Интервью Ларисы Володимеровой с Эвелиной Ракитской. Фото поэтессы

Оригинал материала находится по адресу:
www.russianlife.nl/rakitskaja.htm

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ

Уважаемые конкурсанты и гости Тенет! Сегодня мы решили поговорить об издательских делах, и не вокруг да около, а совершенно конкретно, в связи с развитием нашего конкурса. Мы пригласили директора одного из московских издательств – Эвелину Ракитскую, бизнесвумен и талантливого поэта.

ЛАРИСА:

Эвелина, осенью друзья посоветовали мне издать у Вас сборник стихов. Мы обо всем с Вами договорились, но по инерции я все же остановилась на предложении Александра Житинского (поскольку предыдущую мою книжку издал он). Меня заинтересовали различные условия, предлагаемые издательствами Москвы и Санкт-Петербурга. Авторов хватит на всех; хорошо, если б хватило также читателей. Мы не собираемся противопоставлять Ваши издательства, хотя некоторые исходные данные назову. Вы предложили мне издать тот же объем (220 страниц) на сто долларов дешевле, на месяц дольше; Вы обещали рекламу, которой у Геликон Плюс нет или есть не для всех (лично я прождала два года); мой друг поэт Леонид Колганов переслал мне свой сборник стихов, недавно изданный Вами, с огромным количеством ошибок; я знаю, что весь тот тираж Вы не просто пустили под нож, но решили переиздать книгу за свой счет. И так далее… То есть понятно, что плюсы и минусы наберутся у всех, мы остановимся не на них, а на издательской ситуации вообще, реальных планах и возможностях помочь конкурсантам. Расскажите, пожулуйста, об этом кратко, а потом мы к животрепещущей теме обратимся подробно.

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Мы делаем книгу за книгой, авторы не переводятся ( не сглазить). Хотя я, конечно, понимаю, что без рекламы жить нельзя, но вот конкуренции я никому составлять не могу, да и не хочу. У каждого есть свой круг авторов, своя “экологическая ниша.” Все, кто занимается изданием малотиражных книг, –по большому счету энтузиасты. На этом много не заработаешь. Мы должны не конкурировать, а помогать друг другу, потому что привлечь авторов можно только хорошим отношением да дешевизной. Кстати, многие авторы уже стали понимать, что внешние атрибуты издательства – офис, например – берутся не из воздуха. Чтобы оплатить аренду офиса, нужно повышать цены на издания. Поэтому у нас офиса нет. Я вообще против этого слова – «бизнес» – по отношению к себе. Бизнес – это когда у людей есть какой-то первоначальный капитал, база, а главное – это другие цели. Цель бизнеса – умножать и преумножать капитал. А моя цель гораздо скромнее – зарабатывать не ежедневную жизнь честным трудом. По возможности – интересным трудом ( хотя и тяжелым).

ЛАРИСА:

Ваше издательство теперь называется «Некоммерческая группа Эвелины Ракитской».

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Именно некоммерческая. В месяц нам приходится готовить к изданию по 3-4 книги. Это очень тяжело ( если учесть, что в издательстве работают два с половиной человека). Поэтому и бывают иногда неприятности, как с книгой Колганова. Но мы свои ошибки всегда исправляем. Хотя бы потому, что если мы не будем этого делать, то впоследствии останемся вообще без заработка – к нам никто не пойдет… Я стараюсь своих авторов куда-то пристроить, «толкнуть в люди»… Ну, например, лостойным – рекомендацию в Союз писателей дать. Многих привлекает уровень наших собственных стихов. Авторы всегда просят их почитать или подарить. Это и понятно, — ведь мы редактируем их книги ( конечно, если автор не против). Многие авторы, издав книгу, не исчезают, а становятся нашими друзьями. Мы общаемся. Я пытаюсь устраивать вечера с их участием. В идеале мне бы хотелось, чтобы вокруг издательства образовался некий круг авторов. Во всем этом огромную помощь может оказать интернет. Для этого мы с Сергеем Саканским и открыли журнал «Баемист» на Сакансайте. Сейчас вот мы постараемся лучших номинировать… А, вообще, Лариса, чем больше говоришь правды, тем меньше у людей желания брать у меня интервью. Но я не хочу притворяться не тем, что я есть.

