Опубликовано: газета “Солидарность”, №09, 07 марта 2006 года.
“Солидарность” побывала в гостях у известной детской писательницы.
Стихи, проза, пьесы и переводы… Все свое творчество и жизнь Ирина ТОКМАКОВА посвятила детям. Среди ее переводов такие известные произведения, как истории о Муми-троллях, “Путешествие Нильса с дикими гусями” и “Питер Пэн”. Ее книги есть чуть ли не в каждой семье, а пьесы до сих пор популярны в театрах России. В отличие от многих своих коллег, пережив непростые девяностые, она смогла остаться востребованным автором для читателей и издателей. 3 марта Ирина Петровна отметила свой 77 день рожденья.
Поздравить известную писательницу отправилась корреспондент “Солидарности” Наталья КОЧЕМИНА.
Фото из личного архива Ирины Петровны Токмаковой
ЖЕНЩИНА МОЕЙ МЕЧТЫ
С этой женщиной я мечтала встретиться всегда. В детстве, потому что мне очень нравились ее стихи и она была моим кумиром. Лет в 14 я и сама вообразила себя детской писательницей. “Выпускала” для младшего братика самодельные книжки со своими стихами и картинками – “домиздат”. Мне так хотелось тогда показать эти стишки Токмаковой! Потом, став педагогом, я читала ее книги своим маленьким ученикам и снова думала: хорошо бы встретиться с ней. И мечта сбылась…
…У Ирины Петровны удивительные глаза. Ярко-карие, проницательные, молодые. Даже не верится, что за плечами у этой женщины целая эпоха, а ее жизнь – настоящая история не только человека, но и целой страны.
ДВА ДЕТСТВА
(рассказывает Ирина Токмакова)
Я москвичка… Моя мама, Дилигенская Лидия Александровна, – русская. (Прадеды с материнской стороны были сельскими священниками.) А отец – обрусевший армянин, инженер-энергетик. Окончил институт в Дрездене и высшее инженерное училище в Москве. Когда он начал работать в России, на Дальнем Востоке, его попросили русифицировать имя, фамилию и отчество. По крещению он Перш Карапетович Манукян, а получился Петр Карпович Мануков. Так что я Ирина Петровна и по документам, честно.
Матушка моя была заведующей “Домом подкидышей” (так тогда назывался Дом ребенка) и детским врачом, как говорят – от бога. Она была полностью отдана работе и не очень занималась своим домом. Она знала, что ребенка надо обеспечить, накормить, одеть и учить. А всем остальным занималась тетушка, папина сестра, которую я считаю своей второй матерью. Она разговаривала по-армянски, и я была ребенком двуязычным.
У нас не было квартиры, и мы жили в “Доме подкидышей”, в двух комнатках. Поэтому у меня всегда на глазах были дети-сироты. (Отчего я, может быть, детским писателем и стала…) Ну, а детство у меня было самое обыкновенное. Довоенное детство ребенка из интеллигентной семьи. Это школа, пионерские костры, немецкий язык (тогда всех детей учили немецкому языку) и музыка, фортепиано. Так полагалось.
Но началась война. Москву часто бомбили. Когда объявляли воздушную тревогу, начинали гудеть все заводы. И страшная сирена по радио (оно всегда было включено), и голос: “Граждане, воздушная тревога!” Мы все бежали в подвал. Помню, впереди всегда бежал рыжий кот. Он самый первый реагировал на звук сирены. А когда объявляли, что угроза миновала, моя тетушка, говорившая по-русски с акцентом, начинала кричать так: “Минавала, минавала!” (с ударением на первый слог. – Н.К.).
Мама очень переживала за нас, детей, и поэтому отправила меня и сестру к родственнице в Пензу. Мы долго не знали, что с родителями, живы ли они. И вдруг приходит телеграмма, что мамин “Дом ребенка” эвакуируют в Уфу. А практически через несколько дней раздался звонок в дверь. Открываем, а там мама с рыжим котом на руках, приехала забирать нас в эвакуацию. Но случилось чудо: “Дом ребенка” оставили в Пензе, где мы всей семьей (папу не взяли на фронт из-за возраста) жили до 43-го года. А когда вернулись в Москву, “Дом ребенка” расформировали. Жить мы стали в коммуналке: с буржуйкой посреди комнаты, с дровами тут же в комнате (почему-то от них скакали блохи). Кстати, кота привезли с собой. Так рыжий кот по имени Пушок съездил в эвакуацию.
