Над валунами заснеженных зданий,
нал головами унылых распятий
мчатся бесшумные лёгкие сани
утренне-свежей лихой благодати.
Белые сани, гружёные ватой,
полудымы в сером хаосе крошен…
Хмурые дворники чуть виновато
чертят пунктиры на робкой пороше.
Их не тревожат магнитные бури.
Взгляды похмельные катятся в иней,
чтобы запечься на рыхлой лазури
зудом их “яни” по пропитой “ини”.
Ветер колдует в безликих подъездах
над изразцами оконных видений,
запечатляя туманные вести
хрупкой строкой ледяных пробуждений.
В рыжей протоке плывет по теченью
тучный троллейбус томатного цвета,
плавно качая волнистые тени
не написавших ни строчки поэтов –
тех, что на дыбе в час пик зависают,
тех, что торопятся жить без оглядки,
дважды на дню из золы воскресают,
будни рифмуя со скудным достатком.
Вдруг на знакомом до слёз перекрёстке
весело им подмигнут светофоры?
Души шепнут оболочкам неброским:
“Всё на корню переменится скоро!
Всё обойдется и переживётся!
Скоро сотрутся морщины на лицах
в городе низко плывущего солнца,
в городе, где ничего не случится…”
Над валунами заснеженных зданий
медленно кружит холодная Вечность.
И хороводом иных мирозданий
кто-то баюкает нашу беспечность.
Коркою льда занавесило дали.
Прошлое миру уже не по росту.
Год превращается в груду развалин:
ставил на “рано”, а выпало: “поздно”…
1995