ЛАРИСА:

А вот о том, что Вы есть, я попросила рассказать одного из авторов Тенет Сергея Саканского. Думаю, своему представителю конкурсанты поверят больше. В конце беседы мы с Вами вернемся, конечно же, к Баемисту, но сейчас тема другая: Эвелина Ракитская – поэт.

СЕРГЕЙ САКАНСКИЙ:

Я познакомился с Эвелиной, словно солдат-заочник, в письменной сначала форме — по ее стихам. Тогда (15 лет назад) мы с друзьями делали машинописно-ксероксный журнал “Слово”, и вот пришли к нам в “редакцию” эти стихи. Хорошо помню первое впечатление: читаешь, и чего-то все время не хватает, что-то там постоянно не так, но именно это не так больше всего и нравится. Никакой зауми, многозначных образов, слово значит лишь то, что оно значит — скажем словами Пушкина: Точность и краткость — вот первое достоинство… Ну, не прозы, конечно, а стихов Эвелины Ракитской.

Стояла у окна, курила и смотрела,

как медленно плывет осенний гиблый снег…

Я завтра уплыву,

и мне какое дело,

как общая вина разделится на всех…

…………………………………..

С тех пор я каждый день

как будто уезжаю.

Приходят провожать

меня мои друзья.

И я их так люблю, как будто провожаю:

нельзя не уезжать. И уезжать нельзя.

1986

Где же причудливые, туманные образы, столь характерные для поэзии тех лет? Куда делись сплетения синонимических рядов в глубине слова, чтобы вызвать к жизни второе, тайное стихотворение, а попросту — прикрыть пустоту? Где вообще метафоры, метонимии и прочие фигуры высшего пилотажа? Вот встретилась одна, но какая-то проходная – и служит, подобно русскому мату, лишь для связи слов в предложении…

Я хочу быть такой,

чтобы каждый на мелкие части

мог меня разбивать,

как в лесу разбивается крик,

чтоб над каждой строкой

мог любой, леденея от счастья

морщить лоб и вздыхать:

до чего ж примитивный язык…

1984

Рифма здесь самая простая: “части — счастье” ( в другом месте счастье рифмуется с деепричастьем), “умирать — собрать”, и даже — “вспомнить — запомнить”, просто наглость какая-то! Казалось бы, только законченный поэт, в предынфарктном состоянии, может себе такое позволить — дойти там до самой сути, когда метанья юности, чашка какао в трюмо, эксперименты и какой-либо непременный “изм” — позади. А тут дата: зима 1985, поэт именно с этого и начинает.

И сразу заканчивает… Сама Эвелина говорит, что все свои лучшие стихи она написала к 25-летнему возрасту (вариант Рембо) и, состоявшись как поэт, продолжает существование в другом качестве. Впрочем, порой возникнет стихотворение, почти против воли написанное, и сразу видно: вот он, поэт, никуда он из этой оболочки не делся.

Теперь кругом полно какой-то жизни —

за пеленой от слез не разглядишь.

Не надо даже уезжать в Париж,

и так живете вы в чужой отчизне…

Август 1996

Поэты обычно любят похвастать тем, что не умеют делать ничего другого, кроме как сочинять стихи. Если этот поэт баба, то он непременно не умеет готовить, если мужик — не способен вбить в доску гвоздь. Я заметил (или это был не я вовсе, а, кажется, Амарсана, поэт якутский и бизнесмен, издатель) что в те годы, когда общество перевалило через гребень перестройки и гласности, многие поэты (очень многие — в определенном поколении) с удивлением обнаружили себя в роли бизнесменов. Так вот, замечено, что хорошие поэты стали хорошими бизнесменами, а плохие — плохими. Потом, забившись в какую-нибудь лесную дыру от страшных кредиторов, некий поэт клянет свою судьбу и жалко утешает себя: и все-таки я поэт — никакой я не бизнесмен, и что-то пишет на куске березовой коры, но только уже ничего не пишется.

