Вадим Крейд: “Просто не хватало лошадиных сил”
С главным редактором самого старого русского журнала беседует немецкий профессор-славист, автор легендарного “Лексикона русской литературы ХХ века” Вольфганг Казак
Вадим Прокопьевич Крейд (Крейденков, род. 1936), поэт, литературовед – главный редактор ведущего журнала русской эмиграции, “Нового Журнала”, выходящего с 1942 г. в Нью-Йорке. Учился в Ленинградском университете, с 1974 г. живет в США, где защитил докторскую диссертацию и стал профессором Университета Айовы. В 1993 г. опубликовал в Санкт-Петербурге четвертый сборник стихов “Единорог”. В 1995 г. в Москве вышла подготовленная им антология “Вернуться в Россию стихами…”, представившая 200 поэтов русской литературной эмиграции. В 1999 г. в Санкт-Петербурге издан его – в соавторстве с Валентиной Синкевич и Дмитрием Бобышевым – “Словарь поэтов русского зарубежья”. Мир глобализуется настолько стремительно, что само понятие “эмиграция” скоро тихонько сойдет в архив. Так называемые волны русской эмиграции исчезнут в береговом песке всеобщего “светлого будущего”. Сейчас уже язык не повернется назвать выходцев из России, уехавших в поисках лучшей доли на Запад, эмигрантами. Они и сами таковыми себя вряд ли признают и вряд ли когда-нибудь войдут в круг русской эмиграции прошлых лет. Вряд ли станут читать те газеты и журналы, тем более что им доступны в интернете любые другие. И все же издания, затеянные еще первой, не говоря о второй и третьей, волной русских эмигрантов, пока существуют. Они делают свое пусть не слишком громкое и заметное в метрополии, но весьма полезное дело. Примерно та же ситуация и в среде “русских евреев” в Израиле. Трудно представить их внуков, или даже уже – детей, не только читающими, но и говорящими по-русски. Однако пока влияние русскоязычной прессы на земле Обетованной очень велико. Сегодня мы представляем вам два совершенно разных, но в чем-то весьма похожих периодических издания. Одно выходит на русском языке в США, другое – на русском же, но в Израиле. Оба вошли в историю именно русской литературы. Однако первое известно уже десятилетия (а если точнее, то и столетия), а второе же появилось сравнительно недавно.
EL-НГ
К СОЖАЛЕНИЮ, число экземпляров “Нового Журнала”, попадающих в Россию, всегда было невелико – и не только до 1985 года, но и сегодня. Между тем издание стоит того, чтобы представить его российским читателям. Его огромная заслуга – в сохранении литературных и духовных ценностей эмигрантов. Расскажите, пожалуйста, о его основателях, о многолетнем редакторе Романе Гуле и о времени вашего редакторства. Что было путеводной нитью, каковы особенности минувших лет издания – и редакторские, и исторические.
– “Новый Журнал” возник как продолжение парижских “Современных записок”. Основатели – поэт Михаил Цетлин и писатель Марк Алданов обсуждали свой замысел с Буниным. Его рассказом “Руся” открылся первый номер “Нового Журнала”. Отпечатан он был в январе 1942-го, в тяжелейший год мировой войны. Теперь это самый старый журнал в эмиграции, а если вместе с “Современными записками”, то старейший русский журнал на свете. Задуман он был как общекультурный, а не только литературный ежеквартальник. Таким и остается теперь, когда уже вышло 224 номера. Это более 70 тысяч страниц, около 6 тысяч публикаций. Между прочим, Алданов хотел дать название “Русский Журнал”, был еще вариант названия – “Свобода”. Основатели видели смысл эмигрантской культуры только на фоне России и в условиях творческой свободы. Сразу же стали печататься большие писатели – Бунин, Зайцев, Осоргин, Набоков. Пришла плеяда публицистов – Керенский, Вишняк, Георгий Федотов и др. Развернулась публикаторская деятельность, открывшаяся неизвестными стихами Гумилева. Те, кто первым употребил выражение “Серебряный век” – Бердяев, Маковский, Оцуп, – тоже печатались у нас. Авторский список огромный. Это прижизненные или посмертные публикации всего лучшего, что было в диаспоре и многое из наследия Серебряного века: Шестов, Лосский, Франк, Ремизов, Цветаева, Белый, Ходасевич, Гиппиус, Степун и еще очень многие. Свой современный облик журнал обрел при Михаиле Карповиче. Профессор-историк, замечательный публицист, он был редактором 13 лет. При нем в НЖ появились авторы из второй эмиграции.
