К ТОЛКОВАНИЮ ОДНОГО ПРОРИЦАНИЯ
“Вас ждёт посмертная слава
и пожизненное изгойство”…
Одно из прорицаний, неоднократно высказываемых автору этих и последующих строк
Ни награды, ни райские кущи,
И ни патока почестей лестных
Не заменят тот миг всемогущий,
Когда строчки из пазухи лезут.
С чем сравнить этот выход весомый?
Разве только с касанием чуда,
Где сплетаются рифм хромосомы,
Поэтичность момента почуяв.
Но творения акт наказуем.
Истый голос рвёт хилые уши.
И недаром безгласые зубры
Его так оглушительно глушат.
Этот праздник – отнюдь не для слабых.
Хочешь в сильные – травли не бойся.
Ведь пророчат посмертную славу
И пожизненное изгойство.
Новизной эта схема не пахнет.
У неё слишком крепкие корни.
Ренессанс уготован для павших.
А живых – погребением кормят.
Донимают практичные асы
Поменять род занятия срочно.
Для меня же нет большего класса,
Чем стащить из-за пазухи строчку.
Объясненье – съезд скважин замочных.
Дар Небес – наважденье и кара.
Кто из самых влиятельных может
Объяснить поведенье Икара?
Выбор мой – не алмазы, не манна,
И не пышность подъездов престольных,
Не отёчность тугого кармана,
И не членство в придворных застольях.
Хохочу над рабами комфорта
И над власть предержащим плебейством,
И кричу на внушительном форте:
– Бейте нас, созидающих, бейте!
Утвердиться хоть в чём-то вам надо.
Прямо в князи из грязи – легко ли?
Наше слово – тюльпаны в гранатах.
Вам к лицу – бессловесные роли.
Нас услышат. Сведутся все счёты.
Кто есть кто – жизнь однажды покажет.
Жертвой быть, заявляю, почётней,
Чем рабом и всесильной букашкой.
Тем жива. Устремляюсь за главным.
О регалиях не беспокоюсь.
И меняю плебейскую славу
На пожизненное изгойство.
***
ПЕРЕВОД С КОСМИЧЕСКОГО
В кульминацию чисток и числ,
Беспредела, экстаза и пекла
Пал рассвет, нерастрачен и чист,
И Вселенная гимн ему пела.
Поднимали завесу миры,
Где не ведают пуль и ГУЛАГов, .
И где братьев не нужно мирить,
Где любовь – первозданное благо.
Вездеходом кружит голова.
В ней – коллекция истин знакомых.
Я не брежу. Я слишком жива
В этой суперкосмической коме.
Заключённые в рабство валют,
Заземлённые гирями скарба,
Пусть небесные выси вольют
В вас святую вакцину Икара!
Всем, отмеченным маркой светил,
Всем избранникам и изгоям
Пульс галактик переводил
Кванты мужества в кванты агоний.
Ну, а мы переводим кредит
На покупок маниакальность,
Ненаученные переводить,
Несогласием смыслов сверкаем.
Раздвигая модель и межу,
К Небесам не устав подниматься,
Я с космического перевожу
Интервью человеческих матриц.
Что за вирус на Землю напал
И себя обозначил не скупо?
И зачем окольцованность пар
Расщепляет тотальная скука?
Рысью, сердце! И в чёрной дыре
Раздавай камельки! Свети же!
От инфаркта сейчас умереть
Стало более чем престижно.
От души откололась ветвь.
Сник уставший от взглядов снимок.
Это всё потому, что рассвет
Пал так чисто и необъяснимо…
***
СТИМУЛЯЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ
Под дождя стенограмму,
под говор компьютерный,
Под тюремность больниц,
под крахмальность гостиниц,
Я никак не пойму,
понимая, как будто-то бы,
Для чего меня
жизнью земной угостили.
Обращаюсь к святым
и к зачитанным классикам,
К преуспевшим, к потерянным,
к вещим, и к лишним.
Мне одни говорят,
что всерьёз меня сглазили.
А другие советуют
выпить “Столичной”.
Я, выходит, одна,
как бездарная школьница,
Завалила экзамен,
ответов не зная.
То прямые искала пути,
То – окольные.
Но свела меня с толку
дорога земная.
Соблазняюсь ее парусами
и пальмами.
Хлопочусь с чудаком.
Завожусь с попугаем.
Голосую за рвань.
Славлю поросль опальную.
И, помимо мышей,
никого не пугаюсь.