В книге нет ни одного стихотворения “про любовь” — значится в авторском предисловии к “Дожить до тридцати” (1991). Парадоксальная запись. Казалось бы, о чем же еще пишут стихи?

Скажу больше: ни одного стихотворения “про любовь” нет не только в этой книге Ракитской, но и во всех остальных. Их нет вообще.Так о чем же она пишет? — Да обо всем остальном. Строго говоря, ее стихи только прикидываются стихами: подобно тому, как, читая какую-нибудь изысканную прозу, внезапно воскликнешь: Эге! Да ведь это ж — поэт… Так же и тут: Да ведь это ж прозаик! На самом деле за точностью, краткостью и простотой стоит удивительный стилистический акт: читаешь эти стихи и забываешь, что перед тобой стихи. У читателя атрофируется орган, который привык отслеживать неожиданность рифмы, разветвленность метафоры, новаторство или постмодернизм. Нечто подобное бывает в кино, когда оператору удается мастерски сверсифицировать документальные кадры, как будто это — сама жизнь и есть. Но вдруг вылетает голубь из шляпы: настоящий документальный кадр, затесавшийся в стилизации, тоже выглядит стилизацией, и жизнь, может статься — вовсе не жизнь, а целлулоидная пленка жизни.

ЛАРИСА:

Эвелина, после того, как Сергей Саканский так увлекательно и с таким задором рассказал о Вас, как о поэте, давайте вернемся к Вашей повседневной работе. Вы являетесь ни больше ни меньше директором одного из московских издательств. Как и почему Вы подошли к изданию чужих книг?

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Во-первых, я когда-то закончила Литературный институт. Было бы глупо не использовать в жизни такое прекрасное образование. У меня много дипломов: например, бухгалтера, преподавателя массажа… Но чтобы этим заниматься, нужно найти в себе силы и желание выйти из того мира, в котором я прожила всю жизнь. А жила я среди поэтов и прозаиков. Можно сказать, с не пишущими сталкиваться мне практически не приходилось. Среди них училась, с ними общалась, у них работала, приглашала на работу к себе и издаю в последние годы. Поток желающих издать книгу не иссякает, люди обращаются постоянно. Трудность состоит лишь в том, что иногда авторы вкладывают в издание свои последние деньги, совестно дорого запросить. Но это другой вопрос…

ЛАРИСА:

Какие Вы сделали выводы, занимаясь столь тяжелым и часто неблагодарным трудом?

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Например, вывод, что понятия «пишущий стихи» и «поэт», конечно, далеко не всегда совпадающие, пересекаются всё же гораздо чаще, чем принято думать. Скажу несколько слов о поэтах (самой многочисленной и незащищенной категории авторов).

Авторы пишут стихи, выпускают, выступают на вечерах и продают там свои книги. При рационально выбранном объеме и тираже издания стихи даже могут дать автору некоторую прибыль. И некоторую известность. Правда, для этого автор должен быть активен, напорист, обладать свободным временем и определенным складом характера, позволяющим постоянно быть на людях ( по-современному — «тусоваться»). Только тогда автор имеет шанс найти своего читателя.

У читателя тоже есть шанс найти своего автора. Но и это не так уж легко. Прежде всего потому, что людям нужно больше мест, где бы они могли свободно купить современные стихотворные сборники. Говорят, что стихи продаются плохо. Но какие именно? Всё одних и тех же «имён». А люди хотят других стихов, хороших и разных…. Почему я так решила? Потому что люди у меня об этом спрашивают — где купить современную поэзию? Где можно найти богатый выбор? Куда идти?!

