КИТАЙСКИЕ САНДАЛИИ И КРУГЛЫЕ ФЕТРЫ:
НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ К ЭПИЗОДУ ИЗ РОМАНА «ДАР» НАБОКОВА
Вторая глава набоковского «Дара» навеки дорога всем, чья жизнь и работа связаны с пустынями и горами Азии, в том числе и мне. Один из наиболее памятных моментов этой главы – призрачный образ двух американцев, невозмутимо пересекающих пустыню Гоби на велосипедах:
«Далее шли тихие гобийские пески, проходил бархан за барханом, как волны, открывая короткие охряные горизонты, и только слышалось среди бархатного воздуха тяжелое, учащенное дыхание верблюдов да шорох их широких лап. То поднимаясь на гребень барханов, то погружаясь, шел караван, и к вечеру тень его принимала огромные размеры. Пятикаратный алмаз Венеры на западе исчезал вместе с вечерней зарей, которая все искажала бланжевым, оранжевым, фиолетовым светом. И отец любил рассказывать, как однажды на таком закате, в 1893 году, в мертвом сердце Гобийской пустыни он повстречал, ─ сначала приняв их за призраки, занесенные игрою лучей, ─ двух велосипедистов в китайских сандалиях и круглых фетрах, американцев Сахтлебена и Аллена, невозмутимо совершавших спортивную поездку через всю Азию в Пекин».
Географические источники, использованные Набоковым для создания второй главы «Дара», подробно исследованы в недавней замечательной книге немецкого набоковеда Дитера Циммера (Dieter E. Zimmer. Nabokov reist im Traum in das Innere Asiens, 2006, Rowohlt), а также в более ранней статье (Zimmer, D.E. & Hartmann, S. The amazing music of truth: Nabokov’s sources for Godunov’s Central Asian travels in «The Gift». «Nabokov Studies», 2002/2003, No. 7, pp. 33-74). Благодаря этим работам, мы узнали, как Набоков ─ в той же манере, что Жюль Верн ─ вплетал в ткань романа, часто дословно, документальную информацию из путевых заметок знаменитых русских путешественников (Пржевальский, Козлов, Грумм-Гржимайло). Результатом были «одни из самых лучших, самых выразительных текстов в прозе, когда-либо написанных Набоковым» (Циммер и Хартман, p. 33).
Циммер и Хартман указывают на полную реальность американских велосипедистов, которых повстречал отец главного героя, энтомолог Константин Годунов-Чердынцев. Их звали Томас Гаскелл Аллен и Вильям Льюис Сахтлебен. Окончив в 1890-м году инженерный факультет Университета Вашингтона в Сент-Луисе (штат Миссури), молодые американцы, по их собственным словам, «решили дать практическое завершение своему теоретическому образованию». В 1890-1892 гг., Аллен и Сахтлебен проехали более 20.000 километров по Европе, Азии и Северной Америке, совершив рекордное по тем временам наземное путешествие вокруг света. Часть этого путешествия, включавшую Турцию, Персию, Туркестан и северный Китай, они описали в занятной книжке «Через Азию на велосипедах: путешествие двух американских студентов от Константинополя до Пекина» (Allen, T. G. & Sachtleben, W. L. Across Asia on a Bicycle: The Journey of Two American Students from Constantinople to Peking. The Century Co., New York, 1894). Книга недавно переиздана с добавлением дополнительных материалов и иллюстраций (Inkling Books, Seattle, 2003, ed. Michael W. Perry).
В книге Циммера (с. 101-110) переведены на немецкий несколько страниц из книги Аллена и Сахтлебена, в особенности описание их перехода через Гоби летом 1892 г. Великолепная фотография Аллена и Сахтлебена с велосипедами в день их прибытия в Пекин, украшающая фронтиспис книги 1894 г., воспроизведена в обеих работах Циммера. На путешественниках узнаются те самые «китайские сандалии и круглые фетры», что упомянуты Набоковым. Фотография также размещена на Интернете на сайте Циммера: http://www.d-e-zimmer.de/Root/nabasien2006.htm(«Bilderalbum», слайд 7). Та же самая фотография украшает обложку переиздания книги 2003 г., и приводится снова на ее с. 12.