Я пошла в школу. Электричество давали только в два часа ночи. Вечером я ложилась спать, в два ночи меня будил отец, и я делала уроки. Иногда при коптилке: маленький пузырек, из пузырька – фитилек, внутри керосин. А еще надо было добывать дрова для обогрева школы. Когда я была в седьмом или восьмом классе, нас отправили на сплав. Бревна вытаскивали прямо из реки. А обратно в Москву ехали в кузове грузовика, верхом на этих мокрых бревнах… Это было время ответственности, необходимости и долга. Было довольно голодно. Карточки с надписями “жиры”, “мясо”… Но на мясные талоны давали американский яичный порошок, а жиры – это хлопковое масло, хорошо если не машинное. На карточках стояли числа. Помню, очень хотелось есть, и я пошла в магазин попробовать выпросить завтрашний хлеб. Не дали… Мне было 14 лет.
Но, несмотря на все невзгоды, я училась на одни пятерки. Может, потому, что была ребенком нервным и мне было страшно не знать. Поэтому я окончила школу с золотой медалью.
КОГДА НЕ СТРАШНО ЖИТЬ
Класса с восьмого я уже решила, что иду на филологический факультет. Как медалистку в 1948 году меня взяли в МГУ без экзаменов. Я решила, что буду лингвистом. Основной язык был английский, второй язык – шведский: романо-германское отделение.
Было очень тяжелое время. Но не было каждую секунду страшно. Были сталинские репрессии – да, были. Но жизнь шла своим чередом. Мы были комсомольцы, да еще такими преданными! Была какая-то вера в свою страну, гордость за недавнюю победу. И мы жили своей молодой жизнью, и радовались, и влюблялись. И до ума не доходило, что происходит…
Английский язык преподавала Александра Георгиевна Елисеева. И именно она умела нас ото всех этих ужасов оградить: каким-то своим светом, верой в жизнь, необыкновенным человеческим теплом. Хотя – то один профессор исчезнет, то другой. Вот у нас семинар по творчеству Шекспира вел Леонид Ефимович Пинский. Помню, мы написали курсовые работы, должны были получить зачет… И вдруг выясняется, что поставить его некому. Пинского нет. Потом профессора возвратились, они были репрессированы.
Ну и благодаря своей нервности и занудству я окончила МГУ с красным дипломом и была рекомендована в аспирантуру на кафедру общего и сравнительного исторического языкознания. Я окончила аспирантуру, преподавала английский в физико-техническом институте в Долгопрудном. А потом бросила и недописанную диссертацию, и работу. И стала заниматься переводами. Так мы решили с мужем.
НА СВИДАНИЕ С ПИРОЖКАМИ
С мужем я познакомилась еще на третьем курсе университета. Наша группа отмечала “революцию” (ноябрьские праздники) дома у одной из сокурсниц. Ее знакомый студент-архитектор привел с собой приятеля – художника из Строгановского училища. Я пришла, когда все уже были за столом. Смотрю – два неизвестных мне парня. Один представился Сережей, а другой протягивает руку и говорит: “Левка!” Меня поразило уже это. Потом Левка пошел меня провожать. Помню очень ярко: на лестничной площадке перед моей дверью он говорит: “Я никогда не женюсь, художнику жениться нельзя”. Мне это заявление показалось странным, потому что я тогда и не собиралась выходить за него замуж.
Но начался роман. Лев жил в общежитии, так как он сам родом из Свердловска. Жил на одну стипендию и голодный всегда был, как бродячая собака. Когда я шла на свидание, то всегда заходила в Елисеевский магазин: покупала большой пакет жареных пирожков с мясом и ватрушек. И с этим шла на встречу к своему голодному-преголодному любимому… Но наши отношения прервались. Левка тогда был на последнем курсе, окончил Строгановку, и его распределили на Урал. Мы не виделись два года… Но он вернулся в Москву, мы снова начали встречаться и в итоге поженились.
