II
ОТ ЛУКАВОГО
…и сладко мне крушенье в этом море
(из Леопарди)
* * *
Не окрылить крылом плеча мне правого,
Когда на левом волочу грехи.
О, Господи, — я знаю, от лукавого
И голод мой, и жажда, и стихи.
Не ангелом-хранителем хранима я, —
Мечта-кликуша за руку ведёт,
И купина Твоя неопалимая
Не для меня пылает и цветёт.
Кто говорил об упоеньи вымысла?
Благословлял поэзии дары?
Ах, ни одна душа ещё не вынесла
Бесследно этой дьявольской игры!
8 декабря 1921. Мюнстер
* * *
Рвануло грудь, и подхватила,
Запела гулкая свирель.
Я видела, как уронила
Былые руки на постель.
Я видела, как муж, рыдая,
Сжал тело мёртвое моё.
И всё качнулось, в свете тая.
Так вот оно — небытиё!
Вздохнуть хотела бы — нет дыхания,
Взглянуть хотела бы — забыла взор.
Как шумы вод — земли восклицания,
Как эхо гонятся вслед рыдания,
Костяшки слов, панихиды хор.
И вопль, как нож: ах, что же это!
Вопль без ответа,
Далёко где-то.
И вот по воздуху по синему —
Спираль, развернутая в линию,
Я льюсь, я ширюсь, я звеню
Навстречу гулкому огню.
Меня качают звоны, гуды,
И музыки громόвой груды
Встречают радостной грозой
Новорождённый голос мой.
<1920 или 1921>
* * *
С севера — болота и леса,
С юга — степи, с запада — Карпаты,
Тусклая над морем полоса —
Балтики зловещие закаты.
А с востока — дали, дали, дали,
Зори, ветер, песни, облака,
Золото и сосны на Урале,
И руды железная река.
Ходят в реках рыбы-исполины,
Рыщут в пущах злые кабаны,
Стонет в поле голос лебединый,
Дикий голос воли и весны.
Зреет в небе, зреет, словно колос,
Узкая, медовая луна…
Помнит сердце, помнит! Укололось
Памятью на вечны времена.
Видно, не забыть уж мне до гроба
Этого хмельного пития,
Что испили мы с тобою оба,
Родина моя!
Декабрь 1920. Париж
* * *
Над жизнью маленькой, нехитрой, незаметной
Качала нежность лебединое крыло.
Ты стала матерью, женой старозаветной…
Из тёплой горницы сквозь ясное стекло
Следишь испуганно за тучей грозовою,
Ползущей медленно и верно, как судьба.
Ты молишь: — Господи, невинны пред Тобою
Младенец мой, и муж, и я, твоя раба, —
Спаси и сохрани нас ласковое чудо!..
Но чудо близится в стенаниях, в огне,
И гневный серафим спускается оттуда,
Неся два пламени, как крылья на спине.
На домике твоём убогую солому
Зажёг он, пролетев, и голос из огня,
Подобно музыке и медленному грому,
Воззвал: «Идите все погибнуть за Меня!»
И встал огонь и дым свечою многоцветной
Над жизнью маленькой, нехитрой, незаметной.
Прими же, Господи, и этот бедный дым
С великим милосердием Твоим!
Январь 1921. Париж
* * *
Не голубые голуби
Спускаются на проруби
Второго Иордана, —
Слетает вниз метелица,
Колючим вихрем стелется,
Свивает венчик льдяный.
И рамена Крестителя
Доспехами воителя —
Не мехом сжаты ныне.
Горит звезда железная,
Пятиугольной бездною,
Разверстою пустыней.
Над голой кожей зябкою
Лишь ворон чёрной тряпкою
Взмахнет и отлетает.
Новокрещён морозами,
Дрожит младенчик розовый,
Дрожит и замерзает.
Берлин, ноябрь 1921
* * *
И всё ж!.. Приплыв к иному берегу,
Как молодость забыть, друзья?
Над садом лунную истерику
И вдохновенье соловья.
Ещё не жизнь, — а томный зуд,
Еще не полное цветение,
Когда все нервы в знойный жгут
Скрутило девичье томление.
Но песнь любви, что наизусть
Все пели, — слушаю, как новую.
Ах, в свой черед, пусть каждый, пусть
Упьется — тысячевековою!
11 декабря 1921. Мюнстер
* * *
Засыпаю рано, как дети,
Просыпаюсь с первыми птицами,
И стихи пишу на рассвете,
И в тетрадь, между страницами,
Как закладку красного шёлка,
Я кладу виноградный лист.
Разгорается золотом щёлка
Между ставнями. Белый батист
Занавески ветер колышет,
Словно утро в окно моё дышит
Благовоньем долин
И о новой заре лепечет.