Ему наследовал Роман Гуль, писатель-прозаик. Говорить о нем – это значит говорить о половине истории журнала. Гуль верил, что является редактором лучшего русского журнала не только за рубежом, но и во всем мире. И пояснял: в СССР журналы остаются несвободными, а из этого следует уровень и качество. В НЖ был дописан эпилог первой эмиграции. Умершего в 1986 году Романа Гуля сменил эмигрант третьей волны писатель Юрий Кашкаров. Российских авторов в кашкаровских томах заметно больше, чем прежде. Я стал редактором в 1995 году, печататься в НЖ начал в 1974-м, а членом редколлегии был с 1987-го. Начав как редактор, я понимал, что НЖ полстолетия формировал литературный процесс в зарубежье, что является уникальной летописью культуры эмиграции, что он сам по себе отдельный феномен русской культуры ХХ века и что журнал был всегда полностью независимым. С этим наследием, в этом ключе я и стремился вести дело, выпустил 29 томов и готовлю тридцатый, посвященный нашему шестидесятилетию.
– Еще несколько слов помимо “Нового Журнала” о взаимоотношении русской литературы в эмиграции и в России и о перспективах. Ведь каждая литература основывается на языке, язык один, русская литература одна независимо от место жительства автора, однако…
– Однако отличия существовали. Музыка русской культуры та же, инструментовка – разная. Одна или две литературы – не праздный вопрос, когда говорим о первой эмиграции. Школа их опыта и творчества – в дореволюционной России. Не зря сказал Георгий Иванов: “Мы жили тогда на планете другой”. Первая волна – Гуль, Одоевцева, Терапиано, Яновский, Перелешин, Иваск, Струве, Чиннов, Лидия Алексеева. В восьмидесятые годы они все еще были творчески активны. Уже полвека существовал советский строй, а их душевного строя он не переменил. Различия сглаживаются во второй волне. Великолепный Иван Елагин – стилистически поэт советский, хотя политически антисоветский. Третья волна – все выходцы из СССР. Отличается третья волна от культуры метрополии не столько опытом творчества, сколько опытом жизни, который просвечивает и в их творчестве. Прожить две жизни в пределах одной биологической – может быть, и привилегия, но отчасти и проклятие. Жизнь расколота на “до” и “после отъезда”. У многих расколотой и останется. Эмигрантская литература всегда мечтала влиться в общерусскую. Но современная литература – не один огромный фолиант, а четыре книги одной серии, потому что XX век разделил русскую литературу на четыре части: дореволюционная, литература советского периода, эмигрантская и постсоветская. Бывало, что разделен был на части один и тот же писатель. Пример тому Георгий Иванов. Начнешь сравнивать раннего с поздним – два разных поэта, погрузишься глубже – поймешь, что один. Эмигрантская литература еще не закончилась, она будет существовать, возможно, не одно десятилетие. Если вообще сохранятся условия в мире, ведомом недальновидными материалистами.
– Но что нужно для того, чтобы “Новый Журнал” распространялся в России? Можно ли где-то на него подписаться, купить?
– Нужно, чтобы интеллигенция в России жила в достатке. Тогда смогут подписываться. Все экземпляры, которые продаются в Москве или Петербурге, расходятся по цене ниже себестоимости. Для нас это даровые экземпляры, если учесть еще и дороговизну пересылки. Если посылать еще больше даровых экземпляров, то очередной наш номер просто не выйдет. Подписка покрывает часть расходов, остальные средства – за счет друзей журнала, и больше не с кого спрашивать, не у кого просить.