Мною обнаружен, однако, другой и, по всей вероятности, прямой источник информации об Аллене и Сахтлебене, не приводящийся у Циммера. На Интернете имеется содержательный сайт «Zerkala», представляющий собой базу архивных данных о Центральной Азии и Кавказе (Университет Галле, Германия, Dr. Juergen Paul, http://zerrspiegel.orientphil.uni-halle.de). Там я и отыскал небольшую статью из популярнейшего до революции русского журнала «Нива» (№ 3 за 1893 г., с. 66-68), озаглавленную «Путешествие двух велосипедистов из Европы в Азию. Корреспонденция «Нивы» из Пекина». Эта чудесная корреспонденция, где на русском языке описано путешествие персонажей «Дара» за 44 года до появления романа, заслуживает того, чтобы привести здесь ее текст полностью:
«В Пекин 22 октября [1892 г. – В.Ф], под вечер, прибыли два молодые американца, гг. Сахтлебен и Аллен, проехавшие на велосипедах через Европу, Малую Азию, Персию, наши среднеазиатские владения и Китай.
Хотя у них было позволение китайского правительства, полученное еще в Лондоне от представителя Небесной империи, ехать через Китай, но, уступая просьбам родных и вследствие практических трудностей, они решили ехать через Туркестан и Сибирь и обратились в Петербург за разрешением.
В виду приближения зимнего времени и по совету посланника нашего в Персии, г. Бюцова, путешественники выехали из столицы Персии 5 октября, направляясь в Мешхед, где должны были выждать позволения проникнуть в русские пределы. …Достигли Мешхеда. Здесь неустрашимые американцы были приняты нашим генеральным консулом г. Власовым, гостеприимством коего пользовались несколько дней. Не получая из Петербурга разрешения въезда в русские пределы, они, через посредство консула, обратились к начальнику Закаспийской области, генералу Куропаткину, который телеграммою разрешил им приехать в Асхабад. От Мешхеда молодые люди поехали по вновь устроенному между нашими среднеазиатскими владениями и Персиею шоссе, через Кучан, в Асхабад.
По этому шоссе, показавшемуся им после бездорожья Анатолии и Персии паркетом, они покатили со скорость 75 миль (около 115 верст) в день. До этого они делали от 40 до 60 миль в день, останавливаясь при закате солнца. По словам их, русская половина дороги, хотя и пересекает горный хребет (Копет-даг), лучше устроена и содержится исправнее персидской. Вообще, Персия произвела на американцев впечатление запустения, нищеты и упадка. Всего по Персии они проехали 1,351 1/5 мили (около 2,127 верст).
На другой день после прибытия в Асхабад молодые туристы были приглашены на обед к генералу Куропаткину, который обошелся с ними чрезвычайно любезно и разрешил продолжать путь через Туркестан. В виду невозможности ехать на велосипедах по сыпучим пескам, облегающим, как они передают, даже железнодорожное полотно, американцы отправились в Бухару по Закаспийской дороге в особом вагоне, предоставленном в их распоряжение. Прибыв на станцию Бухара, путешественники, вопреки совету нашего дипломатического агента, г. Лессара, боявшегося за их безопасность, поехали на велосипедах в столицу эмира, отстоящую на несколько верст от станции. После двухдневного пребывания в Бухаре, где они служили предметом жадного любопытства бухарцев, путешественники продолжали путь по железной дороге до Самарканда. Из этого города они, с разрешения генерал-губернатора, покатили в Ташкент, куда прибыли в конце ноября и поселились сначала в гостинице, а затем перебрались в частный дом.
В то время они еще не изменили своего намерения ехать через Сибирь, к тому же русские, с которыми им приходилось беседовать, скептически относились к возможности проникнуть в Китай. В виду этих соображений, они обратились в Петербург за надлежащим разрешением, которое вскоре получили. Около семи месяцев пробыли Сахтлебен и Аллен в Ташкенте, где с ними обращались как с родными, хотя вначале, будто бы, относились с некоторым недоверием. Молодые американцы выучились немного по-русски, свыклись с тамошним обществом и вообще чувствовали себя как дома. О Туркестане и наших среднеазиатских владениях они отзываются с восторгом, удивляясь порядку, благоустройству и нарождающейся под русским владычеством цивилизации, представляющей полный контраст с мрачными картинами Персии и Анатолии.
