Ар­ме­ния в поэ­ти­чес­ком ми­ре Ни­ны Габ­риэ­лян. Статья Магды Джанполадян

ЭТОТ ОГНЕННЫЙ ЗОВ, ЭТА СИЛЬНАЯ ВОЛЯ ВЕКОВ…

Ни­на Габ­риэ­лян – ав­тор трех поэ­ти­чес­ких сбор­ни­ков: «Трост­ни­ко­вая дуд­ка» (1987), «Зер­но гра­на­та» (1992), «Пою­щее де­ре­во» (2010). В пос­лед­ний сбор­ник вош­ли изб­ран­ные сти­хот­во­ре­ния раз­ных лет. «Пою­щее де­ре­во» бо­лее яр­ко и наг­ляд­но, чем преж­ние сбор­ни­ки, представ­ляет нам Ни­ну Габ­риэ­лян не толь­ко как ав­то­ра своих сти­хов, но и как соста­ви­те­ля кни­ги. Ведь ког­да соста­ви­тель – сам ав­тор, он еще в оп­ре­де­лен­ной сте­пе­ни и кри­тик, тол­ко­ва­тель своих собст­вен­ных произ­ве­де­ний. И ес­ли по­пы­тать­ся про­ник­нуть в глу­би­ны и «под­вод­ные те­че­ния» твор­чес­ко­го ми­ра поэ­тес­сы, то не­бе­зын­те­рес­но уз­нать, ка­кие же сти­хот­во­ре­ния из преж­них своих сбор­ни­ков пос­чи­та­ла она нуж­ным по­местить в книж­ке избран­ной ли­ри­ки. И по рас­по­ло­же­нию сти­хов, объе­ди­не­нию их в раз­де­лы, а так­же их пос­ле­до­ва­тель­ности внут­ри раз­де­лов мож­но разг­ля­деть ав­торс­кое ви­де­ние свое­го твор­чест­ва.

В сбор­ни­ке «Пою­щее де­ре­во» нес­коль­ко раз­де­лов: «Слад­кое бре­мя», «Сны го­ро­да», «Трост­ни­ко­вая дуд­ка», «Пол­день в Ге­гар­де», «Пою­щее де­ре­во». На­ли­чие заг­ла­вий (в пер­вом сбор­ни­ке раз­де­лы не озаг­лав­ле­ны) го­во­рит о том, что ав­то­ру за­хо­те­лось вы­де­лить глав­ную те­му, глав­ный мо­тив объе­ди­нен­ных в тот или иной раз­дел сти­хот­во­ре­ний. В са­мих раз­де­лах есть еще и от­дель­ные озаг­лав­лен­ные цик­лы; встре­чают­ся и трип­ти­хи – «Па­мять», «В гостях у ху­дож­ни­ка», «Хол­мы». Ко­неч­но же, каж­дое сти­хот­во­ре­ние, во­шед­шее в тот или иной цикл, са­мо­цен­но. Но, объе­ди­нен­ные в цикл, внут­рен­не свя­зан­ные меж­ду со­бой, сти­хот­во­ре­ния эти «всту­пают в пе­рек­лич­ку» друг с дру­гом, об­ре­тают до­пол­ни­тель­ный смысл и зна­че­ние и соз­дают оп­ре­де­лен­ную ху­до­жест­вен­ную це­лост­ность. За­ме­тим, од­на­ко, что эта внут­рен­няя связь и це­лост­ность – ха­рак­тер­ная чер­та всей поэ­зии Ни­ны Габ­риэ­лян. Сти­хи ее объем­ны, мно­го­мер­ны, мно­гос­лой­ны, на­пол­не­ны фи­ло­софс­ким под­текстом. Са­мые, ка­за­лось бы, обы­ден­ные, ве­щест­вен­ные, конк­рет­ные кар­ти­ны – бы­та ли, при­ро­ды, жи­вых сце­нок жиз­ни и др. – по­рож­дают у чи­та­те­ля глу­бо­кие раз­думья, по­буж­дают к ос­мыс­ле­нию тайн этой жиз­ни, это­го ми­ра во всей его слож­ности, взаи­мос­вя­зан­ности, не­раз­га­дан­ности и кра­со­те… И этим обус­лов­ле­на связь меж­ду ее раз­ны­ми сти­хот­во­ре­ния­ми не толь­ко внут­ри от­дель­ных цик­лов и тех раз­де­лов, где они по­ме­ще­ны (так на­зы­вае­мых «ги­пер­цик­лов»), но и меж­ду са­ми­ми раз­де­ла­ми… Всё это – еди­ный твор­чес­кий мир поэ­та. И очень точ­но под­ме­тил поэт Ев­ге­ний Ви­но­ку­ров, ав­тор пре­дис­ло­вия к пер­во­му сбор­ни­ку Н.Габ­риэ­лян «Трост­ни­ко­вая дуд­ка»: «Над сти­ха­ми её, как зной­ное юж­ное не­бо, стоит объе­ди­няю­щее их ми­ро­по­ни­ма­ние, – пи­сал он. – Все сти­хи в кни­ге – родст­вен­ни­ки меж­ду со­бой, эта родст­вен­ность – сви­де­тельст­во ор­га­нич­ности твор­чест­ва поэ­тес­сы, ко­то­рое ут­верж­дает ор­га­нич­ность ми­ра, все­лен­ной»[1]