– Тогда я благодарю вас от имени тех, которые могут читать “Новый Журнал” в России, за этот подарок. Он служит и объединению, и выздоровлению русской литературы. Вы мало говорили о себе лично, о вашей жизни в СССР. Вы, поэт второй культуры, отказались от публикаций в советское время. Как вы жили, писали, кто вас читал, что вы читали?
– Любопытно, что вы говорите о второй культуре. Часто мы не знаем, откуда пошел тот или иной термин или выражение. Название “вторая культура” мне легко проследить, откуда оно взялось. Впервые прозвучало оно в 1974 году, в марте или в феврале. У меня взяли интервью на Радио “Свобода” как у только что приехавшего “оттуда”. Задавали вопросы о самиздате, и я сказал, что теперь надо говорить не об одном самиздате, потому что возник новый феномен, выходящий за пределы литературы. Это и живопись, и театр, и философия, и мистицизм, и интерес к богословию, и еще многое. Все это питает друг друга, смыкается, пересекается. И вырастает альтернатива официальной культуре. Пусть официальная считается первой культурой. Но явление, о котором я говорю, многоохватно и будет шириться. Оно богато смыслом, жизненная энергия за ним, а не за идеологизированной культурой. Назовем это новое явление “второй культурой”, но может статься, она сделается первой еще при нашей жизни. Отсюда и пошло выражение “вторая культура” как обобщение и название движения, реализовавшего себя в семидесятых. Жил я полностью в этой атмосфере, читал самиздат, писал без расчета на публикации, встречался с себе подобными, видел картины художников, которые не выставлялись, слушал поэтов, которые не печатались, разговаривал с творческими людьми, которые не сотрудничали с властью. На хлеб зарабатывал, как и другие люди моего круга, – работая грузчиком, слесарем, шкипером на шаланде, сторожем. Нуждался, но это было достойнее, чем идеологически служить режиму, подпитывая его “первую культуру”.
– Спасибо за этот взгляд в прошлое. Он для многих нов. Вы давно живете в США. Вы поэт, филолог, редактор. Расскажите о самом положительном, что вы пережили в каждой из этих творческих сфер.
– Редактору большого эмигрантского журнала открывается возможность наблюдать литературный процесс с уникальной точки зрения. Через мои руки прошли тысячи рукописей. То, что попало в печать, – это верхушка айсберга. Редактор видит айсберг целиком. Рукопись читается, когда она еще горячая. Свежий номер – это готовый продукт, всегда немножко залежавшийся (в редакции, у корректора, в типографии, на почте при рассылке). Редактор проходит через завалы сырья, выбирает, составляет номер, является его первым читателем, знает, что есть что в литературном пейзаже. Это знание обогащается живыми контактами с авторами, что тоже немало. Положительное в этом опыте – знание литературы изнутри, то есть знание в сопричастности. Знакомишься, конечно, большей частью с эмигрантской литературой, но в какой-то степени и с российской, не соблазнившейся вестернизацией, криком моды.
Как филолога, историка литературы меня притягивают две темы и увлекают два подхода. Темы – Серебряный век и эмиграция, а подходы – панорамность взгляда и открытие неизвестных произведений и забытых имен. Обе темы, когда я начал заниматься ими, давали колоссальную возможность, потому что к этой золотоносной жиле я прикоснулся в числе первых, а к некоторым ее ответвлениям – вообще первым. Был избыток замыслов, просто не хватало лошадиных сил в моем двигателе, чтобы осуществить все задуманное. Важно знать, чего искать, и тогда являются находки: неизвестные стихи Гумилева и мемуары о нем, более ста неизвестных стихотворений Бальмонта, “Книга о последнем царствовании” Георгия Иванова, великий роман Алексея Скалдина, писателя Серебряного века, “Странствия и приключения Никодима Старшаго”, целый сборник стихов, никогда не издававшийся, другого поэта и писателя Серебряного века Александра Кондратьева, его же волшебная повесть “Сны”, которую я напечатал в “Новом Журнале”, и другое. Результатом панорамного подхода были такие книги, как “Воспоминания о Серебряном веке”, “Дальние берега. Портреты писателей эмиграции” или недавняя “Русские поэты Китая”, готова антология “Русские поэты Америки”.