В начале мая Аллен и Сахтлебен тронулись в дальнейший путь, направляясь в г. Верный, через Чимкент и Аулиэ-ату. В Верном они пользовались гостеприимством губернатора Семиреченской области, генерала Иванова. Для них, между прочим, устроена была джигитовка, превосходящая, по их словам, езду известных южно-американских «cow-boys» и гаучосов.
Пребывание в Верном и знакомство с русским инженером Гурде имело решающее влияние на выбор ими дальнейшего маршрута. Гурде советовал ехать через Китай, говоря, что в отношении топографическом они не встретят препятствий, в случае же невозможности продолжать путь, они всегда могут повернуть на север и ехать через Сибирь. 4 июня американцы переехали пограничную реку Или и, после остановки для обеда на казачьем посту в Хоргосе, распростились с Россиею. По Средней Азии путешественники совершили пробег в 1,131 милю, приблизительно 1,697 верст, всего же от Константинополя до китайской границы они проехали 5,377 верст.
В Кульдже велосипедисты были приняты нашим консулом, г. Успенским, предуведомленным об их приезде. Здесь, после некоторых колебаний, они окончательно решили держать путь через Китай. В Кульдже они пробыли около семи недель, собирая практические указания относительно предстоящего пути и выжидая прибытия выписанных из Лондона через Томск велосипедных принадлежностей (сидений, цепей, масла для смазки).
Первую ночь по выезде из Кульджи, велосипедисты ночевали в киргизском становище вместе с пастухами, которые отнеслись к ним очень дружелюбно и угостили кирпичным чаем и бараньим жиром. Провожая их, на другой день, киргизы показывали на шею, давая понять, что китайцы отрежут им голову. Впрочем, такие же предостережения они получали в Кульдже и в Верном, а потому не обратили на это особенного внимания. На четвертый день по выезде их из Кульджи, от сотрясений на невозможной горной тропинке, сломалось колесико (вокруг которого обернута цепь велосипеда) одного из велосипедов и продолжать путь оказалось невозможным. Неунывающие янки оставили велосипеды на хранение в киргизском становище и, захватив сломанное колесо, верхами вернулись в Кульджу.
Возвращение их не возбудило особенного удивления – все уверены были, что они, испытав первые трудности, откажутся от безрассудного намерения проехать через Китай. Неустрашимые путешественники, однако, обманули эти предположения и, исправив с помощью китайского кузнеца колесо, на другой же день поехали обратно до киргизской стоянки, где нашли велосипеды в целости. Они продолжали путь через Манас (здесь они заменили свою обувь китайскими сандалиями и носками, а фуражки круглыми китайскими фетрами), Урумци, Гучен и Баркуль до Хами, сделав до этого пункта 847 миль, около 1,271 версты.
Рассказывая о пребывании своем в Туркестане, они сознаются, что сильно сомневались, чтобы русские власти, оберегающие эту страну от нескромных взоров иностранцев, позволили им переступить границу. При этом они вспомнили попытку английского велосипедиста Томаса Ивена проникнуть в среднеазиатские владения России, окончившеюся неудачею».
Читателю сразу же бросается в глаза, что корреспондент «Нивы» говорит о «китайских сандалиях» и «круглых фетрах» точно теми же словами, что и Набоков в «Даре»! Это не может быть совпадением: очевидно, что Набоков прямо заимствовал эпизод об Аллене и Сахтлебене из журнала «Нива» – который, несомненно, был вполне доступен в Берлине 1930-х гг., где писался роман – а не из американской книги 1894 г. Более того, корреспонденция «Нивы» сопровождается гравюрой с подписью «По фотографии, снятой в Пекине в день приезда путешественников, грав. Хелмицкий». Гравюра эта сделана по той же самой фотографии, что опубликована в книге Аллена и Сахтлебена и воспроизведена в работах Циммера. И. И. Хелмицкий был известным русским гравером; ему принадлежит, например, гравюра по портрету Грибоедова 1825 г., опубликованная к 100-летию со дня рождения писателя в 1895 г. (Попова Н.И. Иконография А. С. Грибоедова. В кн.: А. С. Грибоедов: Материалы к биографии, Л.: Наука, 1989). Хелмицкому также принадлежит портрет Гоголя в собрании сочинений 1902 г.