Ни­на Габ­риэ­лян ро­ди­лась в Моск­ве. Впер­вые уви­де­ла Ар­ме­нию, ког­да ей бы­ло 5 лет. О том, как ре­бен­ком отк­ры­ла она для се­бя свою на­цио­наль­ную при­над­леж­ность, мож­но уз­нать из очень иск­рен­них, про­ни­зан­ных имен­но детс­ким восп­рия­тием, строк ее сти­хот­во­ре­ния «Детст­во» (в раз­де­ле «Сны го­ро­да»):

У ма­мы ха­лат ли­ло­вый,

у от­ца нет ха­ла­та и вре­ме­ни.

Но за­то есть воен­ный ки­тель,

и от­ца «ма­йо­ром» зо­вут.

Иног­да приез­жают родст­вен­ни­ки

к нам из да­ле­кой Ар­ме­нии

(Это стра­на та­кая,

где од­ни ар­мя­не жи­вут).

И хо­тя рос­ла и жи­ла Н.Габ­риэ­лян не в ар­мянс­кой сре­де, ар­мянст­во жи­ло в ней ге­не­ти­чес­ки, оно врос­ло в нее свои­ми кор­ня­ми. А пи­та­лись эти кор­ни приез­да­ми в Ар­ме­нию, об­ще­нием, про­ник­но­ве­нием в ар­мянс­кую исто­рию, куль­ту­ру… И по­то­му от сти­хот­во­ре­ния «Детст­во» про­тя­ги­вают­ся ни­ти к цик­лу «Возв­ра­ще­ние» (раз­дел «Пол­день в Ге­гар­де»), ко­то­рый яв­ляет­ся зна­ко­вым в ли­ри­ке поэ­тес­сы. Наз­ва­ние цик­ла вов­се не сле­дует по­ни­мать в его конк­рет­ном зна­че­нии: приез­ды в Ар­ме­нию, встре­чи с родст­вен­ни­ка­ми… Смысл заг­ла­вия уга­ды­вает­ся из всех сти­хот­во­ре­ний, состав­ляю­щих цикл: это возв­ра­ще­ние к своим кор­ням, к исто­кам, ко­то­рые жи­вут в кро­ви. Сти­хот­во­ре­ние «Это ве­на моя, тем­но-си­няя силь­ная ве­на…» за­кан­чи­вает­ся стро­ка­ми:

Но те­чет и те­чет, и гу­дит у вис­ка и в за­пястье

Этот ог­нен­ный зов, эта силь­ная во­ля ве­ков.

