ШЕСТОЕ ДЕКАБРЯ.
Картины прошлого воскресли предо мною
И память мне – встревожили не зря.
Сегодня, ведь, — наш праздник войсковой,
Сегодня, ведь, — Шестое Декабря.
Забыть ли мне, как много лет назад,
Когда была Россия, цел был дом,
День этот был величествен и свят
И чтился исстари Сибирским казаком.
Обширен наш степной казачий край,
Но дух один у всех — и в этот день
Патрон наш войсковой, Святитель Николай,
Всех привлекал под храмовую сень.
Везде, везде, в один и тот же час,
В соборах и церквях бесчисленных станиц
Рвались молитвы ввысь, сиял иконостас,
И праздничен был вид казачьих лиц.
А после — музыка… и дружное „ура”…
Красив парад в морозный зимний день.
Чубы казачьи завиты с утра,
Папахи ухарски надеты набекрень.
Гарцуют бойкие киргизские коньки:
Они давно отлично знают строй.
Вот и конец — уходят казаки,
И все гремит от песни удалой.
А вечером, за чаркою вина
Все та же песня прадедов звучит:
Казачья память прошлому верна.
Она заветы прошлого хранит.
И вот теперь, — под гнётом страшных лет —
Уйдя с тоской от ближних, от семьи,
Узнали мы холодный, чуждый свет, .
Узнали мы все горести земли…
Темны, трудны, неведомы пути…
Бороться и страдать назначено судьбой…
Но через мытарства все должны мы пронести
Казачий дух, свободный и лихой.
Пусть доступа нам нет к станицам дорогим.
Пусть далека желанная заря —
Но праздник войсковой за рубежом мы чтим
И помним все Шестое Декабря.
1916—XII—29. Литва.
ТЕНЬ ЕРМАКА.
Дремлет степь в полуночном тумане…
Мрак навис и сердце страх томит…
Кто же там, высоко на кургане
Над рекой задумавшись стоит?
Не слыхать ни голоса, ни шума,
Нет вокруг далеко ни души, —
Только призрак странный и угрюмый
Одиноко бодрствует в тиши…
Кто же он? — Вдруг месяц, словно в шутку,
Разорвал покров косматых туч,
И предстал в красе нездешне-жуткой
Древний витязь, строен и могуч.
Ржава сталь чешуйчатой кольчуги,
Слышен скрип полуистлевших лат,
А глаза, как будто в злом недуге,
Под шеломом сумрачно блестят.
Он одной рукою меч сжимает,
А другую приложил к глазам.
И в немую даль свой взор вперяет,
И чего-то жадно ищет там.
Видно, он охвачен скорбью сильной,
Видно, он жестоко удручен…
Чу! — раздался голос замогильный,
Вздох глубокий и протяжный стон.
„О, как пусто здесь, на этом свете!
Оскудел цветущий край степной,
И со дна промчавшихся столетий
На него взираю я с тоской…
Над рекою этой я когда то
Побеждал коварных степняков
И Сибирь отбил у супостата
Для моих потомков-казаков.
И своими верными сынами
Был любим и чтим я, как герой —
Я ж был горд их славными делами,
Да казачьей славой боевой.
И закон блюдя ненарушимый,
Бесконечной лентой шли века.
А теперь… В стране моей любимой
Позабыто имя казака!
Гасит злоба старый дух казачий…
Захудали тучные поля,
Хоть и кровью чистой и горячей
Здесь обильно полита земля…
Но не все здесь головы сложили
И не все согнулись под ярмом,
Подчинившись темной вражьей силе.
Много стойких есть в краю чужом.
Отряхнувши прах без колебанья,
Мои дети с Родины ушли
И себя на долгие скитанья,
На нужду и горе обрекли…
Не померкнет пламя в них живое,
Не заглохнет боль былых обид…
О, когда ж их путь, покрытый тьмою,
Ярким светом солнце озарит?”
Витязь смолк. Зашевелились тени.
И с главы суровой сняв шишак,
Опустился тихо на колени
На кургане — в час ночных видений —
Атаман прославленный — Ермак…
Январь 1930 г. Литва.
КАЗАК.
Кто там, на вышке сторожевой
Стоит, глаза вперив во мрак?
Это — защитник земли родной,
Это — казак!
Его в далекой, пустой степи
Подстерегает лукавый враг.
Кровью своею пески кропи,
Верный казак!