А никуда. Потому что на продажу книги стихов почти нигде не берут. А там, где берут, считают своим долгом выказать поэту всяческое презрение. И вовсе не потому, что современные стихи покупается хуже, чем современная проза ( тем более, что это далеко не всегда так). Просто презрительное отношение к поэзии давно считается везде хорошим тоном.

Выход: для того, чтобы быть в курсе происходящего в современной поэзии ( или, скажем осторожнее — в стихотворном процессе), любителю поэзии нужно побольше курсировать по многочисленным литературным салонам, слушать поэтов живьем и покупать на выступлениях их книги. Беда лишь в том, что не у всех есть на это время ( ведь время – деньги).

Стихотворчество и поэзия теперь существуют почти так, как в Древней Руси, — в устной форме. Иногда в устно-музыкальной (раньше стихи исполняли под гусли, а теперь — под гитару). Книги же, изданные крошечными тиражами, служат как бы текстовой «сопроводиловкой» к живому автору ( как театральная программка). Может быть, это даже неплохо — зачем переводить миллионы тонн бумаги на большие тиражи, как в советское время? Но ведь подчас у автора ( причем, как правило, как раз у лучшего, самого талантливого автора) нет средств на издание и 100 экземпляров…

ЛАРИСА:

И каково же соотношение между массовым стихотворчеством и поэзией? Вы считаете это самым наболевшим вопросом. Думаю, его хотели бы разрешить и участники литературных конкурсов, в том числе сетевых, для успешного продвижения которых мы сегодня беседуем.

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Вывод здесь однозначен: никаких поэтических вершин не будет и быть не может без массового стихотворчества. Оно создает фон, культурную среду. Это давно всем, от Белинского и до Басинского, ясно. Когда я стала издавать книги, то быстро убедилась: у каждого автора обязательно есть одно-два-три стихотворения, относящихся к истинной поэзии. У каждого. У некоторых же — гораздо больше…

ЛАРИСА:

Истинной поэзией я бы все же такие стихи не назвала, но неоспорим тот факт, что прилежанием и усидчивостью часто удается добиться почти такого же результата, который Муза ниспосылает шутя. То есть высокий уровень ремесленничества неотличим подчас от того, что мы именуем талантом и – полушепотом – гениальностью.

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Я считаю, что все пишущие талантливы, раз пишут – значит внутри у них звучит поэтическая музыка. Но не все умеют эту свою внутреннюю музыку донести до читателя, так написать, чтобы читатель тоже ее услышал. Это можно сравнить с внутренним слухом и абсолютным слухом. Многие правильно слышат, но сами спеть песню не могут. А слышат – почти все. Именно поэтому у любого пишущего нет-нет – да и прорываются истинные поэтические строки. Правда, многие, не утруждая себя, пользуются готовыми блоками слов ( так называемыми поэтическими штампами). Другие – вообще не могут разобраться в себе и поэтому усложняют свои вирши до абсурда… Вывод стар, как мир: надо больше работать над текстом. Но не так, как это обычно принято, а несколько по-другому. Поэт должен настроиться, как экстрасенс, на какую-то волну, «выйти в эфир», войти в некое состояние, когда фальшь легко отличима от настоящего. Дальше – дело за малым: добросовестно записать всё, что чувствуешь, по возможности подбирая самые точные слова.

Я думаю, что роль массового стихотворчества в наше время особенно велика: сохранение русского языка, русской поэтической традиции, культуры, наконец… Социологи придумали термин «одичание» населения». Это не поэтический образ, а вполне конкретное явление российской действительности. Одичанием называется процесс, когда население в силу каких-то социальных причин ( войны, революции, перестройка и т.п.) начинает жить не так, как было принято раньше, то есть массово отказывается от привычных культурных благ: например, перестает учиться, лечиться, ходить в театр, покупать книги…. Мне кажется, в эти моменты включаются дополнительные механизмы сохранения культуры – в частности, люди начинают заниматься массовым стихотворчеством. Это явление нужно всячески поддерживать. Ну, если хотите, то всё очень просто: чем в России сейчас будет больше пишущих ( и издающих книги), тем меньше будет бандитов, наркоманов, да просто плохих людей…