Циммер и Хартманн (2003, p. 37) отмечают «Chinese sandals, felt hats» в своем списке «специфических подробностей», заимствованных Набоковым для «Дара» из разнообразных экспедиционных описаний. Циммер (2006, S. 263) предполагает даже, что Аллен и Сахтлебен надели эти «chinesischen Sandalen und runden Filzhüten» в Пекине специально для фотографии. Однако, из корреспонденции в «Ниве» мы видим, что это не так. Путешественники «заменили свою обувь китайскими сандалиями и носками, а фуражки круглыми китайскими фетрами» в Манасе (Восточный Туркестан, ныне Синьцзян), на пути из Кульджи (ныне Инин) в Урумчи («Урумци»), вскоре после того, как они пересекли русско-китайскую границу и оказались в северо-западном Китае, то есть до пересечения пустыни Гоби. В своей книге Аллен и Сахтлебен не только упоминают смену экипировки в Манасе, но и объясняют причину: «Поскольку мы постоянно переходили вброд [через ручьи] и много шли пешком, наши русские ботинки и чулки, один из которых был почти полностью разорван хитрым броском китайского спаниеля, стали совсем негодными. Вместо них нам пришлось приобрести короткие китайские носки из белой ткани и плетеные сандалии, которые оказались прекрасною заменой для велосипедной езды и перехода через ручьи; они были легкими и мягкими на ноге, и очень быстро сохли» (pp. 113-114, перевод с англ. мой – В.Ф.). Автор настоящей статьи, имеющий многолетний опыт по переходу вброд среднеазиатских горных ручьев, полностью подтверждает превосходство сандалий над русскими ботинками.
Таким образом, экзотическая обувь и головные уборы действительно украшали Аллена и Сахтлебена во время пересечения пустыни Гоби, и это в точности заметил опытный глаз Константина Годунова-Чердынцева. Герой «Дара», согласно реконструкции Циммера (2006), прошел тем же маршрутом (другого пути просто не было) из Российской Империи в Поднебесную: Кульджа – Mанас – Урумчи.
Интересно, что Набоков дает неверный год путешествия Аллена и Сахтлебена. Константин Годунов-Чердынцев повстречал их в 1893 г.; однако, в реальности американцы пересекли Гоби в августе 1892 г. Можно думать, что Набоков просто заимствовал дату статьи в «Ниве» (1893).
Внимательный читатель заметит и другие интересные подробности, не вошедшие в роман. Мир тесен, а трасса от Персии до Китая мало населена, и путешественники встречают, как в романе, галерею известных исторических персонажей и «строителей империи». Посол (посланник) в Персии, барон Евгений Карлович Бюцов (1837-1904), посланник в Китае еще при Александре II, вел переговоры о возвращении Китаю Кульджинского края (одно из немногих завоеваний, которые империи пришлось отдать по договору 1881 г.). Русский консул в Мешхеде Петр Михайлович Власов, донской казак и соратник П. Н. Краснова – с 1898 г. первый посол в Абиссинии (Эфиопия) при негусе Менелике II, первом «африканском союзнике» России. Именно при Власове путешествовал в Абиссинии и знаменитый гвардеец, позже монах, А. К. Булатович, которого зачем-то высмеяли Ильф и Петров как «гусара-схимника» в «Двенадцати стульях». Инженер Павел Михайлович Лессар (1851-1905), «боявшийся за безопасность» американцев в Бухаре – исследователь азиатских окраин России, дипломат, в 1901-1905 посланник в Китае. Инженер Поль-Базиль Гурде (1846-1914), который определил маршрут американцев через Китай – обрусевший француз и первый градостроитель Верного (Алма-Аты), 35 лет жизни отдавший этому форпосту цивилизации, да еще и преподававший французский язык в гимназии.