В краю отбитом крепости строй,
Иди все дальше, за шагом — шаг!
Твоя отчизна горда тобой,
Славный казак!
С врагом столкнешься, — не дрогнет грудь:
Свой брат не выдаст, а смерть — пустяк.
В лихой атаке весь мир забудь, —
Руби, казак!
В душе — отвага. В очах — огонь.
Подруга — шашка. При ней — темляк.
Седло с набором. Горячий конь.
Удал казак!
В веселье дома он знает толк:
Кто лучше спляшет лихой гопак?
Спокойна совесть: исполнен долг.
Пляши, казак!
Придет ли в гости тоска-змея,
Подаст ли тихо тревожный знак, —
Спой песню дедов: в ней и твоя
Душа, казак!
И если б даже пришлось тебе
Надолго кинуть родной очаг. —
Будь бодр, и верен, и тверд в борьбе —
Терпи, казак!
Пусть сердцу больно — не говори!
Ведь ты в походе! — Разбей бивак
И в горе Бога благодари,
Что ты — Казак!
I/V — 1933.
ВИДЕНЬЕ
Ефиму Прокопьевичу Березовскому посвящаю
Бывают странные порою состоянья:
Как будто бодрствуешь, но явь тускнеет вдруг,
И где то бродит мысль вне чувства и сознанья,
И тишина внутри, и тишина вокруг.
Дух растворяется в космическом покое,
Не слышен времени убийственный полет,
И все усталое, тяжелое, больное
Куда то далеко надолго отойдет.
И, кажется, стоишь у некого порога:
Закрыта дверь, войти пока нельзя.
Но если потерпеть и подождать немного —
Откроется без слов загадка бытия…
Я помню… раз закат горел, как пламя,
А сумрак смены ждал ревниво у окна.
Лежала я с закрытыми глазами
В замолкшей комнате совсем, совсем одна.
Так хорошо, так тихо было дома!
Вопросы замерли, желанья отошли…
Больное тело стало невесомо,
Как будто отделилось от земли…
Но вдруг в мою блаженную нирвану
Виденье ворвалось откуда то извне
С такой рельефностью и красочностью странной,
Как никогда не может быть во сне.
Каким то внутренним, иным и новым взором
Я вижу площадь. Ни души кругом.
Громада белого массивного собора
Стремится ввысь сияющим крестом.
И пусто, и мертво. Но только — на мгновенье.
Вдруг повалил откуда то народ.
Какой порыв, какое восхищенье
На лицах светится, ликует и поет!
Бегут вразброд, теснятся к тротуарам,
Волнуются, толкаются, спешат…
Куда? Зачем? — Но видно, что не даром
Остановились вдруг и вытянулись в ряд.
Глядят. Увидели. Опять заволновались.
Взлетели в воздух шапки и платки:
Из дальней улицы на площадь выливались
Широкою волною казаки!
Сияет солнце в синеве бездонной.
Сверкает церковь яркой белизной.
А над толпой колышутся знамена
С тяжелой потускневшей бахромой.
Торжественны обветренные лица
Давно бедой испытанных вояк.
За строем строй уверенно стремится,
И туг железный, выкованный шаг.
На всем следы далекого похода:
Рубахи выцвели и сапоги в пыли,
А щеки смуглые видали непогоду,
И скулы бородой небрежно обросли.
Но нет ни где в рядах измученных, усталых:
Приветлив взгляд упорно-смелых глаз.
И весел блеск погон серебряных и алых,
И, словно жар, горит на солнышке лампас.
В толпе — восторг. Затейливо порхают
Над головами пестрые значки,
И ширятся, текут, стихийно наплывают
И движутся все дальше казаки…
Как не сиять улыбкою счастливой:
Все позади, они пришли домой!
И чувство радости большой и горделивой
Овладевает и моей душой.
Я вся дрожу, сгораю от волненья,
Шепчу: „Где я?” — Но лишь вопрос возник —
Исчезло все, рассеялось виденье,
Как тень, как дым, в один короткий миг!
…И все по-прежнему. Тихонько уступает
День вечеру в темнеющем окне…
Но странно, что теперь я без сомненья знаю,
Где я была в мелькнувшем „тонком” сне. —
Да, в этом городе мне все давно знакомо —
И площадь ровная, и строгий белый храм!
И сладко стало мне, что побывала дома,
И тяжко стало мне, что наяву — не там!