К несчастью, заграница находится впереди нас даже в этом — казалось бы, сугубо нашем, национальном, — вопросе. Справочник Союза русскоязычных писателей, к примеру, Израиля по толщине не уступает справочнику Союза писателей Москвы ( хотя русскоязычное население Израиля — меньше московского раз в десять…). О чем это говорит? Да ни о чем плохом. Всего лишь о внимательном отношении оного государства к пишущим людям, причем в большинстве своем — пишущим стихи…

В Израиле есть различные фонды, которые на самом деле дают русскоязычным авторам деньги на издание книг. В том числе — Фонд поддержки и сохранения русского языка. Получение денег на издание книг там явление массовое, а не исключительное, как у нас. Наверное, без государственной политики здесь не обошлось. Вы скажете, что у наших многочисленных фондов нет денег, а государству поэзией заниматься некогда? Не верю.

Один раз я попала на заседание русского ЛИТО города Беэр-Шэвы. Оно собирается в здании мэрии ( возможно ли у нас такое?!) Вероятно, русскоязычные стихотворцы считаются в Израиле национальным достоянием. Впрочем, в Израиле национальным достоянием считаются вообще все граждане. В отличие от России…

ЛАРИСА:

Вы затронули очень любопытную для меня тему. Я совершенно не ожидала, что Вы будете об этом говорить. Дело в том, что первое Лито в истории Беэр-Шевы открыла и зарегистрировала я, это было в 1992-м. За три года через это Лито прошло порядка 300 человек, все пишут. Вы видели одно из ответвлений, потому что перед моим отъездом оттуда я поставила вопрос о создании Союза писателей Негева (той чудесной пустыни вокруг Беэр-Шевы, которая так густо населена русскими писателями), Лито породило еще несколько подобных себе. Тогда же мы выпустили и первый толстый альманах – Негев. Кстати, когда я открыла Русский Литературный институт, филиал его размещался и в Беэр-Шеве, то есть там поэты и пишущие стихи не переведутся, уверена, никогда. Так Вы заговорили об отношении к сочинителям…

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

У нас, конечно же, ничего подобного нет в плане финансирования и внимания. Да и быть не может. Зачем нам это? Мы привыкли бросаться национальным достоянием, — будь то живые граждане, золото партии, русский язык или же поэзия…

Когда я слышу залихватские суждения типа «поэзии нет», я всегда задаю один и тот же вопрос: а что, разве Вы прочли всех-всех-всех поэтов? Разве Вы можете поклясться, что знакомы со всеми, кто пишет стихи, и все они Вам не нравятся?..

Нет, я, конечно, понимаю, что обычно имеется в виду несколько иная постановка вопроса: поэзия, может быть, и есть, но она скрывается где-то далеко, в Синайской, может быть, пустыне ( или в пустыне Негев?), а вот «тусуются», участвуют в так называемом «литературном процессе» ( то есть ходят на презентации, выпивают с кем нужно, выступают где нужно, получают премии) всем надоевшие одни и те же люди. С этим я совершенно согласна.

Но ведь так было всегда! Ведь и раньше ленинские премии получали одни, а к поэзии имели отношение — совсем другие… Одних печатали массовыми тиражами, которые годами валялись на полках магазинов, а других — распространяли в самиздате и рвали друг у друга из рук. Обидно, конечно. Но все знали, что таковы правила игры. Теперь же правила стали еще хуже.

ЛАРИСА:

Вы можете привести конкретный пример?