Породнившись с потерями,
с магией поиска,
На посланья с Небес
не устала молиться.
И, хоть вирусом вакуума
щедро наполнена,
Остаюсь
неразмененной
максималисткой.
Не терплю полумер,
получувств, полудоблести,
Оборотистых туш
с пародийным апломбом,
Инкубаторский лик,
отмороженный добела,
Но с дежурным набором
рецептов салонных.
Зарядили меня
чем-то очень неназванным.
Так приемный покой
Заряжён ожиданьем.
Так всегда в эпилоге
приходит признание,
А на взлёте, как правило,
Голос бодают.
Все сюжеты недаром
выходят испетыми.
Механизмы не старились.
Схемы менялись.
Так же шли на костёр.
Так же бредили петлями…
Вот кого-то к барьеру зовут.
Не меня ли?..
***
БАЛЛИСТИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Отпустила страна
нас, детей лихолетья и смуты.
Отпустила на срок,
не вместившийся в коды статей.
Были мы не нужны.
Были мы не угодны кому-то.
И в оставленных клумбах
цветы становились желтей.
Нам грозила хула.
Нам грозили забвенье и зависть.
Но в зачёркнутых строках
наши значились имена.
Не грозила нам только
убийственно затхлая заводь –
Для параметров наших
смертельно опасна она.
Поднимались мы над
загоняющей в топь бытовухой.
Только звёздные ранги
нам были под самую стать.
А с верховных трибун
нам трубили властители в ухо,
Что о главных ролях
нам не велено даже мечтать.
Нас чужая весна
принимала казённо и круто.
И чужое наречье
к себе не спешило впустить.
Нам сводило дыханье
от ритмов чужого маршрута
И швыряло из строя,
как из чужеродной сети.
Кто-то дремлет в норе.
Кто – оброс сундуками и салом.
Ну, а кто-то – победно завис
в безвоздушье высот.
Всё на прежних местах.
И ничто никого б не касалось,
Если б только не пуля,
вошедшая в чей-то висок.
Мы шалили с косой.
Нас, движением одержимых,
В единицы вгоняли.
Порой – берегли на десерт.
И кормили советами,
как обрести недвижи`мость,
Но советчик, как правило,
был непростительно сер.
Ну, зачем я опять
свой классический вопль огласила?
Расфасованы факты.
И всё безупречно старо.
Как и то, что во мне
навсегда поселилась Россия
И её освящённый
терпеньем и мукой народ.
Я делю с ним просторы души,
и поминки, и ломти.
И хоть нас разобщают
вулканы и водная пасть,
Я молюсь, чтобы был он
не голоден и не сломлен
И чтоб духу хватило
всё выстоять и не упасть.
***
ЧТОБ ПОТОМ…
Будто в Космос открытый,
нырнёшь из кольчуги жилища,
От чаёв недопитых,
от кокона одеял
В мир, где кто-то корону,
кто – корень бессмертия ищет,
И где каждого кто-нибудь
вдоволь за век осмеял.
Отрываем тела,
начинённые стейком и смуром,
От постельных площадок,
от снов, от гипноза TV,
И клюём по нужде
мы на беглую милость Амура,
Чтоб потом отрезветь
от глотка уценённой любви.
Замыкаемся в логове
неизъяснимых влечений,
С телефоном в кармане
и с бипером наперевес,
Наблюдая, как мир
упивается пиром весенним,
А потом на застенки зимы
распадается весь.
Воздвигаем проблемы.
Клонируем чудо и чуждость.
За соседским забором
считаем кусты и кресты.
Неужели для счастья
нам именно это и нужно,
Чтоб потом, не раскрывшись,
на каверзной ноте застыть?
Конвертируем ложь.
Дегустируем сущность и суши.
Опаляемся травкой.
Утратам теряем счета.
И с годами становимся
овеществлённей и суше,
Чтоб потом окончательно
закостенелыми стать.
Перед сном комментируем
сводку погоды и биржи,
Кто кого разменял. Кто запил.
Кто – в Париж укатил.
Кто слагает по праздникам
вялотекущие вирши,
Чтоб потом зачислять себя
в сан мелководных светил.
Не случайно стыкуется
компас вины и причины,
И бледнеет Луна,
как проигранное пари.
Так зачем мы ломаем дрова
и поломки не чиним,
Чтоб потом донимать себя
и долгосрочно корить?…
***
НОВЫЕ ВАРИАЦИИ НА СТАРУЮ ТЕМУ
Ольге Финаровской
Затеряюсь в тирадах
костюмов высокотарифных.