Наконец, генерал А. Н. Куропаткин (1848-1925), с 1890 г. начальник Закаспийской области (ныне Туркменистан), принимавший американских велосипедистов в Асхабаде – с 1898 г. военный министр империи, «особа, приближенная к Государю», и будущий бесславный главнокомандующий в русско-японской войне. И тот же Куропаткин – персонаж важного эпизода в автобиографии Набокова «Другие берега» (глава 1, 3), где писатель делает одно из своих редких программных заявлений: «Обнаружить и проследить на протяжении своей жизни развитие таких тематических узоров и есть, думается мне, главная задача мемуариста». Набоков не знал, «удалось ли или нет опростившемуся Куропаткину избежать советского конца (энциклопедия молчит, будто набрав крови в рот)». После революции Куропаткин отказался от предложения эмигрировать, отказался и от участия в Белом движении, остался в России при большевиках, и уцелев, умер в 1925 г. там же, где и родился – в селе Шешурино Псковской губернии. «Дом Куропаткина», одно из немногих зданий, устоявших в землетрясении 1948 года, стоит в Ашхабаде и поныне. До Туркменбаши там размешался краеведческий музей.
Но и это еще не все. Удивительные находки продолжаются, совершенно в духе Набокова пронизывая структуру времени и развивая узор сюжета, когда мы наконец обращаем внимание на автора корреспонденции в «Ниве». Она подписана просто: «И. Коростовец. Пекин».
Это имя тоже хорошо известно. Тогда еще только 27-летний Иван Яковлевич Коростовец (1866-1933) был «вторым драгоманом» (переводчиком) в российском посольстве в Пекине. Коростовца упоминает уже знаменитый геолог и путешественник В. А. Обручев в своей широко известной книге «От Кяхты до Кульджи». Как Обручев, так и Г. Е. Грумм-Гржимайло в 1892 г. «пересеклись» в Китае с Алленом и Сахтлебеном (Циммер и Хартманн, 2003, p. 52).
Выпускник знаменитого Александровского лицея (пушкинский Лицей, с 1882 относившийся к военному ведомству), И. Я. Коростовец поступил на дипломатическую службу в Азии. Ему довелось, вслед за Бюцовым и Лессаром, стать одним из последних послов Российской Империи в Китае (1910-1912), а затем, вслед за Бюцовым и Власовым, в Персии (1913-1915). Коростовец был участником и наблюдателем многих важных событий. Так, в 1908 году, совместно с полковником Лавром Корниловым (будущим лидером Белого движения), он встречал в Пекине «азиатскую экспедицию» барона Густава Маннергейма (будущего основателя свободной Финляндии). И. Я. Коростовец был также известным ориенталистом, автором многих книг об Азии, в том числе «Китайцы и их цивилизация» (С.-Петербург, 1896), и позже, уже в эмиграции: «Pre-War Diplomacy: The Russo-Japanese Problem» (London, 1920), «Von Cinggis Khan zur Sowjetrepublik» (Berlin, 1926). Его невестка Мария Павловна Коростовец была известной поэтессой Зарубежья (см. публикацию О. М. Бакич, «Встречи», 2007, № 31).
И опять появляется мотив генерала Куропаткина. Через 12 лет после путешествия Аллена и Сахтлебена, Иван Яковлевич Коростовец оказался одним из двух секретарей графа Сергея Юльевича Витте (1849-1915), знаменитого российского государственного деятеля, во время переговоров в Нью-Хэмпшире по подписанию Портсмутского мира с Японией в августе 1905 г. Посредником на переговорах был президент США Теодор Рузвельт. Коростовец опубликовал книгу «Страница из истории русской дипломатии: Русско-японские переговоры в Портсмуте в 1905 г.: Дневник И. Я. Коростовец, секретаря графа Витте» (Пекин, 1923). Вторым секретарем миссии Витте был Константин Дмитриевич Набоков (1872-1927), дипломат, брат отца писателя, впоследствии автор книги «Испытания дипломата» (Стокгольм, 1923).
Миссия Витте запечатлена на коммеморативных фресках (художник Вильям Эндрю Макэй )в мемориальном зале Теодора Рузвельта (Theodore Roosevelt Memorial Hall) Американского Музея Естественной Истории (American Museum of Natural History) в Нью-Йорке, куда стекаются ежедневно толпы посетителей в поисках динозавров (вывезенных, к слову, из пустыни Гоби). Замечательный галлюцинаторный эпизод упомянут В. В. Набоковым в его автобиографиях «Speak, Memory» (1951) и «Другие берега» (1954). Посещая Американский Музей в 1940 году по энтомологическим делам, автор спускается в лифте и видит на стене свою фамилию, написанную кириллицей… и тут же поясняет для читателя реальность миража: фамилия на стене относится к Константину Дмитриевичу Набокову. Два другие имени на фреске – Витте и Коростовец. В «Других берегах» (глава 4) В. В. Набоков упоминает Коростовца в составе миссии Витте, изображенной на нью-йоркской фреске: «он [K. Д. Набоков] участвует, вместе с Витте, Коростовцом и японскими делегатами, в подписании Портсмутского мира». В англоязычной биографии («Speak, Memory») Коростовец не упоминается.