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Конечно. Одной моей знакомой ( назовем ее Н.) около сорока. В годы так называемой перестройки (с 89 по 92), когда были нужны «свежие» и «молодые» авторы, практически все(!) ее стихи были опубликованы — в «толстых» журналах, в не очень толстых, в новых независимых журналах… Ее хвалили. Иногда даже в прессе и по радио. Пока всё это происходило, моя знакомая просто жила, и никакого участия в устройстве своей литературной судьбы не принимала. Она – неплохой поэт, а такие были нужны, потому что журналы мечтали о спасении своих миллионных тиражей. Но страсти улеглись, журналы сражение за тиражи проиграли. Теперь их даже негде купить, и читают их, наверное, одни критики. А что же Н.? И сейчас ее не так уж мало печатают. И хвалят даже ( в кулуарах). В общем, всё как положено… Недавно Н. сказала мне так: «Я не хочу писать стихи, потому что я никому не нужна». Да, в литературе ее нет. Почему? Сформировался иной способ литературной жизни, к публикациям, журналам и стихам никакого отношения не имеющий. Способ этот называется «тусовка». Но этим способом она жить не умеет. Да и не хочет…

ЛАРИСА:

Ева, а как складываются Ваши взаимоотношения с литературным процессом, – ведь Вы сами прежде всего – поэт?

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

… Если говорить откровенно, то Н., которую я только что описала, — это и есть я сама. Я хотела спрятаться за «Н» потому, что не я одна такая «страдалица», это массовый случай, типичный.

Вы, может быть, поверили Саканскому, который считает, что я больше не хочу быть поэтом? Отчего же? Я понемногу пишу (а много – никому и не нужно, всё равно не будут читать…). Но так как я слишком горда, то предпочитаю заявлять, что я не поэт, а издатель. Постараюсь вкратце объяснить, почему.

…Предположим, я появляюсь на очередном литературном мероприятии с пачкой рекламных листовок: «Мы поможем Вам издать книгу от 100 экз. и поместим ее рекламу в Интернет… Грамотно и профессионально ее оформим, поможем в составлении… » И мне тут же задают обидный вопрос: «А Вы сами тоже что-нибудь пишете?» О, это тоскливое слово «тоже»… Да, у меня нет времени «участвовать в литературном процессе», то есть, выражаясь по-современному, «тусоваться»… Потому что мне надо работать, зарабатывать деньги. Я занимаюсь изданием книг. А литературный процесс, как выразилась недавно одна другая знакомая (поэт), Вика Волченко, — это теперь процесс для людей, имеющих деньги ( время =деньги). В таком «процессе» из нормальных ( =работающих) людей могут позволить себе участвовать, пожалуй, только критики, — это и есть их работа. Поэтому, как объяснили знающие люди, меня, например, в поэзии не существует …. и я, наверное, никогда никакую литературную премию не получу. Ни большую, ни маленькую. Ни сейчас, ни через 20 лет. Даже если стану просто-таки гением. Даже если перейду со стихов на прозу… Даже если сделаю операцию по смене пола и превращусь в мужчину… Потому что нужно «тусоваться»… А этого я как раз и не умею. Да и не хочу.

ЛАРИСА:

Вот здесь нам всем и приходят на помощь конкурсы, в данном случае – замечательные Тенета. Вы собирались номинироваться, если только у Вас было бы время? Сетевая тусовка приятней во много раз. И помогать будет оперативней.

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Я буду номинироваться, обязательно. Нужно наконец-то жить. А не существовать, не откладывать всё интересное на завтра, когда будет больше времени, денег и сил. Не будет ничего этого. Я и так проиграла свою жизнь, если можно так выразиться. И постараюсь издать новую книгу.

…Трудно участвовать в «процессе» и в качестве издателя… Что может издатель? Грамотно, добросовестно, качественно издавать книги, даже помогать авторам «выйти в люди», как мы говорили, даже писать к их книгам душевные предисловия, — но всего этого явно недостаточно. Нужен какой-то жлобский имидж! Недавний случай: чтобы договориться о сдаче на реализацию хорошей книги хорошего автора (Риты Бальминой), мне посоветовали: надушиться французскими духами; получше, чем обычно, одеться; сказать, что я сама финансировала эту книгу (а какая разница?!); притвориться, что у меня много денег, как у «Вагриуса» (да кому какое дело?!)… Наконец, зайдя к товароведам, крикнуть воображаемому шоферу: «Гарик, поставь машину за углом!»…

ЛАРИСА:

Но ведь это всегда срабатывало. Нужно было только зайти, скажем, в Детгиз с американской улыбкой и крикнуть в порога: – Дела – распрекрасно! Совпис предложил договор!