Для меня модельеры
ещё не придумали стиля.
Округляют глаза
мои юбки, романы и рифмы.
Если б было возможно,
меня б целиком запретили.
Говорят мне,
что песни мои однотонны и скорбны,
Что зачем-то себя
в оппозиции к миру вращаю.
Что колючие
из тайника вынимаю аккорды
И престраннейшими вообще
занимаюсь вещами.
И что виза моя
на любой широте нелегальна.
И что каждый мой шаг
пересмеян, распят и зачёркнут.
Что во мне
всё усеял сомненьями импортный Гамлет,
Зарядил скептицизмом
наш национальный Печорин.
В оправданье своё
веских не нахожу аргументов.
Этот книжный покрой
мне достался ещё с колыбели.
Кое-где подравняла чуть-чуть,
чтоб не слишком заметно,
Что не чту полукачеств,
что чествую чёрный и белый.
Да, из-за журавлей
я синиц упустила немало.
И в запретные зоны
упрямо пыталась проникнуть.
Да, ломала дрова.
И себя беспредельно ломала,
Как всегда, нарушая
рецепты, резоны, границы.
Да, когда-то слыла
зажигалкой, юлой, заводилой
Всех немыслимых выходок,
Выдумок всех невозможных.
И поэтому, видно,
не всем ко двору приходилась –
Отставляли меня,
как преступный предмет на таможне.
Даже те отлучали,
кто числился в неотлучимых.
Из кроссворда защит, обвинений,
бессчётных пенальти
Возвелись, наконец,
многоярусные причины,
Но о них в сериалах подобных
я упоминала.
Чем глобальней восходишь,
тем путь просветлённей и жёстче,
Тем мудрее живу,
культивируя необходимость
Принимать от других
ложь, предательства, козни, ожоги.
Только б все эти акции
не от меня исходили…
***
ИСК БЛАГОРАЗУМИЮ
Скоро в снег побегут струйки.
Скоро будут поля в хлебе.
Не хочу я синицу в руки,
Я хочу журавля в небе.
Семён Кирсанов
Неблагоразумно идти на костёр за истину.
Слышите?
Неблагоразумно заходить
в кабинет к начальнику
С глазами нездешне печальными.
И отдавать на борьбу с чужими болезнями
Свои кровные, пропотевшие, последние.
И с ветряными
неблагоразумно сражаться мельницами.
Мир не изменится!
Неблагоразумно без дайма* в кармане и никеля*
Заниматься поэтическим сочинительством.
Неблагоразумно всю жизнь
дожидаться своей Афродиты.
Неблагоразумно в единоборство вступать
с подлецом и бандитом.
Неблагоразумно с головой погружаться
в истин глубины.
Эти дебри познаний сотни умников
шустрых сгубили.
Благоразумнее реанимировать чьи-то мысли
И для антибогемного благосостояния
идти в маникюрши и в программисты.
Благоразумнее ошиваться в борделях
и в плюшево-томных гостиных,
Чтоб за оказанные услуги
безотказно и крупномасштабно платили.
А потом – на выручку от сексуального домогательства
На Гавайи слетать с приятелем.
Благоразумнее перед влиятельным чином
по-холопски склониться.
Благоразумнее затянуть под венец министра.
… Прожектёры, строители замков воздушных,
Нам с синицей в руках – удушающе скучно.
Нас тошнит от калорий благоразумия.
Мы – за шишки на лбу
и фейерверки безумия!
______
Дайм – 10-центовая монета; никель – 5-центовая монета
***
ПОД МУЗЫКУ ШОПЕНА…
Свеча горела на столе…
Борис Пастернак
Свеча горела на полу.
Прелюдией Шопена
Метались тени и полу-
ночно, и отщепенно.
И было в профиле свечи
От сказочной колдуньи.
И тени сгладились почти,
Но чудом не задули
Ночную магию родства
Под светоч Аладдина,
И разделённое на два
Минутное единство.
Ночь предлагала свой сюжет.
В подарок ли, в обузу?
И тени исподволь уже
Затягивались в узел.
И были исповеди рук
Красноречивей оспы.
И ночи чёрную дыру
Засвечивали звёзды.
А тени возвелись в скалу,
Не выбравшись из плена
Свечи, дрожащей на полу
Под музыку Шопена…
***
НЬЮ-ЙОРКСКИЙ НОКТЮРН
Маргарите Машталер
Я музыку ночи из улиц цежу.
