Переводы с украинского – Валентины Невинной
Ода высоте
Когда душа наплачется впотьмах,
жить не захочет, не попросит хлеьа
и опустеют веры закрома,
не забывай, что остается небо!
Враги исчезнут в круговерти дней,
было зло покажется нелепым.
Смотри на звезды, не сводя очей:
все преходяще, но бессмертно небо.
Ничтожное влачится и ползет,
ломает судьбы, убивает слепо.
И пусть тебе, как прежде, не везет,
стой и смотри в немеркнущее небо.
Но вот светает… В серебре трава,
в цветущих кленах – соловьиный щебет…
И ты еще не веришь, что жива,
что над тобой негаснущее небо.
***
Вот майский дождик,
шалый стригунок,
процокал
по настилу голубому.
Души раскрылся
молодой листок
навстречу дню
и солнышку рябому.
В саду напротив
женщина одна
беспечно улыбается
прохожим.
Рыжа, и ясноока, и юна,
на осень раннюю
и на меня похожа.
***
В галактике некошенной травы
цветы качаются – созвездья голубые,
и золотом медовым налитые –
созвездья пчел над ульем головы.
Букашки заползают в рукава,
там веселятся, будто в доме гости,
и состязается в цветении и росте
былинка каждая, ликуя, что жива.
И мы ликуем тоже, словно дети,
которым в радость все на белом свете,
или как боги, что живут в раю.
Но отчего притихли мы немного?
Знать поняли, что здесь любая кроха
работу честно делает свою.
Анатомия творчества
Самосожжение
на синем пламени астр,
на безумствах минувших войн,
на слезах осиротевшей матери,
на площади совести,
на глазах толпы,
на чаяниях Народа.
Самосожжение мотылька,
пронзенного лучом
недосягаемой звезды,
на фиолетовом снегу Вселенной…
…Упасть хотя бы пеплом
на раны Земли…
***
Показалась луна,
а гряда не кончалась,
и в ведрах плескалась
и стыла вода.
И мама смеялась
(была молода),
и мокрая юбка
к ногам прилипала.
Горячие лица потом умывали…
От этого вечера некуда деться:
седая рассада…
Как будто набрали
курсивом главу
в книге светлого детства.
***
Карпаты. Лето.
Чистая вода
шумит в протоках…
Синь долин еловых…
А я ловлю себя
на мысли и на слове,
что мир уже не тот
и я уже не та.
Лишь грусть о том,
что было и прошло,
еще ложится тенью на чело.
А сердце – о своем:
мы прозреваем,
лишь когда теряем.
Из горького ручья
живую воду пьем.
Черновцы
Те улицы… Они следы Франко
хранят упрямо с твердостью гранита.
Здесь, словно пламя, гордо, высоко,
светился Кобылянской лик открытый.
Здесь лист играл, и музыка рекой
плыла по зноем опаленным плитам.
Здесь Эминеску в толчее людской,
как ландыш, поднялся над старым бытом.
Те улицы… Предутренняя рань…
И свет, и тень, решеток филигрань –
люблю их за охоту к переменам!
Люблю урбанистический набор:
упрямый шаг, негромкий разговор
рабочих, что торопятся на смену.
Женщина и море
Когда наедине осталась с морем,
повесила на месяц молодой
сорочку тонкую, как облачко с подзором,
легко слилась с прозрачною водой.
Там, в глубине, густели холода
и созревали зори в пене шумной.
Она плыла. Была хмельной вода,
медовой, и соленой, и безумной.
И прочь пошла. Боялась слов худых?
Недоброй славы? Мужа? Счастья? Горя?
О, как по ней с ума сходило море!
Как целовало на песке следы!