А затем уже более уверенно заглянуть в Советский писатель и честно рапортовать, что вот Детгиз заинтересовался рукописью… Потому что неизменно интересовался после отрепетированной саморекламы.

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Я считаю, что человек должен хорошо делать свое дело, а не заниматься саморекламой. Более того – подобная самореклама просто унизительна. Вообще все эти «имиджи» – явление очень опасное. Что такое «создать себе имидж»? Надеть чужую личину, чужой стреотип и зависеть от него. А я не люблю ни от кого зависеть. Именно поэтому и предпочитаю ходить сама по себе, как кошка, а не наниматься на работу к «солидным» людям. Вот Саканский мне недавно объяснил: в солидной фирме сотрудники должны курить сигареты подороже и желательно такие, какие курит начальник. Я даже удивилась – неужели и до нас уже дошли эти «западные» обычаи? …

А рекламой должны заниматься рекламные агентства, но во-первых, у нас нет на это денег, а во-вторых, никакое рекламное агентство не сможет понять специфики нашей работы. Такой издатель, как я, — это и редактор, и корректор, и верстальщик, и психолог, и нянька, если хотите, и телефон доверия, и педагог… Конечно, на всё это не хватает сил. Но в идеале это, наверное, всё-таки должно быть так. Конечно, можно искать спонсоров, но для этого опять же нужны деньги — чтобы пить с кем нужно, устраивать фуршеты, какие нужно, снимать залы, где нужно, арендовать места на книжных выставках… Можно, конечно, брать больше денег с авторов, но — совесть не позволяет, ведь все они — мои собратья по перу и люди, стране просто необходимые (см. выше), зачем же безбожно их обдирать?…

…Недавно Павел Басинский (кто его не знает – лауреат Антибукера и современный Белинский) написал прекрасную статью об Александре Еременко. Еременко – не просто хороший поэт, он, можно сказать, символичская фигура андеграунда 70-х-80-х годов. Причем авангардист. Конечно, находятся еще молодые люди, желающие взглянуть на «живого Еременко», но никакой литературной премии не получит и он. Прошлые заслуги никого не волнуют, хотя это несправедливо, — ведь раньше таких премий не было, а теперь, когда они появились, их норовят схватить новые «тусовщики»…

Мораль: хочешь жить — умей вертеться, под лежачий камень вода не течет, и т.д. и.т.п… Не

знаю, как Вам, а мне эта мораль — применительно к литературе — не нравится. Можно подобные базарные истины гордо переименовать в «рыночные», но от этого они всё равно пригляднее не станут. У, как я их ненавижу…

ЛАРИСА:

Цитирую по памяти, хотя Еременко – знаковая фигура для нашего поколения: Я женщину в небо подкинул, И женщина стала моя… Пил (не с теми, с кем надо), не вписывался в рамки, не печатался и остальные не. Все москвичи-севременники, давно уже более известные, чем он сам, вышли из его поэзии. Я счастлива была недавно найти его книгу в сети (преимущества интернета).

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Недавно А. Еременко поделился со мною мечтой: если бы он получил Антибукера, то заимел бы собственную типографскую машину — ризограф или малый офсет. Чтобы печатать авторов.

