежского тракторного завода.
Отец спешил жить, успевая одновременно заниматься столькими делами, что сегодня это кажется просто невероятным. Руководя заводом, он немало времени уделял семье; успевал прочитывать все новинки литературы; посещал кино, театр; любил играть и весьма неплохо играл в бильярд; имел первый разряд по настольному теннису; играл в шашки, шахматы; занимался любительским кино- и фотоделом (самостоятельно отснятый, проявленный и смонтированный им на 8-мм пленке игровой фильм «Наташа собирается в детский сад», где главную роль блестяще сыграла моя сестра, мы до сих пор смотрим с большим удовольствием); писал книги и статьи по вопросам управления предприятием; когда в Петрозаводске стали появляться первые дачные кооперативы, фанатично увлекся земледелием; иногда с удовольствием баловал нас и удивлял гостей различными приготовленными им вкусностями; любил водить машину, ловить рыбу (охоту он не любил), собирать грибы, плавать, смотреть хоккей и футбол, рассказывать анекдоты и смешные истории; любил собак, кошек; разводил аквариумных рыбок.
Перечислять его увлечения можно бесконечно. Он любил все связанное с активной деятельностью и не переносил рутину. Его невозможно было, например, заставить просто лежать и загорать на пляже в течение более чем тридцати минут. Осваивая новый для себя вид деятельности, не важно какой (от разведения цветов до приготовления пищи), он сначала внимательно изучал всю посвященную данной теме литературу, читал инструкции, затем выслушивал советы и рекомендации «бывалых» и лишь после этого, вооружившись теорией, принимался за дело. Причем все, чем он занимался, он делал качественно, с любовью и азартом.
Когда он выступал, читал лекцию или просто что-то рассказывал, он делал это настолько эмоционально, что целиком и полностью завладевал вниманием аудитории. Широта его кругозора позволяла ему со знанием дела говорить на любую предложенную собеседником тему, а словарный запас его был так велик, что разгадывание кроссвордов не представляло для него никакого труда и интереса.
Ему было почти семьдесят лет, когда он осваивал домашний компьютер. Помню, с каким восторгом он демонстрировал мне первый текст, самостоятельно набранный им в текстовом редакторе «Лексикон». Думаю, что многие мои сверстники уже не умеют так удивляться, восторгаться и так радоваться жизни, как умел он в последние отпущенные ему годы.
Но, пожалуй, главным увлечением отца были люди. «Запомни, каждый человек – это вселенная, людей нужно принимать такими, какие они есть», – не раз говорил он мне, цитируя четверостишье Расула Гамзатова:
К дальним звездам, в небесную роздымь
Улетали ракеты не раз.
Люди, люди – высокие звезды,
Долететь бы мне только до вас.
Он искренне интересовался окружавшими его людьми, мельчайшими подробностями их жизни. А его феноменальная память навсегда сохраняла услышанную хотя бы один раз информацию. Обходя завод, он видел в каждом встретившемся ему на пути не только руководителя, специалиста, рабочего, а, в первую очередь, человека, с которым ему нередко было о чем поговорить, чем поинтересоваться. Не ограничиваясь дежурной фразой «как дела?», он узнавал, выздоровела ли жена, как учится сын, закончен ли дачный сезон, как бегает недавно купленная машина и т.д. и т.п. В то время не были известны рекомендации Дейла Карнеги о том, как завоевать расположение людей, да он в них и не нуждался. Ему действительно было интересно все услышанное. И «онежцы» отвечали ему взаимностью. У него практически не было врагов. Ведь он пытался понять, а значит, простить и найти применение даже тем, кто был настроен по отношению к нему враждебно. Но таких было очень немного, большинство же работников завода тепло относились к своему директору и ценили его за высокий профессионализм и человечность.
Не удивительно, что у отца было немало близких друзей и очень много приятелей. Ему везло на встречи с выдающимися людьми: с советскими и зарубежными государственными деятелями, со знаменитыми писателями, поэтами, известными представителями искусства, науки, военачальниками, космонавтами и просто интересными людьми. В беседе он быстро подбирал «ключик» к незнакомцам, и бывало, что мимолетная встреча на каком-нибудь выездном мероприятии перерастала в многолетнюю дружбу. К нему домой нередко приходили за советом и простые рабочие, и известные петрозаводчане. Он никому не отказывал. Многочисленные родственники отца и мамы души в нем не чаяли и всегда радовались общению с ним. Мы с сестрой с детских лет понимали, что наш папа – человек незаурядный, гордились им и любили его. Отец принципиально старался не сближаться с коллегами по работе, считая, что это может помешать ему в управлении заводом, но приятельские отношения поддерживал с большинством из них.