К познанию ведут различные ступени.
Блуждает дух в потемках, без дорог…
Кто знает, может быть, и сбудется виденье?
Кто знает,— может быть, миг счастья недалек?
ТЕНЬ РОДИНЫ.
Где наша Родина? — Не там ли, где сверкают
Оскалы злобные чужих, враждебных лиц?
Не там ли, где, дымясь, печально догорают
Развалины былых станиц?
Где наша Родина? — Не там ли, где лишь волку
В пустой степи привольное житье,
А человек рыдает втихомолку
Один, в углу, чтоб горе скрыть свое!
О, там давно и брат не верить брату:
Везде глаза… и уши… и штыки…
И что ни тронь — все сломано, измято,
Куда ни глянь — все мертво от тоски…
И это—Родина? И ею сердце жило?
И это к ней так сильно нас влекло?
Как пусто все… Беcкрестные могилы…
Быльем, быльем родное поросло…
Иной язык… Обычай непонятный…
В презреньи все, что раньше чтили мы…
Так это — Русь? — Нет, нет — бежать обратно.
Куда-нибудь от этой серой тьмы!
Святая Русь, да, полно, уж была ли?
Не сон ли все? А голова в огне…
Не в книге – ли забытой мы читали
О древней Православной Стороне?
Она — как тень… она за нами — всюду…
Проклясть ее? — Нет! плачу и молюсь:
«Пусть над тобой свершится Божье чудо,
Несчастная, затравленная Русь!”
16 августа 1934 г.
АКМОЛИНСКОЕ ЛЕТО.
В березовом ясном лесочке
Дорогу найдешь наизусть.
Смотри, как забавно у кочки
Топорщится важный груздь!
Вон дружной семьею обабки
Столпились у старого пня.
Маслянка в коричневой шапке
С опаской глядит на меня!
Веселые, яркие блики
Везде на зеленой канве.
И сколько же здесь костяники
В густой и душистой траве!
На каждом листочке узорном
По капле, по две и по три
Алеет и манит задорно —
Вот только нагнись да бери!
Уже, видно, не даром в лесочке
Девичьи звучат голоса,
И всюду мелькают платочки,
И всюду в траве — туеса.
Тропинка извилистой змейкой,
Влечет да влечет за собой.
И пахнет так терпко и клейко
Березовой свежей листвой…
7-V-1934 г.
НА ЧИГЛИНКЕ.
Берег густо порос тальником,
Что идет на отличные дудки.
Мы под горкой уселись молчком —
Ведь рыбешки пугливы и чутки!
Взор как будто прирос к поплавку.
Трудно тихо сидеть, а ни слова! —
Каждый миг надо быть на чеку
В этот день небывалого клёва.
Мы сидим на Чиглинке с утра —
На рыбалке не ведаешь скуки.
Чебаков уже есть с полведра,
Да еще три чудесные щуки!
От черемухи длинная тень
Свисла в тихую, славную заводь.
Разбирает сонливость и лень:
Вот бы где побродить да поплавать!
Жарко. Китель отец расстегнул,
На лице загорелом улыбка.
Вот он удочку ловко рванул,
И взвилась красноперая рыбка.
Рядом в белом кадет-рыболов,
Мой приятель смешливый и храбрый,
Молча нижет своих чебаков
На ободранный прутик за жабры.
Полдень. Вкусно запахло ухой:
Вон разложен костер над оврагом.
Эх, беда: — зацепилась лесой
За какую-то, видно, корягу!
Я тяну. Не дается никак.
Сколько силы потрачено даром.
Но спешить мне на помощь казак,
Закатав до колен шаровары.
Ну, довольно! Обедать пора.
Черви плотно в жестянках закрыты,
Лески смотаны. Что за жара! —
Человек от неё, как избитый!
На лужайке постлали ковер,
Одеяло, две старые шали.
Голосов укоризненный хор:
„Что так долго? Уж ждали мы, ждали!”
Разлеглись и расселись кружком
Возле миски с душистой ухою.
Искры пляшут, трещат над костром.
Скатерть так и слепит белизною.
Бакенбарды… усы… кителя…
Блузки дам увлекательно – ярки…
А на скатерти, глаз веселя,
Приютились графинчик и чарки…
Смех и говор звучат над рекой.
Густо льется струя запеканки.
И, надувшись, сидят с „мелюзгой”
Двое важных кадет в коломянке.