Мо­тив кров­ной общ­ности вы­ра­жен в цик­ле и че­рез су­гу­бо жиз­нен­ные сцен­ки, че­рез конк­рет­ные реа­лии бы­та ар­мянс­кой жиз­ни (сти­хот­во­ре­ние «Лу­ком, тар­ху­ном, кин­зой, по­ми­до­ра­ми…»), и он уг­луб­ляет­ся в со­седст­ве со сти­хот­во­ре­ния­ми цик­ла, приоб­ре­тая обоб­щен­но-сим­во­ли­чес­кий смысл, ко­то­рый рас­ши­ряет­ся и уси­ли­вает­ся, по­лу­чает фи­ло­софс­кий под­текст. Цикл про­ни­зан мо­ти­вом ощу­ще­ния не­раз­рыв­ной кор­не­вой свя­зи со своим ро­дом, ощу­ще­нием се­бя как про­дол­же­ния ро­да:

…В жел­той гли­не ле­жат мои пред­ки,

Гор­бо­но­сые, низ­ко­рос­лые.

Баб­ки, де­ды, пра­баб­ки и пра­де­ды

С жар­кой кровью, густою и тем­ною.

Их лю­бовью у смер­ти ук­ра­де­ны

И сло­ва и ли­цо мое теп­лое.

В дни ве­селья, в го­ди­ны го­ря

Их объя­тия бы­ли креп­ки.

Так вот ре­ки впа­дают в мо­ре,

Как в ме­ня вли­лись мои пред­ки.

Эта ро­до­вая кор­не­вая связь – мощ­ная ду­хов­ная не­раз­рыв­ная си­ла, хо­тя она не­ви­ди­ма, нео­ся­зае­ма, не­раз­га­дан­на:

Кто ты, кто ты, дух мо­гу­чий ро­да?

Нет те­бе на­ча­ла и кон­ца.

Не­воз­мож­на от те­бя сво­бо­да,

Ибо не­ту у те­бя ли­ца.

Имен­но эта кор­не­вая кров­ная связь оп­ре­де­ли­ла та­кое осо­бен­но ост­рое поэ­ти­чес­кое восп­рия­тие Ни­ны Габ­риэ­лян ар­мянс­кой зем­ли, ар­мянс­ко­го пей­за­жа, ар­мянс­кой исто­рии, ар­мянс­ко­го бы­тия… Вот ха­рак­тер­ный ар­мянс­кий пей­заж в сти­хот­во­ре­нии «Пол­день в Ге­гар­де» (так озаг­лав­лен и раз­дел сбор­ни­ка, це­ли­ком по­свя­щен­ный ар­мянс­кой те­ме): «кри­ком вздыб­лен­ные го­ры», «куст на ска­ле – при­ро­ды хрип­лый возг­лас», или в сти­хот­во­ре­нии «Жерт­воп­ри­но­ше­ние»: «…И об­рыв вы­со­кий. // В го­ру, в го­ру по уз­кой тро­пе»… Или стро­ки «Пос­мот­ри, ты стоишь над об­ры­вом, // …Сза­ди го­ры засты­ли мас­си­вом» , ко­то­рые восп­ри­ни­мают­ся и в реаль­ном, «геог­ра­фи­чес­ком» пла­не, и – как это ха­рак­тер­но для ли­ри­ки Н.Габ­риэ­лян – в сим­во­ли­чес­ком, как жиз­нен­ная прег­ра­да, ко­то­рую на­до прео­до­леть. При­чем че­рез ощу­ще­ние реа­лий ар­мянс­ко­го пей­за­жа проис­хо­дит в поэ­зии Н.Габ­риэ­лян ос­мыс­ле­ние су­ти бы­тия в глу­бин­ном, фи­ло­софс­ком его по­ни­ма­нии: пей­заж­ные об­ра­зы по­мо­гают ей вы­ра­зить свое от­но­ше­ние к жиз­ни на зем­ле:

…Хреб­та­ми гор при­ро­да ввысь рва­лась

И пить хо­те­ла, жить хо­те­ла жад­но.