Встать. Холодной воды кувшин
Опрокинуть на сонные плечи,
Чтобы утра весёлый озноб
Залил светом ночные трещинки.
А потом так запеть, — чтобы песни потоп
Всех дроздов затопил в орешнике!
Январь 1922
* * *
Яблоко, протянутое Еве,
Было вкуса — меди, соли, жёлчи,
Запаха — земли и диких плевел.
Цвета — бузины и ягод волчьих.
Яд слюною пенной и зловонной
Рот обжёг праматери, и новью
Побежал по жилам воспалённым,
И в обиде Божьей назван — кровью.
Июль 1921. Камб
* * *
День прошёл, да мало толку!
Потушили в зале ёлку.
Спит забытый на верхушке
Ангел, бледный от луны.
Золотой орешек с ёлки
Положу я под подушку, —
Будут радостные сны.
В час урочный скрипнет дверца, —
Это сон войдет и ляжет
К изголовью моему.
— Спи, мой ангел, — тихо скажет.
Золотой орешек-сердце
Положу на грудь ему.
* * *
Босоногий мальчик смуглый
Топчет светлый виноград.
Сок стекает в жёлоб круглый.
В тёмных бочках бродит яд.
Наклонись-ка! Не отрада ль
Слышать ухом жаркий гул,
Словно лавы виноградарь
С кислой пеной зачерпнул!
Над сараем зной и мухи.
Пусть. Ведь сказано давно:
Были дни и ночи сухи —
Будет доброе вино.
Камб. Ванданж. 23 сентября 1921
* * *
Звенел росою юный стих мой
И музыкой в семнадцать лет.
Неприхотлив и прост поэт,
Воспламененный первой рифмой.
Но лишь хореи золотые
Взнуздали жизнь, — она мертва!
Окаменев, лежат слова,
Всем грузом плоти налитые.
И всё бессильнее закреп
Над зыбью духа непослушной.
О слово, неподвижный склеп,
Тебе ль хранить огонь воздушный!
Март 1919. Одесса
* * *
Фаусту прикидывался пуделем,
Женщиной к пустыннику входил,
Простирал над сумасшедшим Врубелем
Острый угол демоновых крыл.
Мне ж грозишь иными приворотами,
Душу испытуешь красотой,
Сторожишь в углах перед киотами
В завитке иконы золотой.
Закипаешь всеми злыми ядами
В музыке, в преданиях, в стихах,
Уязвляешь голосами, взглядами,
Лунным шаром бродишь в облаках.
А когда наскучит сердцу пениться,
Косу расплету ночной порой, —
Ты глядишь из зеркала смиренницей —
Мною, нечестивою, самой.
Апрель 1919. Одесса
* * *
Когда подругою небесной
Зовет меня влюбленный друг, —
Какою бурею телесной
Ему ответствует мой дух.
Какою ревностью горячей
Душа к земле пригвождена!
Не называй меня иначе, —
Я только смертная жена.
Я знаю пыльные дороги,
На милой коже тлен и тень,
И каждый пёстрый и убогий
Закату обречённый день,
И все блаженные юродства
Неутоляющей любви,
Когда два духа ищут сходства
В одной судьбе, в одной крови.
Благословим светло и просто
Земное, горькое вино,
Пока иным в тиши погоста
Нам причаститься не дано.
Февраль 1918. Москва
* * *
Высокомерная молодость,
Я о тебе не жалею!
Полное пены и холода
Сердце беречь для кого?
Близится полдень мой с грозами,
Весь в плодоносном цветении.
Вижу, — с блаженными розами
Колос и тёрн перевит.
Пусть, не одною усладою —
Убылью, горечью тления,
Смертною тянет прохладою
Из расцветающих недр, —
Радуйся, к жертве готовое,
На остриё вознесённое,
Зрей и цвети, исступлённое
Сердце, и падай, как плод!
7 декабря 1917. Москва
* * *
Так суждено преданьем, чтобы
У русской девы первый хмель
Одни лелеяли сугробы,
Румяный холод да метель.
И мне раскрылись колыбелью
Глухой Олонии снега
В краю, где сумрачною елью
Озёр синеют берега,
Где невесёлые просторы
Лишь ветер мерит да ямщик,
Когда, косясь на волчьи норы,
Проносят кони напрямик.
Не потому ль, — всем розам юга
И всем обычаям назло, —
В снегах, покуда пела вьюга,
Впервые сердце расцвело!
И чем смиреннее и туже
В бутон был скручен строгий цвет,
Тем горячей румянит стужа
Его негаданный рассвет!
Январь 1917. Москва
* * *
Мысли умницы,
Благоразумницы,
А тело брезгливое,
А сердце несчастливое, —
Вот она — судьба неторопливая,
Как избавиться?