– Какое место занимает лирика, ваша лирика, в жизни? Вы назвали антологию эмигрантской поэзии, ставшую в России очень популярной, строкой из стихотворения Георгия Иванова, которого вы и издавали. А вам удалось вернуться в Россию – стихами? Вас же печатают.
– О месте поэзии в жизни точно сказал Тютчев: “Как верим верою живою, // Как сердцу радостно светло, // Как бы эфирною струею // По жилам небо протекло!” В поэзии может сверкнуть тайна бытия и можно почувствовать психологический выход от быта к бытию. У сознания есть уровни. То, что для одного – поэзия, для другого – просто словеса. До своего отъезда в 1973 году я в России не печатался, теперь печатаюсь. А вернулся ли стихами? Печататься – еще не значит вернуться. Как сказал эмигрантский поэт Глеб Глинка: “В поэзии я знаю толк, // Но не судья своим твореньям…”
– Из факта, что вы попросили поэтессу Валентину Синкевич написать для вашего Словаря статьи о второй эмиграции, видно, что изданный ею ежегодный альманах “Встречи” для вас не конкуренция, но уважаемый другой печатный орган эмиграции. Вы и сами там регулярно печатаетесь.
– Когда я предложил Валентине Синкевич написать для “Словаря поэтов русского зарубежья” о второй эмиграции, я видел, что лучшего знатока второй волны не найти. А “Встречи”, которые Валентина Алексеевна издает уже четверть века, соперничать с “Новым Журналом” не могут. Ее альманах посвящен поэзии, а наш журнал общекультурного характера: повести, рассказы, мемуары, эссеистика, архивные материалы, историко-литературные исследования, рецензии, конечно, и стихи. У нас печатаются, кроме поэтов, литературоведы, историки, политологи, искусствоведы, философы. В отборе стихотворений для публикации мы не совпадаем, подходы разные. Некоторых поэтов я переадресовывал во “Встречи”. Подход у Валентины Алексеевны по сравнению с нашим более толерантный. То, что встречается во “Встречах”, не всегда годится нам.
– Я знаю, что ваша жена Вера вам как редактору верный помощник. Может быть, завершим беседу несколькими словами о тех, кто поддерживает вас и вместе с вами высокий уровень “Нового Журнала”.
– У нас есть редколлегия и круг друзей, объединенных в корпорацию “Нового Журнала”. Вера Васильевна Крейд входит в корпорацию и много делает для журнала добровольно. Гонораров “Новый Журнал” не в состоянии платить. “Мы были бедны – потому и выжили”, – говорил Роман Гуль. Друзья журнала свой вклад вносят бескорыстно и добровольно. Среди друзей журнала – талантливый эссеист Аркадий Небольсин, историк князь Алексей Щербатов. А среди членов редколлегии, например, художник и прозаик Сергей Голлербах; историк, сотрудник “Нового Журнала” с пятидесятых годов Марк Раев; доктор филологических наук Анатолий Либерман, который ведет постоянную критико-библиографическую рубрику “Книги, присланные в редакцию”. В разные времена в редколлегию входили выдающиеся люди эмигрантской культуры – например, поэт Игорь Чиннов, профессор Гарвардского университета Всеволод Сечкарев, социолог с мировым именем Николай Тимашев, лучший прозаик второй эмиграции Леонид Ржевский. Участие всех этих и еще других талантливых людей помогало нам оставаться на том уровне, который с самого начала, шестьдесят лет назад, был задан основателями “Нового Журнала”.
– От имени всех читателей благодарю за этот обзор. Из ваших слов видно, что вы душой и разумом служите “Новому Журналу”. Такие редакторы бывают и на родине – и такими людьми, как вы, восстанавливается независимая русская культура.