Заклубились дымки папирос.
Вьются мошки назойливым роем.
И под редкою тенью берез
Не уйти от палящего зноя.
Стихло все. Разбрелась детвора.
Кто вздремнул, кто цветы собирает.
А веселый денщик у костра
Сапогом самовар раздувает!
14-5-1934 г.
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ.
Моему сыну.
Вдали от родины, тоскуя и грустя.
Тебе дала я жизнь, мое дитя,
Свет глаз моих.
Но мать свою в час трудный не кляни,
Хоть мы одни, хоть мы совсем одни
Среди чужих!
Мы лишние… Да, милый, тяжело!
Каким сюда нас вихрем занесло,
Хочешь спросить?
В твоих глазах мне чудится упрек…
Не надо слез, а надо, мой сынок.
Терпеть да жить!
Ох, тошно мне, а видишь,— я живу,
Хоть предо мной во сне и наяву
Вся боль потерь,
А ты лишь начал жить, и все перед тобой, —
Так помни ж мой завет короткий и простой:
Молись и верь!
Поди ко мне! Тихонько, смирно сядь,—
О многом я тебе хотела бы сказать,
Чем грудь полна.
Там, где край неба розов от зари,
Там, далеко, — смотри, сынок, смотри, —
Моя страна!
И ты б хотел попасть туда, скажи?
Но всюду — люди, всюду—рубежи
И тьма преград.
И нам, изгнанникам с израненной душой
Ни здесь, ни там, сынок мой дорогой.
Никто не рад!..
Не три глаза… и брось глядеть в окно!
Верь, всей душой я чувствую одно:
Ты будешь там!
Будь тверд, не гнись, не отступай в борьбе, —
И тот простор, что незнаком тебе,
Увидишь сам…
Ты что? Не плачь! — Мы здесь не навсегда! —
Пройдут года… Пройдут еще года
Среди руин.
Но встрепенется Русь, окованная злом,
И позовет… И ты в родимый Дом
Войдешь, как сын.
1934 г.
Войсковой Юбилейный Сборник Сибирского Казачьего Войска. Выпуск первый. Часть 2. Харбин, 1934 г.
* * *
Давно ли чья-то воля распаляла
В земных просторах страсть к уничтоженью?
Давно ли все живое цепенело
Среди развалин, ям и пустырей?
Но вот пришла пора начать с начала
И в жизнь войти ступенька за ступенью
С оглядкой, неуверенно, несмело,
Чтоб исподволь приноровиться к ней!
Как это трудно все-таки и странно
Привыкнуть к свету после преисподней,
К дарам освободившейся свободы
И просто к позабытой тишине!
Не верится, что можно невозбранно
Загадывать не только на сегодня,
А даже на недели и на годы,
Как и другим обещанные мне…
Так, значит – жить! – Не самосохраненьем,
Но чтобы распрямилось и окрепло
В широком безопасном поднебесье
Затравленное горем естество,
Не оскорбить погибшее забвеньем,
Но, смыв следы отчаянья и пепла,
Прислушаться, как бьются крылья песни,
Чтоб вырваться из сердца моего!
1947
ВЕСЫ
Горестному другу
Непрестанной тоскою измучась,
Не ропщи, что любимое – прах:
Кем-то взвешена каждого участь
На каких-то нездешних весах!
Боль и радость кладутся на чашки.
Как? Уж это – особая стать,
Только все, что нам кажется тяжким,
Что-то с чем-то должно уравнять.
И когда сердце рвется на части,
Проклиная свое бытие,
Знай, что это – расплата за счастье,
За безбрежное счастье твое!
1947
В
СУДЬБА
Кругами ветер носится со свистом,
В расщелины бросает сверху камни.
Крута моя тропа и камениста,
Но уклониться от нее нельзя мне.
Иду, иду, не чуя ног. Устала.
Мой дом давно навеки заколочен.
Скорее бы дойти до перевала –
На спуске путь покажется короче.
Дыханью тесно и дыханье громко.
Волненье глубже, явственней тревога.
Натерла плечи грубая котомка,
Хоть в ней и очень нужного немного.
Среди камней, одна, с последней силой
Должна печаль и немощь побороть я.
О, только бы душа не уступила
В борьбе с изнемогающею плотью!
1947
***
Тяготеет заклятье от века
Над юдолью тревог и скорбей…
Человек, пожалей человека
Среди скупо отмеренных дней !