Ступаю по дням деликатно.
Пломбирую память.
Скольжу по ножу.
А всё остальное – за кадром.
Я перевожу переклички пустот
В заставленных прошлым квартирах
На вещий язык, что не выучил тот,
Кого мне на жизнь не хватило.
Ах, всё как-нибудь разрешится само!
Когда опускаются руки,
Восходят глаголы
глобально, как мост,
Что лёг из Манхэттена в Бруклин.
А где-то – Садовые кольца звенят.
А где-то – Бульвару не спится.
Зовут, и пугают, и дразнят меня
Их полуразмытые лица.
Смещаются ребусы биополей
И компаса стрелка сместилась.
Меняются акты – жалей не жалей.
Но память цепка, как бацилла.
Хранится в ней,
как драгоценный трофей,
Дом-милость. Дом-брат на Соборной.
В нем царствует женщина – фея из фей –
Мой допинг и пункт мой опорный.
В бредовых бегах заглушаешь сигнал,
Мятущийся в джунглях подкорки.
Я жизни, выходит, зачем-то нужна,
Раз держит так смачно за горло.
Рассвет затевает интрижку с Луной,
Взяв снова реванш у заката.
Мы с городом этим в упряжке одной.
А все остальное – за кадром.
***
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ В НЬЮ-ЙОРКЕ
(Шуточная реальность)
Забыты:
Еда.
Служболепие.
Личная жизнь.
И за стенкой
Пустой холодильник –
свидетельство полного быта.
Сейчас
на орбиту
запущен
Андрей Вознесенский,
И мы
под него
подгоняем
все наши орбиты.
Летим:
обнимая соседей
и сумки,
как сельди,
Которых
слегка
недо-
пере-
мариновали.
Один
Среди нас
гениально рассеян,
Плащом
укрывает
уснувший
Лонг-Айленд.
Уносит:
на вилке
крещендо,
запоем
тянущего в форте,
Сквозь
чёрную магию “О”
и газетных анонсов.
По горло
Загонит
в себя
неуёмная скорость,
Как будто
прорвало
аорту
у нашего Форда.
Как парусно
нам не хватает
“Юноны” с “Авосью”!
Авто-
графы –
градом,
украденным с неба, –
на полки.
Чернеют
ряды графоманов,
уставшие ныть и злословить.
Потом
Развернётся
в другом
измеренье
эпоха
и вспомнит
О том,
кто себя –
как хирург –
перекраивал
в хилтонском лобби.
Зовут:
репор-
тёры,
регламенты,
прочих случайностей
сотни.
От лиц
и звонков
не предвидится
вскоре спасенья.
Главу
Обрываем.
Безудержно
цедим
томатные соки…
А память –
свечою –
разбудит
своих поселенцев:
Пустой холодильник.
“Юнона”.
Андрей Вознесенский.
***
НЕ ГАСИТЕ СВЕЧУ!
В этой странной стране
(будто есть благонравные страны)
Я зачем-то кручу
колесо беспорядочных дней.
Скоро занавес рухнет
на акт этой кукольной драмы,
Где срываются чаще
на близких и тех, кто нужней.
Я зачем-то бросаюсь
в аншлаги апрельских ловушек.
Так в пустыне
к спасительному припадают ручью.
Как чумы, сторонюсь
одноклеточных, полых и ушлых.
И не сразу решаюсь
на вынужденную ничью.
Я хожу по канату
на суперлихих каблучищах.
И крамольностью юбок
морали свожу под откос.
Я хочу, чтобы мир стал
чуть-чуть человечней и чище,
Чтобы думалось в нём
и дышалось, и пелось легко.
Я слагаю из строк
Гималаев хребты и равнины,
Сопроматы души,
небоскрёбы газетных колонн.
И вступаюсь за всех ущемлённых,
чудных и ранимых,
И учусь разговор о погоде
вести за столом.
Я дрожу над листом,
как дрожала Наташа Ростова
После первого бала
и первых уколов любви.
Как дрожали мы все,
хоть и не были к дрожи готовы,
А, привыкнув, спешили банкротство
скорей объявить.
Я не знаю, зачем,
на симпозиум сосен, наверно,
Я в какой-то из жизней
на Землю ещё заскочу.
А пока я прошу, как любви,
Как спасенья. Как веры:
– Не гасите свечу!