Я тоже об этом мечтаю. Но вряд ли эти мечты осуществятся. Что ж, проживем и так. Приходите к нам. Мы поможем Вам издать книгу и поместим ее рекламу в интернет. Недорого… E-mail: baemist@orc.ru

http://www.dynamo-ny.com/sakansky

ЛАРИСА:

Ева, я даже не могу расценить это как рекламу, потому что Ваши данные и так есть в Тенетах. А теперь подошло время задать Вам вопрос о Баемисте и о литературе в сети…

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

Мы с Сергеем Саканским задумали Журнал “Баемист” как точку схода сетевой и бумажной литературы. С одной стороны, имея техническую базу (Издательство Эвелины Ракитской), мы можем печатать книги сетевых авторов (за их собственный или спонсорский счет, разумется), с другой, имея Сакансайт — продвигать в сети “бумажных” авторов, тех, кто печатается в журналах, издает книги, но не выходит в сеть. (Что пока говорить об интернете, когда и компьютеры-то есть далеко не у всех…)

Сетевые литературные конкурсы — замечательное изобретение, особенно в нынешних российских условиях, когда бумажные журналы уже не выполняют своих традиционных функций. Вероятно, эти конкурсы станут аналогами толстых литературных журналов прошлых десятилетий, со всеми вытекающими — тесное взаимодействие с читателем, реакция критики, круглые столы, собственно — литературная жизнь. (“Аналоги” — это приблизительно сказано. В сети я вижу гораздо больше новых, еще не изученных возможностей.)

А вообще — деление литературы на сетевую и бумажную — временное явление. Дело лишь в том, что литературная среда еще далеко не освоила интернет. В прошлом было так: сначала авторы публиковались по газетам, журналам и альманахам. Затем собирали те же свои произведения в книги. Я думаю, в будущем книги останутся книгами, никуда они не денутся, но только функцию литературной периодики возьмет на себя сеть — авторские сайты, электронные журналы, сетевые конкурсы.

Только мне кажется, что произведения, представленные на конкурсы ( неважно, сетевые или другие), должны оценивать читатели. Это, по-моему, главное правило.

В сети этот процесс ( оценки произведений читателями) организовать нетрудно. И обязательно нужно сделать так, чтобы баллы, которые выставляют читатели, были доступны обзору. Это опять же нетрудно организовать в сети.

Я глубоко убеждена, что пока конкурсы не будут оценивать читатели, хорошего будет мало. Конечно, номинаторы могут выдвигать, кого они посчитают нужным, но при этом должна быть и возможность просто так, без номинаторов, прислать на конкурс свои произведения (как в Тенетах – новая категория Вне конкурса). По-моему, такая система просто напрашивается в сети, а иначе — какой смысл вообще в этих конкурсах? Ведь мы дошли умом до того, что президента нуждно выбирать прямым голосованием, а не назначать решением политбюро ЦК КПСС. Это же то же самое…

Или можно, например, выбирать победителей двух разных категорий — по мнению жюри и по мнению читателей. Какой-нибудь “приз читательских симпатий”…

ЛАРИСА:

Думаю, Ваши рассуждения будут любопытны не только конкурсантам, но и Леониду Делицыну… А какими Вы видите возможности использования сети? Каковы перспективы развития литературы?

ЭВЕЛИНА РАКИТСКАЯ:

У нас, например, есть идея составить антологию хорошего стихотворения (не хороших авторов, а именно хорошего стихотворения, невзирая на известность или неизвестность авторов) и издать эту антологию в виде книги. Такая книга (особенно если выбирать авторов понеизвестнее) может быть просто поучительной с литературоведческой точки зрения: ведь средний уровень пишущих у нас достаточно высок.

В составлении такой антологии огромную помощь может оказать сеть. Мы придумали простой и оригинальный способ — каким образом охватить наибольшее количество претендентов, а потом выбрать из них лучшее (как именно — это пока секрет). Ну, что говорить… Я когда-то уже составляла такую книгу ( да и не один раз, по поручению разных организаций). Всё заканчивалось тем, что денег на издание так и не было. А в сети эта работа по крайней мере не пропадет зря. Эту антологию смогут читать, даже если книги на бумаге и не появятся. А далекую перспективу развития сетевой литературы я вижу так: произведения будут становиться всё проще и всё короче.

И, наконец, могут превратиться в эпистолярный жанр.