Не было ни работы, ни жилья, и мы стали жить с родителями. Через год родился сын – Василий Токмаков, и мы стали жить в этой комнате уже вшестером: родители, трое Токмаковых и тетя.
КАК МАРШАК БЕЗ ХРИЗАНТЕМ ОСТАЛСЯ
Я подрабатывала гидом-переводчиком. И в одной делегации энергетиков из разных стран был старичок из Швеции. Мы разговорились, а потом он прислал мне книжечки, и одна из них – шведские народные песенки. Я их перевела. К тому времени муж стал заниматься книжной иллюстрацией (потом он иллюстрировал множество моих книг) и был принят в издательствах. Мои самые первые шведские переводы муж отнес в “Веселые картинки” и “Мурзилку”. В “Мурзилке” их напечатали.
И тогда мы с мужем решили, что я с работы ухожу и буду заниматься переводами. Мои публикации в “Мурзилке” прочел Самуил Яковлевич Маршак и сам позвонил. Можете себе представить, что это для меня было! Он предложил созвониться и договориться о встрече. Когда я первый раз приехала к нему, Маршак разговаривал со мной на равных. Как писатель с писателем. Было чудесно! Он читал стихи, заставил читать меня. Мы говорили о детской литературе, о том, кто что и как пишет.
Потом Маршак попросил, чтобы я пришла с мужем. Лев ему нравился как художник. И мы пошли. Дело было зимой. Самуил Яковлевич жил на улице Чкалова, неподалеку от метро “Курский вокзал”. У метро мы купили несколько белых хризантем для него. До назначенной встречи еще оставалось время, и мы зашли в магазинчик погреться: было очень холодно. А когда вышли на улицу, то увидели, что белые хризантемы стали черными и страшными: цветы были с мороза, а в магазине отогрелись и увяли. Пришлось их выкинуть в ближайшую урну и идти к Маршаку без цветов.
Агния Львовна Барто тоже позвонила мне сама. И пригласила к себе домой. Мы пришли, познакомились с ее мужем-академиком, с дочкой и внуком. Потом бывали довольно часто, а мой муж иллюстрировал ее книги, как и книги Маршака. А вот с Сергеем Михалковым я познакомилась не сразу, но он сам обратил внимание на новое имя. В “Литературной России” вдруг появился целый “подвал”, где обо мне пишет Михалков!
Словом, старшее поколение детских писателей, можно сказать, взяло меня “под крыло”. Чтобы стать членом Союза писателей, нужны были три письменных рекомендации. Мне их дали Маршак, Заходер и Берестов. А Агния Барто была тогда в приемной комиссии. Когда она пришла с заседания, то сразу мне позвонила и сказала, что все в порядке.
Прошло несколько лет, вышло немало моих книжек, и я стала членом Союза писателей (а тогда это было престижно и давало много привилегий). А мои родители все переживали, что у меня нет “настоящей работы”. Когда я пришла к родителям показать свои корочки члена Союза писателей, папа сказал: “А работать ты когда будешь?” Так я ему и казалась неработающей. Всю жизнь.
ИНОСТРАННЫЙ ЯЗЫК НАДО ЗНАТЬ
В это время зазвучала переливчатая мелодия. Городской телефон Ирина Петровна выключила в самом начале нашей встречи, звонил мобильный. Сын Токмаковой разыскивал вдруг “замолчавшую” маму. “Волнуются, что меня на “городе” не слышно, – улыбнулась она, поговорив с Василием. – Наверное, я вам уже все рассказала. Или что-то мы упустили?” Вопросы у меня были.
– Ирина Петровна, вы много говорили о переводах. Сколько иностранных языков вы знаете?
– Все зависит от уровня знания. Вот я довольно много ездила в международные организации по детской литературе. Там могла сделать доклад, провести семинар, вести переписку без ошибок. По-английски. Если прочесть что-то не очень серьезное и примитивно вести разговор, то это немецкий, с детства. Переводить могу на шведском. Например, три вещи перевела Туве Янсон о Муми-троллях. Или “Путешествие Нильса” Сельмы Лягерлеф. Могу поддержать не очень серьезную беседу на польском языке и читать на уровне того, что мне нужно – детские книги. То же самое – болгарский. И еще разговорный армянский, но читаю я по складам.