Не ходи под окном, не завидуй,
Не грози крепко сжатой рукой –
Нанести можно скоро обиду,
Да поправить ее не легко!
Что ты знаешь о сердце другого,
Что ты в нем мимоходом прочтешь?
Может ранить ненужное слово
Тяжелей, чем заржавленный нож …
1947
НЕПОНЯТНОЕ
Снова мирно, снова безопасно. –
Вот бы жить и на неполный лад,
Примирившись с памятью неясной,
С самой непонятной из утрат!
Не могу… нет сил освободиться
От тяжелых мысленных оков,
Когда гибнут, гибнут вереницы
Наяву приснившихся стихов!
Что забыть бы надо – слово в слово
Вспоминаю ночи напролет,
А до боли нужного, живого
Кто-то страшный мне не отдает…
Как связать теперь концы с концами?
Каждая попытка тяжела…
Я живу – возможно ли, что память
Умерла?
1947
ПРЯЛКА
Ни одна не сказала гадалка,
Что придет и такая пора,
И мне в руки достанется прялка
Вместо милого прежде пера.
Вот и снова бездомною стала!
Все случайно – и пища и кров.
Но полжизни бы я променяла
На живую сменяемость строф.
Суховато стучит моя прялка:
«Потрудись – заработаешь хлеб!»
Пусть живется ни шатко, ни валко –
Дух в превратностях больше окреп.
Нить выходит все тоньше и глаже,
Все размеренней бег колеса.
Коротай свое время за пряжей
Раз такая пришла полоса!
Надо молча сносить перемены,
Надо вжиться в любую беду !
И хотя сердце рвется из плена,
Я сижу и пряду… и пряду.
1947
С НАТУРЫ
Был приветлив внимательный взгляд,
Все лицо благодушьем сияло:
Предложил ей прохожий солдат
Взять за хлеб у него одеяло.
Он в дороге, должно быть, продрог
И давно на плечах нес усталость,
Но его пригласить за порог
Эта женщина не догадалась!
Одеяло забрав, принесла
Третьегоднешний хлеб двухфунтовый,
И ушел он с едой без тепла,
Не сказав ни единого слова…
1947
ПРИГЛАШЕНИЕ
У.Ф.
От скудости, забот и тесноты
Хотелось отдохнуть. Мне хорошо с тобою,
И радовалась я, что пригласила ты:
Непрошенной неловко беспокоить!
О, эта жизнь – ни воля, ни тюрьма!
Поверь, я не случайно молчалива!
В тебе же любы мне и чувства и ума
Неровные живые переливы.
Мне в твой досуг хотелось бы вплести
Свои цветы – их у меня не мало.
Я помню – с четырех и до шести
Ты подарить мне время обещала!
Как будет хорошо смотреть на полки книг,
Оттачивать в случайном споре память
И приоткрыть немного тот тайник,
Который ты скрываешь за словами!
Быть может, я прочту кой-что и между строк,
А гостью невеселую пойми ты!
– Как радовалась я, завидев твой порог!
Но ты забыла час, и дверь была закрыта…
1948
ВИНА
За свои ответит грехи
В свое время каждый из нас..
Я писала с детства стихи
И пишу их еще сейчас.
Ни признанья, ни мастерства
Не взыскую я и не жду,
Но сказавшиеся слова
С сердцем были всегда в ладу
Были с сердцем в ладу всегда
И мучительно знать, прозрев,
Что приблизился день суда
За нерадостный мой напев.
1949
ПАМЯТЬ
Много нам отпущено страданья,
Много терний, горестей, утрат,
И как сильно разочарованья
Временами сердце бередят!
Хорошо бы позабыть иное
В суете скользящих мимо дней,
Но с несправедливостью земною
С каждым годом справиться трудней.
Непреоборима власть былого,
Одолеть ее нам не дано!
Иногда смертельно ранит слово,
Сказанное кем-нибудь давно.
Память жестока и все припрячет,
Верный смысл поможет отыскать
В том, что понимали мы иначе
Или не хотели понимать.
Память разгадает все загадки
И, над ними насмеявшись зло,
Боль как нож вонзит до рукоятки,
Чтобы сердце кровью изошло.
1949
ОСЕНЬ
Над минувшим напрасно не плачу –
Как придется живу не спеша.
Все не то, все не так, все иначе,
Чем когда-то просила душа!