Для отца не существовало понятия «высшее общество». Именно поэтому он не сумел приспособиться к отдыху на служебной даче в элитарной Шуйской Чупе и перебрался на базу отдыха завода на оз. Лососинное, а со временем построил дачу в заводском кооперативе «Онежец». Не так давно один московский академик, вспоминая отца, сказал мне, что для него и его коллег по работе казалась чем-то удивительным дружба Бориса Одлиса, занимавшего в те годы высокую ступень в сложной партийно-хозяйственной иерархии советской системы, с рядовым научным сотрудником возглавляемого этим академиком НИИ. «Представляешь, – рассказывал мне академик, – твой отец даже иногда останавливался ночевать в его маленькой квартирке, предпочитая ее гостинице «Россия». Поскольку родители привили и мне, и моей сестре Наталье иммунитет к любого рода попыткам поделить людей по сортам, слоям, кастам и пр. в зависимости от должности, образования, уровня достатка, национальности и места в обществе, то мне, в свою очередь, было не понятно, что именно удивляло академика и его коллег.
Несмотря на то что в Петрозаводске отец был самым высокооплачиваемым (по официальным данным) руководителем, его отличала редкая скромность. Со старого горбатого «Запорожца» он нехотя пересел на «Москвич-412» лишь после того, как заводчане шутя пригрозили ему сжечь «позорящий их директора автомобиль». С 412-м «Москвичом» он и вышел на пенсию в 1986 году. Отец практически не использовал свои
возможности приобретать по знакомству дефицитные продукты и вещи (для тех, кто не застал те времена, скажу для примера, что под категорию дефицитных подпадали тогда все съедобные мясные продукты). Колбасу и прочие «деликатесы» отец привозил из Москвы. Когда однажды в столовой заводского профилактория нам дали на завтрак «сухим пайком» вместо четырех положенных порций масла кусок граммов на двести, это стало причиной скандала с разборками, чуть было не закончившегося увольнением несчастной поварихи, пожелавшей сделать приятное директору завода.
Приемы по личным вопросам были для отца одной из самых тяжелых обязанностей. В основном людей волновал квартирный вопрос. Ждать очереди на жилье можно было всю жизнь. Когда отец возглавил завод в 1961 году, основную часть жилого фонда предприятия составляли деревянные неблагоустроенные дома, среди которых было большое количество бараков. За годы его директорства было снесено 48 таких домов, расселено 474 семьи, количество семей онежцев, проживающих в благоустроенных квартирах возросло, с 250 до 5000, но этого было явно недостаточно, чтобы снять жилищную проблему. На момент выхода отца на пенсию в 1986 году на очереди за квартирами все еще стояли около 1300 семей, из которых свыше 500 проживали в неблагоустроенных домах. Очевидно, что в такой ситуации вести прием по личным вопросам было непросто. Многие люди находились на грани отчаянья. Помочь можно было единицам, а остальных нужно было внимательно выслушать и по возможности успокоить до очередного приема по личным вопросам. В такие дни отец приходил домой как выжатый лимон – усталый и злой, и мы знали, что лучше к нему не приставать.
Водитель директорской «Волги» рассказал по секрету моей маме, как однажды во время заселения нового заводского дома отец попросил его подъехать к зданию и постоять в сторонке, чтобы машину никто не увидел. Ему хотелось посмотреть на счастливые лица людей, дождавшихся своей очереди.
Может сложиться мнение, что отец был добреньким и мягким директором завода. Это не так. Действуя в интересах всего коллектива, он умел принимать очень жесткие решения. Был случай, когда он уволил одновременно нескольких руководителей высокого ранга. В таких случаях, комментируя свои действия, он говорил: «Нет такой профессии – хороший человек». Но при этом он всегда старался смягчить удар и по возможности подобрать уволенным подходящую для них работу.
До настоящего времени так и не найден окончательный ответ на вопрос, что же такое управление предприятием – наука или искусство? Не побоюсь привести одно ленинское определение, которое отец часто вспоминал: «Талант организатора – это способность организовывать дружную работу большого коллектива». По-моему, несмотря на изобилие книг по теории управления, появившихся с тех пор на свет, добавить к этому определению нечего. И как не велика пропасть между советским предприятием и предприятием, работающим в рыночных условиях, управление ими – это в первую очередь постановка и достижение целей и задач. В первые же годы директорства отцу удалось создать сплоченную и надежную команду профессионалов, которой по плечу были самые сложные задачи. А о климате в коллективе можно судить по тому, как сложно в те годы было устроиться работать на Онежский тракторный завод и с какой гордостью носили заводчане звание «онежцев».
Посещение ОТЗ Н.С. Хрущевым, 1962 год. Слева направо: Н.С. Хрущев, И.И. Сенькин и Б.Н. Одлис
Посещение ОТЗ Н.С. Хрущевым, 1962 год. Слева направо: Н.С. Хрущев, И.И. Сенькин и Б.Н. Одлис
Трудно даже представить демократический стиль управления заводом в условиях советской системы хозяйствования. В то время готовые решения часто спускались сверху и обсуждению не подлежали. Тем не менее, на совещаниях отец давал возможность каждому высказать свое мнение и лишь после этого объявлял окончательное решение, которое затем жестко претворял в жизнь.
Советскую экономику и правила игры отец изучил настолько глубоко, что по заданию ЦК КПСС и Совмина СССР нередко выезжал в качестве эксперта на другие предприятия страны для разрешения возникающих там экономических проблем. А системы управления и организации труда, внедренные им на Онежском тракторном заводе, описанные в книгах, брошюрах и удостоенные вниманием центрального партийного журнала «Коммунист», стали предметом постоянного изучения с целью распространения передового опыта.