– Переводы привели вас в детскую литературу… А вы часто бывали за рубежом?
– Конечно. Благодаря свободному английскому я поработала в разных международных организациях, во Всемирном совете детской литературы, в Международном обществе исследователей детской литературы. Я была там членом исполкома и членом Андерсеновского жюри. Смогла побывать во многих странах. Например, в Нигерии вела семинар для начинающих детских писателей. Это было в 1972 году, названном международным годом книги. Я жила месяц в Лагосе. Читала лекции по детской литературе сорока слушателям: тридцати шести черным “мальчикам” и четырем черным “девочкам”. Потом они писали мне стихи, записали народную сказку. По возвращении в СССР я написала книгу “Далеко Нигерия”. Она вышла в “Детгизе”. Была я в Китае, Японии, Канаде, Англии, Америке, Испании, Франции.
О ВРЕМЕНАХ, НРАВАХ И ДОХОДАХ
– В прежние времена часто ли возникали конфликты с товарищами по цеху? Ведь все люди творческие, и многие были уже широко известны, популярны?
– Тогда – нет. Недавно мне звонил один корреспондент, брал интервью по телефону. Спрашивает: “Говорят, что вас давили и не пускали?” Не было этого. Наоборот, старшее поколение писателей поддержало. Я с Михалковым без конца выезжала за границу, и до сих пор у меня с ним прекрасные отношения. И вообще, творческое детское объединение в Союзе писателей было самое несклочное и дружное. Сейчас же более младшее поколение существует как-то обособленней.
– Как изменились доходы детского писателя по сравнению с советским периодом?
– Несравнимо. Раньше мой основной бюджет строился на деньгах, которые приходили от спектаклей. Сейчас это все уменьшилось в разы. Что я тогда могла себе позволить на доходы театральные? Например, машину и содержать шофера. Мы купили дачу в Абрамцеве. Сейчас я не бедствую: есть деньги на питание, одежду, но уже купить ли мне норковое манто, я не думаю…
– Как складывалась ваша судьба в начале 90-х?
– Самое ужасное, что рассыпались государственные издательства. Первые несколько лет никто ничего не издавал. Свои деньги я положила в банки-пирамиды и получала какие-то проценты. Мы довольно много работали в драматургии в соавторстве с Софьей Леонидовной Прокофьевой. И нам была заказана пьеса “Василиса прекрасная” в Америке. Но заплатили нам чудовищно мало по сравнению с тем, что бы они заплатили американцам. Хотя деньги были. А потом приятельница уговорила меня положить их в “Чару”. Какие-то проценты я там получала, мы на это жили. А потом это украли – и все. Но потихоньку стали образовываться коммерческие издательства. У них один критерий: покупают или не покупают. Раз мои книги покупают, то их стали издавать, даже что-то заказывать. Например, одну из своих любимых работ, пьесу о Робин Гуде, я сделала по заказу.
– Во многих изданиях была опубликована фраза, произнесенная вами в адрес современной детской литературы на совещании в Министерстве образования. Вы сказали, что детская литература опопсела. Это было в 2004 году, а сейчас есть ли изменения?
– Детской попсы сейчас много, и многие издатели относятся так: числом поболее, ценою подешевле. И очень мало осталось настоящих издателей и редакторов. Многие книги выходят уже без корректора. В прежние времена это было невероятно! Книжка подписывалась сначала в набор. Автору давали гранки, их нужно было вычитать. Потом делалась верстка. И ее нужно было подписать. И уже только после этого книжка подписывалась в печать. Вот это все вышло (Ирина Петровна показывает на свои недавно выпущенные книги, веером раскинутые на столе). А я их не видела до того, как мне дали готовую книжку…
В одном издательстве вышла моя книжка с несколькими абсолютно испорченными стихами. Выпущена строчка, изменены слова… Например, у меня так: “Как на горке снег, снег, и под горкой снег, снег…” А напечатано – “когда на горке снег”. Откуда это взялось? Или мое “Солнечно, ведрено, ветрено, ветрено”, но слово “ведрено”, видимо, компьютер не прочел, и остался один ветер. А ведь когда пишешь, выверяешь каждое слово. Например, в моей первой оригинальной книжке “Деревья” есть четырехстрочное стихотворение:
Сосны до неба хотят дорасти,
Небо ветвями хотят подмести,
Чтобы в течение года
Ясной стояла погода.