Целый день шорох листьев за дверью,
Ощущенье большой пустоты…
Но не верю, упрямо не верю,
Что дошла до последней черты !
Обнаженные руки деревьев
Манят, машут, грозят за окном.
Позади разбросались кочевья,
Впереди остановка – не дом…
Ветер чем-то берет за живое,
Оттого плечи трогает дрожь.
Что ж ты, сердце, не ищешь покоя,
Что ж ты, сердце, томишься и ждешь?
Жизнь прошла… В самом деле? Так скоро?
Вот стою у последней черты,
А за дверью настойчивый шорох…
Осень – ты?
1949
СРЕДИ РУИН
Т. Г Питерс
Не тужи, что нет больше сил,
Отдышавшись, подняться выше –
Тихий шелест незримых крыл
Твое сердце не раз услышит!
В безысходности тупика
В преизбытке печали вязкой
Чей-то голос издалека
Подкрепит твою немощь лаской.
Изнывая на все лады,
Ты отчаиваться невправе:
От последней глухой беды
Кто-то снова тебя избавит!
Заблудившись среди руин
И мытарства деля со всеми,
Знай, что жив даже в наше время
Милосердный Самарянин!
1949
ВСТРЕЧА
И. В. Фрей
Пели птицы. Пахла трава.
Щебетали не наши дети.
Стали реже, скупей слова,
Мимолетней, чем все на свете.
Рассказать бы себя до тла,
Но на людях не много скажешь.
Я такая же, как была
Да и ты, слава Богу – та же!
Будем помнить дыханье трав,
Грустно-темную зелень елок.
Разобьется вот-вот, отпав,
Драгоценных минут осколок!
Время вечно спешит пресечь
То, за что хотим ухватиться…
О, недолгая радость встреч,
Что так долго напрасно снится !
1949
НАСЛЕДСТВО
Посиди этот вечер со мною,
А потом я тебя провожу.
Я сегодня тряхну стариною
И о прошлом тебе расскажу.
Поделиться с тобой —легче станет:
Незабытое бродит во мне.
Жизнь пестрее была, чем в романе,
И причудливее, чем во сне.
Столько редкого с самого детства –
Всяких сдвигов и странствий и встреч !
Как ни как это, милый – наследство,
Постарайся ж его уберечь!
Все, что крепко вросло в мою память,
Передам раз от разу твоей,
Это будет звеном между нами,
Между миром отцов и детей.
Ты захвачен стремительной новью,
Но на склоне житейского дня
Вспомнишь все же, быть может, с любовью
Повесть жизни моей и меня…
1950
ТЕНИ
День земным дуновеньям открыт,
Суета это – главное зло.
Ночью громче душа говорит
И все дольше от том, что прошло.
Поступь вечности ночью слышней,
Осязательней горечь утрат.
Тени близких когда-то людей,
Задевая тебя, шелестят.
Сколько света ушло в темноту,
Сколько слов онемело навек,
И какую всегда пустоту
Оставлял по себе человек!
Но не жалуйся, не прекословь,
Смертный ропот гони, как змею!
Пусть бессмертьем наполнит любовь
Благодарную память твою !
1950
ДЕРЕВО В ЦВЕТУ
Не мечтаю больше и не жду –
Просто жизни радоваться буду!
За окном моим в чужом саду
Вижу ослепительное чудо. –
Дерево весеннее в цвету
Празднует свое преображенье.
Чуешь ли, что в эту красоту
Вложено глубокое значенье?
Счастье осеняет каждый год
Эту вот раскидистую грушу –
Старая, весной она цветет
И надеждой обновляет душу.
Может быть, усталая душа,
Что от лет и бедствий омертвела,
Расцветет однажды, не спеша,
Творчеством – возвышенно и смело?
В дереве отмеченном весной
Бродят неиссякнувшие соки…
Подожди: не кончен искус твой –
Не свершились, может быть, и сроки
1950
В ЧУЖ ИХ ПОЛЯХ
К неизбежной готовясь развязке,
Ценишь все и вдвойне и втройне.
Убывающей солнечной ласке
Сердце радо почти как весне.
Надо странствовать долгие годы,
Много видеть и все испытать,
Чтоб и самой неяркой природы
Затаенную прелесть понять!
Может быть, что тем лучше, чем проще –
Простота иногда глубока,
И похожий на елочку хвощик
Не презренней любого цветка!