Взять бы да расправиться
С красотой лукавою
С тихой павою,
Позабавить себя новою забавою!
Кланялась гулящим,
Людям пропащим —
Примите изменницу,
Развяжите пленницу,
Угостите зельем и меня смиренницу!
Крикнули: — Монашка,
С такими-то тяжко.
Проходи, не спрашивай,
Знай себе докашивай
Злую лебеду, —
С нами соберешь её в аду!
1918. Москва
* * *
Грехи — поводыри слепых,
А я — недвижная, но зрячая,
И не туманит кровь горячая
Раздумий медленных моих.
Что делать тем, кто тишь на дне
Хранит, как влагу первородную,
Для грубой нивы непригодную,
Кого баюкают во сне
Не руки душные любовника,
А дикая звезда Арктур,
Чей рот для поцелуя хмур
И горче ягоды терновника!
Прости, что я тебе жена,
Что расплескала, нерадивая,
Усладу, не испив до дна
Что жизнь моя неторопливая
Просторна слишком для любви…
Забудь, не мучай, не зови!
Январь 1918. Москва
* * *
Подняла я на солнце ладонь
И гляжу через тонкую кожу.
Пять теней омывает огонь, —
Кровь на огненный веер похожа.
Вот он — жизни тоскующий жар,
Древний сок, не насытивший духа!
Этой юной ладони пожар
Вспомню ль я, когда буду старухой?
Огневая моя колыбель,
Кровь моя, холодей и не сетуй! —
Уж давно голубая свирель
Ворожит над прохладою этой.
1 марта 1918
* * *
Такое яблоко в саду
Смущало бедную праматерь.
А я, — как мимо я пройду?
Прости обеих нас, Создатель!
Желтей турецких янтарей
Его сторонка теневая,
Зато другая — огневая,
Как розан вятских кустарей.
Сорву. Ужель сильней запрет
Весёлой радости звериной?
А если выглянет сосед —
Я поделюсь с ним половиной.
Камб. Сентябрь 1921
* * *
Мне воли не давай. Как дикую козу,
Держи на привязи бунтующее сердце.
Чтобы стегать меня — сломай в полях лозу,
Чтобы кормить меня — дай трав, острее перца.
Верёвку у колен затягивай узлом,
Не то, неровен час, взмахнут мои копытца
И золотом сверкнут. И в небо напролом…
Прости, любовь!.. Ты будешь сердцу сниться…
Июль 1921. Камб
* * *
Уже пушистый хохолок
На кукурузах зацветает,
Уже утрами залетает
За ставни бодрый холодок, —
А розы всё ещё в цвету,
Как чудо радостное юга.
И вечерами на мосту
Целует рыбака подруга.
И медлит солнце на холмах,
На золотых струях Гаронны,
Покуда осень, как монах,
Кладёт смиренные поклоны.
10 декабря 1921. Мюнстер
ГАДАНЬЕ
Горит свеча. Ложатся карты.
Смущенных глаз не подниму.
Прижму, как мальчик древней Спарты,
Лисицу к сердцу своему.
Меж чёрных пик девяткой красной,
Упавшей дерзко с высоты,
Как запоздало, как напрасно
Моей судьбе предсказан ты!
На краткий миг, на миг единый
Скрестили карты два пути.
А путь наш длинный, длинный, длинный,
И жизнь торопит нас идти.
Чуть запылав, остынут угли,
И стороной пройдет гроза…
Зачем же веще, как хоругви,
Четыре падают туза?
Камб. Июль 1921
* * *
Родится новый Геродот
И наши дни увековечит.
Вергилий новый воспоёт
Года пророчеств и увечий.
Но будет ли помянут он,
Тот день, когда пылали розы
И воздух был изнеможён
В приморской деревушке Козы,
Где волн певучая гроза
Органом свадебным гудела,
Когда впервые я в глаза
Тебе, любовь моя, глядела?
Нет! Этот знойный день в Крыму
Для вечности так мало значит,
Его забудут, но ему
Бессмертье суждено иначе.
Оно в стихах, быть может, тут
На недописанной странице,
Где рифм воздушные границы
Не прах, а пламень берегут.
* * *
Видно, надо собираться в путь-дорогу дальнюю.
Две гадалки предсказали смерть мне раннюю.
<1921 или 1922>
* * *
Полынь, трава степной дороги,
Твой горький стебель — горче слез.
Церковный запах, нежно-строгий,
Так далеко меня унес.
Дышу тобой, и вот пьянà я,
Стою у пыльного куста…
О, горечь русская, степная,
И тишина, и широта!..
* * *
Ах, сердцу смертному нужна заноза.
Несовершенства слаще нам любить…
<1921 или 1922>