Однако рамки административно-командной системы отцу были тесны, и в интересах дела ему не раз приходилось экспериментировать, выходя порой «за флажки». Наличие многочисленных противоречивых законов, постановлений и инструкций позволяло контрольно-ревизионным органам посадить руководителя даже за хорошие дела, например, за строительство детского сада с бассейном или водогрязелечебницы.
Отца не раз выручало теплое отношение к нему первого лица республики, первого секретаря Карельского обкома КПСС с 1958 по 1984 годы И.И. Сенькина и министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР с 1965 по 1980 годы И.Ф. Синицина. Эти руководители никогда его не сдавали. Оставалась верной отцу даже в самых тяжелых, порой критических обстоятельствах и сформированная им на заводе команда управленцев. А непоколебимая вера в торжество добра и справедливости, неиссякаемый запас энергии, оптимизма и умение держать удар помогали ему находить выход из самых, казалось бы, безнадежных ситуаций. Он никогда не прятался от опасности. «Иди на грозу, преодолевая свой страх», – учил он меня. Одна из любимых им поговорок: «Нужно уметь из слез сделать соль и продать на рынке».
Коммунистическая идеология и коммунистическая партия значили для отца очень много. В одном из своих стихотворений он уличает себя в «бездумной фанатичной вере». Не будучи ни догматиком, ни тем более фанатиком, он, тем не менее, до начала 80-х верил в преимущество социалистического строя и торжество идеологии всеобщего равенства и братства. С попыткой прорыва человечества к звездам сравнивал он неудавшийся эксперимент по обретению абсолютной справедливости во всемирном коммунистическом рае. Да, он верил, но никогда с трибуны или со страниц книг, газет и журналов он не врал людям, прикидываясь идейным. Он мог заблуждаться в своих взглядах, но никогда он не относился к партии лишь как к некоему обязательному условию для успешной карьеры. Строчки из стихотворения А. Межирова «Коммунисты, вперед!» были для него девизом и руководством к действию. После распада СССР он не стал вступать в ряды КПРФ. Во-первых, плоды гласности донесли до него много доселе неизвестных и страшных страниц из истории страны, а во-вторых, он считал, что Российская Федерация – это уже другая страна, а КПРФ – другая партия, сильно отличающаяся от той, в ряды которой он с гордостью вступил в 1951 году.
Борис Одлис с семьей
Борис Одлис с семьей
Когда началась перестройка, отец, так радовавшийся сначала приходу генсека-реформатора М. Горбачева, вскоре перестал понимать происходящее в экономике страны. Он твердо знал, что требуются радикальные преобразования во всех сферах жизни, что нужна решительная и болезненная ломка административно-командной системы хозяйствования, структурная реформа промышленности, невозможная без значительного снижения объемов производства, а в ряде случаев и полной остановки неэффективных заводов и фабрик. А вместо этого появился бессмысленный популистский лозунг: «перестройка с ускорением». Отец знал также, что среди его коллег и друзей – директоров заводов немало прогрессивно мыслящих руководителей, готовых работать в условиях рынка. Поэтому он был потрясен призывом М. Горбачева к рабочим расправляться с не поверившими в перестройку директорами, прозвучавшим на одной из показанных по телевизору встреч с коллективом производственного предприятия («мы их – сверху, а вы их – снизу»). О разрушительных для экономики последствиях принимаемых решений отец написал письмо в областной и в Центральный Комитет КПСС. На какое-то время он замкнулся в себе, стремясь оградить родных и близких от терзавших его сомнений. Приветствуя шаги руководства страны в направлении демократизации, гласности, открытости, он не мог согласиться с реализуемым М. Горбачевым вариантом экономических реформ, а без этого не считал себя вправе дальше руководить заводом. Чувствуя свою личную ответственность за сформированную им на заводе команду, верой и правдой служившую ему долгие десятилетия, за завод, с которым он буквально сросся, отец одновременно понимал, что пора давать дорогу своим молодым воспитанникам – новой смене руководителей. Глубокие переживания окончательно подорвали и без того ослабленное постоянными стрессами здоровье. В декабре 1986 года отец принял решение уйти на пенсию.
Это решение далось ему очень непросто. К тому времени он отработал на заводе 38 лет, из них более 25-ти – в качестве директора (абсолютный рекорд еще со времен Петровского пушечного завода) и не мог даже представить себя пенсионером. Уйдя с поста генерального директора, отец впал в депрессию, перенес обширный инфаркт. Но любовь к жизни победила. Постепенно он адаптировался к новой для себя роли и снова начал «жить взахлеб», «глотая год за годом» и «растрачивая» свою душу на благо людей, каждый из которых был для него загадочной вселенной.
Борис Одлис
Как на галерах, греб
Со всем честным народом
И жил всегда взахлеб,
Глотая год за годом.
Когда ж, как в зной вода,
Мои иссякнут силы,
Напишут пусть тогда
На камне у моглилы:
«Он прожил жизнь взахлеб,
Глотая год за годом,
Как на галерах, греб
Со всем честным народом».