Неказист полинялого цвета
Торфяной кочковатый ковер. –
До чего непохоже все это
На далекий ковыльный простор!
Много в жизни примет перелома,
Но не странно ль, что годы прошли,
А он тот же – простой и знакомый,
Не иной на чужбине, чем дома
Примиряющий запах земли!
1950
ПОДРУГА
Я Бедности совсем не сторонюсь,
Радушно, без обид ее приемлю!
Она давно, давно сошла на землю
С сестрой своей, которой имя Грусть.
Не затемнит она далеких звезд,
Но укротит ненужные порывы,
И почва черствая ее древнейшей нивы
Дает душе прямой и долгий рост.
Я перемен в судьбе своей не жду,
Да и с каким иным сравнится благом,
Что вот могу идти небыстрым шагом
С несильными, с негромкими в ряду!
Любовь ко мне под строгостью тая,
На всех буграх и скатах лихолетий
Ты мне была опорою на свете,
Подруга богоданная моя!
1950
и с х о д
Уйди же, сохраняя благожелательность, как
благожелателен Тот, Кто отпускает тебя
Марк Аврелий
Не завидуй тем, кто остается,
Как бессильно злобствующий враг:
Умирать, не споря, всем придется,
Но никто, никто не знает – как!
Наше бытие – в кругу незримом.
Все равно, обширен он иль мал.
Где-то завершить его должны мы,
Возвратясь к началу всех начал.
Если же твой путь других короче,
Не скорби об этом, не жалей! –
Что такое наши дни и ночи
Перед вечной мерой всех вещей!
Ты с рожденья странствовал наощупь,
В мире бедный беспокойный гость, –
Будь добрей, уступчивей и проще,
Чтоб светлей оставшимся жилось!
Добреди, не замедляя шага,
До открытых каждому ворот
И, клонясь к земле, прими как благо
Свой исход!
1950
ГРУСТЬ
Не отгадать, не объяснить,
Когда и как она приходит.
Ее таинственная нить
В уме, и в чувстве и в природе.
Между началом и концом
Она, как будто, связь живая
И в ткани жизни серебром
И лунным светом отливает.
Она тонка, она крепка,
Ее узор красив и вечен,
Путь юноши и старика
Им одинаково отмечен.
Земное счастье перевив,
Она чем глубже, тем прочнее,
И лучший творческий порыв
Прекраснее в союзе с нею.
1951
APPASSIONATA
Нет, никто и ни в чем не виновен,
Просто жизнь доживать тяжело…
Слушай, как повествует Бетховен
В вечных звуках о том, что прошло!
Хорошо, что сидишь в уголке ты,
И лицо твое тонет в тени.
То, что было еще не допето,
Неизбежности ты подчини!
Грезит молодость вправе о счастье
Вправе ждать и блаженства и мук,
Лишь огонь запозднившейся страсти
Надо молча таить как недуг…
Вот сейчас оборвется звучанье
В пустоте, в тишине и во мгле –
Это сердце поет на прощанье
О последней любви на земле!
Нет, никто и ни чем не виновен
Перед темной, холодной судьбой!
И рыдает бессмертный Бетховен
Над собой, надо мной, над тобой…
1952
***
Дар Провидения – вечные сны,
Но и незнанье грядущего – дар –
Лучше не чуять с какой стороны
Ждет тебя в жизни удар!
Радуйся солнцу в своем уголке,
В страхе к несчастью себя не готовь
И не сдавайся надолго тоске
Даже когда изменяет любовь!
Все в свое время пришло и прошло.
Горькой усмешкой не порти лица
И сохрани в своем сердце тепло
Ты до конца!
1953
* * *
Снова март – неожиданный март
После долгих предчувствий погоста!
Снова ярый и буйный азарт
Пробуждений, порывов и роста!
Глубоко проникают лучи
И не только в холодную землю –
Даже сердце короче стучит,
Всем биеньям и шорохам внемля.
С тканью жизни цела еще связь,
Не бесплодна пора обновлений.
И мучительно-сладко подпасть
Под владычество силы весенней…
1953
НА ГРАНИ
Свиваются тени,
Предвестники снов и дремот.
Оползшие камни
От времени тронула плесень.
Каких озарений
Душа еще просит и ждет,
Как будто нельзя мне
Прожить как другие – без песен?
Нахмурились кручи.
Все небо в свинцовой броне.
В зигзагах ущелий
Стоустое эхо грохочет.