Судя по этому контексту, имя Ивана Яковлевича Коростовца, коллеги набоковского дяди-дипломата, было хорошо знакомо писателю. (Не следует смешивать Ивана Яковлевича с другим Коростовцом, Владимиром Константиновичем, журналистом и политическим деятелем лондонской эмиграции. Последний упомянут в биографиях Набокова: Владимир и Вера Набоковы получали от него переводы для заработка в 1924 году. В. К. был женат на дочери поэта Константина Случевского, А.К.Случевской-Коростовец).
В заключение надо отметить необычное употребление слова «фетры» сначала Коростовцом, а вслед за ним и Набоковым («felt hats» в английском переводе «Дара»). Для традиционных головных уборов Центральной Азии – плотных «войлочных шапок», какие носят, например, киргизы – обычно используется слово «войлок» (из которого делаются также кошмы, валенки и прочие валяные изделия). В отличие от них, «фетровые», из тонкого войлока (или фетра, от фр. feutre), головные уборы – это обычные мягкие шляпы европейского типа с полями («черную фетровую шляпу», например, имеет на голове писатель Буш, которого встречает Федор в следующей, третьей главе «Дара»). Английское «felt» обозначает и войлок, и фетр.
«Фетр» в значении «фетровая шляпа» вообще не встречается в современном русском языке. Тем не менее, похоже, что такой галлицизм употреблялся в XIX – начале XX в. В «Лиробасне» Игоря Северянина (1911) находим: «На твоей головке – фетр, А на теле шелк зеленый, и – босая». Более серьезный Иннокентий Анненский в свой перевод еврипидовской «Ифигении в Тавриде» вставляет ремарку о том, что Орест и Пилад одеты «по-дорожному, в коротких плащах и фетрах». Имеются в виду древнегреческие хламис, короткий дорожный плащ, и петасос, войлочная шляпа с полями и низкой тульей. В собственной трагедии «Лаодамия» (1906) Анненский выводит и «Гермеса в фетре», имея в виду знаменитый петасос с крылышками, который носит посланник богов. М. Л. Гаспаров отмечал, что Валерий Брюсов критиковал Анненского за употребление в античном контексте неподходящих современных слов; в том числе, Брюсов специально перечисляет и слово «фетр». Войлочные головные уборы из Восточного Туркестана на фотографии Аллена и Сахтлебена не похожи на петасосы Ореста и Пилада; это – шапки с высокой и плоской тульей, без полей. Головные уборы видны на многих фотографиях в книге, и они меняются. Американцы начали путешествие в плантаторских шлемах; Коростовец упоминает фуражки, а на стр. 112 книги (издание 2003 г.) находим и китайские войлочные шапки («felt hats»), само собой, «не дававшие достаточной защиты от июльского солнца».
Так выявилась еще одна драгоценная нить реальности, вплетенная в роскошную ткань «Дара». Забытая корреспонденция молодого Ивана Коростовца, будущего свидетеля грандиозных событий в Азии и Америке, подколота Набоковым в его последний русский роман, как музейная этикетка. На ней, почерком Константина Годунова-Чердынцева, дано краткое научное описание двух экзотических особей, неустрашимых молодых американцев, с головы до ног – от круглых фетров до китайских сандалий. Их образ запечатлен в мираже на закате, в мертвом сердце пустыни Гоби.
Эта статья была впервые опубликована на английском языке (без включения текста из «Нивы») под названием: An additional source for a Central Asian episode in «The Gift». «The Nabokovian», University of Kansas, USA, 2007, 57, pp. 31–37. Перевод автора, с небольшими изменениями и дополнениями. Я сердечно благодарен Дону Бартону Джонсону и Стефену Блэквеллу за их ценные советы.