Я его делала два месяца. Пока это так не уложилось. И если там изменить хотя бы одно слово – слетает все.
– Как сейчас складываются взаимоотношения с издателями?
– Все, что наработано, переиздается, или делается что-то новое. Вот, например, новая книга – “Повести земли русской”. Мне было заказано древнерусские повести пересказать для детей. Для другого издательства я сделала пересказ скандинавских мифов. Я постаралась рассказать так, чтобы учитель или воспитатель мог работать на материале, доступном ребенку. Сейчас я перевожу Эдит Несбит – английская классика начала века. Это трилогия: две книжки уже переведены, одна вышла. Сижу, работаю над третьей.
ПИСАТЕЛЬСКОЕ СЧАСТЬЕ
– Я знаю, что несколько лет назад вы были удостоены премии имени Александра Грина?
– Премии у меня есть разные. Во-первых, премия Толстого, потом – премия Грина в тысячу долларов. А около трех лет назад я получила и Государственную премию из рук президента Путина. Госпремия тогда равнялась 10 тысячам долларов, которые по номинации “Детская литература и искусство” разделили на семь номинантов. Получилось 1200 – 1300 долларов
каждому.
– Никогда не хотелось написать что-нибудь для взрослых?
– Все, что я посвящаю своей работе, – это все для детей. Хотя у меня это диапазон большой и жанров много. И поэзия, и проза, и переводы, но все это детское. Написала достаточное количество пьес, сначала для кукольного театра, потом для ТЮЗа. Пьесы идут до сих пор по всей России, в Москве как-то уже сошли. В театре Армии был “Робин Гуд”, в театре Гоголя был “Морозко”. Вот только с мультфильмами у меня не пошло. На студии “Экран” вышла парочка мультфильмов – “Звездоход “Федя” и “Ростик и Кеша”, и все. А когда писались взрослые лирические стихи – это так, на листочках, на бумажках. Половина перетерялась. Где-то в каком-то виде это собрано и лежит, не для печати… Я знаю, что многие писатели, ну… не очень гордились тем, что они детские. Например, Валентин Дмитриевич Берестов, хотя он много и очень хорошо писал для детей, очень не любил, когда его называли детским писателем. У меня наоборот… Я писатель детский.
– Вы считаете себя счастливой женщиной?
– Во всяком случае, я могу считать себя человеком состоявшимся. А счастье? Вы думаете, оно бывает продолжено? Я считаю, что это величина переменная. Ну, в общем-то я счастлива. У меня выходят книжки, я не осталась, как многие мои коллеги, невостребованной. Мне 77 лет, но у меня работает голова и я хожу своими ногами. Я могу себе позволить какие-то элементарные вещи. У меня хороший сын и внучка. У меня талантливый муж, что не прибавляет легкости жизни. А время от времени, когда бывает плохо и тошно, я говорю себе: я еще здесь. И я вижу снег.
Фото из личного архива
Ирины Петровны Токмаковой
“А”-СПРАВКА
Токмакова Ирина Петровна родилась в Москве в 1929 году. Окончила филфак МГУ. Детская писательница, автор более двухсот книг. Пишет стихи, прозу, пьесы к спектаклям для детей. Занимается переводами иностранной детской литературы. Известны переводы произведений Джеймса Мэтью Барри “Питер Пэн”, Алана Александра Милна “Вини Пух”, Туве Янсон “Чудесные сказки о Мумии-Троллях”. Наиболее популярны сборник стихов “Карусель”, повести-сказки “А может, ноль не виноват?”, “Аля, Кляксич и буква А”, пьесы “Стрела Робин Гуда”, “Морозко”. Лауреат премий им. Льва Толстого, А. С. Грина, Государственной премии России. Более 40 лет один из авторов журнала “Мурзилка” и газеты “Пионерская правда”. Супруг, Лев Токмаков, – известный художник-иллюстратор, в том числе книг супруги. Сын Василий Токмаков – охотовед, член Союза писателей России, автор книг о природе. Внучка Лидия – студентка колледжа им. Фаберже, работает на “Мосфильме”.