Ни слов, ни созвучий…
Клубящийся хаос на дне.
Иду еле-еле
Навстречу спадающей ночи.
Над сумраком реет
Незримая тайна высот.
Жизнь где-то ютится,
Смиренно приникнув к подножью.
Душа цепенеет,
А все таки верит и ждет,
Что отблеск зарницы
Скользнет в ней минутною дрожью
1956
В СКИТУ
От всех вдали,
Во власти одиночества
Ты станешь тише,
Вдумчивей и строже.
Не зов земли –
Библейские пророчества
В скиту услышишь
И забыть не сможешь!
Прочтешь не раз
Изъеденные древностью
В следах от свечек
Желтые страницы,
Чтобы зажглась
Душа священной ревностью,
Чтоб вещей речью
В ужасе упиться!
А в тонком сне,
Когда и тело бренное
Теряет вес
И кровь в нем замирает,
Весь мир в огне
Увидишь ты геенною
И твердь небес
Разверзнется до края…
Предсказан Гнев
Пророческими книгами,
Одной черты
Не может быть иначе!
И зазвенев
Сокрытыми веригами
Очнешься ты …
И о земле заплачешь.
1956
***
Есть лица бледные, есть лица яркие.
Есть отрешенность и есть полнота.
Славлю судьбу за земные подарки я –
Жизнь не без них прожита.
Песни печальные, песни любовные,
Песни на самый возвышенный строй
Живы по разному близостью кровною
С их породившей землей.
Пусть неизвестное в сумраке пенится!
Если и волны к ногам подошли,
Все-таки, все-таки я еще пленница
Очарований земли!
1957
ЛЕПЕСТКИ
Когда падает вечер на мир, на меня,
Прорастает желанье грядущего дня,
И из почвы того, что навек отошло,
Льется в корень живое тепло.
В полутьме и во тьме, в полусне и во сне
Ожидания стебель все крепче во мне,
И чрез тьму к полутьме и от сна в полусон
Пробивается к свету бутон.
Весь в росе из приснившихся только что строк
Своей чашечкой тянется к жизни цветок.
И от тонких касаний незримой руки
Опадают стихи – лепестки.
1957
ЗЕМЛЕПРОХОДЦЫ
Закрыв глаза я вижу их
В угрюмых шрамах боевых
Таких могучих и суровых…
Их поступь звонко-тяжела,
На лбу забота залегла,
Но ищет взгляд просторов новых…
Силен и верен взмах руки
Прямые плечи широки,
Скупы слова, улыбки редки.
Вояки с ног до головы –
Они все были таковы,
Во тьме исчезнувшие предки!
За доблесть дел, за горечь ран
Им песен не слагал Баян:
Их славный путь прошел украдкой.
Лишь в старой записи порой,
Про подвиг чей-нибудь лихой
Расскажут сдержанно и кратко…
С равнин родного Иртыша
Все дальше, дальше, не спеша,
До диким станам, без дороги,
Несли победу казаки, –
И выростали городки,
И мрачно щерились остроги.
В забытых малых крепостцах,
Преодолевши женский страх,
Казачки век свой коротали.
Глубоко прятали печаль
Мужей напутствовали вдаль
И – не дождавшись – умирали…
У тех была прямая цель:
Искать невиданных земель,
Терпеть тоску полярной ночи,
Блуждать, где не был человек,
И к берегам сибирских рек
Влачить дощанники и кочи.
Застывших мамонтов стада
Они встречали иногда
В печальном, неживом просторе,
И колыхало смельчаков
Средь грозно наплывавших льдов
Студеное седое море…
Чутьем весенних птичьих стай
Нашли они Даурский край,
Где виноград обнялся с дубом.
И шелк амурских соболей
В подарок слали для царей
С тысячелетним «рыбьим зубом».
Был тут и медлен ход веков.
И вот руками казаков
Разрушен заговор природы.
И грудь нетронутой земли,
Что тишь с безлюдьем берегли,
Одели ласковые всходы.
Прекрасна юная страна
Глядит в грядущее она,
Но сказ времен о ней неведом.
Ее узнать и впрямь и вкось
Лишь в трех столетьях удалось
Моим неутомимым дедам!
Они стреляли, хмуря бровь,
В несчетных стычках лили кровь,
Они рождались, чтоб бороться,
И в строгой ревности своей
Обогатили трон царей
Безвестные землепроходцы!
