Оба мы слишком мертвые,
Чтоб думать о зорях.
И непристойно коротко
Наше корящее слово.
Может быть слишком сильные,
Или же слишком трезвые,
Что бы мне назваться Офелией,
А тебе моим датским принцем!?
В снегах Кондопоги заброшены,
И пеплами запорошены,
Иль умирая, встревожены,
Чувства – потек по щеке.
Волнами бьются луны,
И ветвь по лицу полоснула,
Не будем мы вместе. Скулы
Остреют, и роза распускается на виске.
Искать тебя в скорости,
В сласти безумия горестной,
В проплаканной съеденной совести…
Все равно не найти.
В голой до рези комнате
Вязко и гулко омутом.
Небо по-лунному облаком,
Слышен рев далеких станков.
Так выкурить можно вечности,
Если боль как отечество,
И материнство, и лечь костьми,
Соревнуясь с тобой, и не жаль!
Стены проплакали инеем.
В зиму – с последними силами.
Уходим: Арктур или Сириус,
Лишь не остаться вдвоем.
Ни секунды не жаль о копоти,
О незабвенной похоти,
Если в закрытой комнате,
Забыться с другим, иль с другой.
Под снегом лежит Карелия,
Под инеем старые ели,
И дом, в котором мы не были,
Не пив у камина брют.
Не будет, нет, и не было,
И если бы слышало небо
От тебя отрекаюсь – на веки ли?-
Иль в тысячный раз подряд!?
Покойно до стона сумерек,
Ибо до корки умерло,
Присуждено и отсужено
Чувство к тебе – яд.
27.12.2004