И по­то­му всег­да уме­ла я

Жить как ды­шать – взах­леб – до бо­ли в гор­ле,

Жить всей ог­ром­ной жаж­дой бы­тия,

Как эти кри­ком вздыб­лен­ные го­ры!

Ар­мянс­кая при­ро­да – это еще и «кра­сок раз­нуз­дан­ных кри­ки», вос­пе­тые в отк­ры­ваю­щем раз­дел сти­хот­во­ре­нии «Осень в Ар­ме­нии»:

Это вопль вос­па­лен­ный гра­на­та,

Это чер­ный жар ви­ног­ра­да,

Пер­сик ро­зо­вый, бе­лый чес­нок,

По­ми­до­ры, пе­рец баг­ря­ный,

Фио­ле­то­вый блеск бак­ла­жа­на,

Исступ­лен­но­го полд­ня сок…

И, ко­неч­но же, ар­мянс­кая те­ма неиз­беж­но вби­рает в се­бя и та­кие мо­ти­вы, как древ­няя исто­рия и древ­няя куль­ту­ра род­ной стра­ны, ко­то­рые про­хо­дят че­рез весь раз­дел «Пол­день в Ге­гар­де». Это вид­но уже по наз­ва­ниям не­ко­то­рых сти­хот­во­ре­ний – «Урар­ту», «Эре­бу­ни», «Маш­тоц в Оша­ка­не», «У раз­ва­лин Зварт­но­ца», «Ге­гард»… Но исто­рия Ар­ме­нии – это еще и тра­ги­чес­кая судь­ба стра­ны и на­ро­да. И этот мо­тив мощ­ной струей, «тем­но-си­ней силь­ной ве­ной» вли­вает­ся в об­щий по­ток поэ­зии Ни­ны Габ­риэ­лян, по­то­му что судь­ба на­ро­да жи­вет в ее кро­ви:

…В хо­лод­ной се­вер­ной сто­ли­це

За­чем-то мне все вре­мя снит­ся

По жел­той гли­не чер­ный то­пот,

И тол­пы, тол­пы, тол­пы, тол­пы,

И плач, и ра­зо­рен­ный кров…

За­чем мне снит­ся край от­цов

И эти страш­ные го­ди­ны,

Бе­зум­ных ма­те­рей се­ди­ны,

Су­хие ли­чи­ки де­тей?

Ко мне взы­вают эти ли­ца,

Чтоб воп­ло­тить­ся и прод­лить­ся

В го­ря­щей па­мя­ти моей, –

чи­таем в сти­хот­во­ре­нии «…И вос­па­лен­ная ре­ка». В «го­ря­щей» поэ­ти­чес­кой па­мя­ти Н.Габ­риэ­лян воз­ни­кают страш­ные кар­ти­ны прош­ло­го, пе­ре­жи­то­го ее на­ро­дом:

Сто­ны, про­тяж­ные сто­ны,

Длин­ные, как до­ро­га,

По ко­то­рой бре­дет бес­сон­но

Горст­ка бы­ло­го на­ро­да.

Воз­дух, зве­ня­щий тон­ко.

Зноем вы­пи­ты очи.

Скло­нив­шись над те­лом ре­бен­ка,

Бе­зум­ная мать хо­хо­чет… –

так на­чи­нает­ся цикл «Сны Ко­ми­та­са». И не слу­чай­но те­ма Ге­но­ци­да ар­мян воп­ло­щает­ся здесь че­рез об­раз Ко­ми­та­са, ге­ниаль­но­го ар­мянс­ко­го ком­по­зи­то­ра и му­зы­кан­та, ос­но­во­по­лож­ни­ка ар­мянс­кой на­цио­наль­ной ком­по­зи­торс­кой шко­лы, по­те­ряв­ше­го ду­шев­ное рав­но­ве­сие от уви­ден­ных им зверств, учи­няе­мых тур­ка­ми в дни Ге­но­ци­да. Вспом­ним из­вест­ные стро­ки сти­хот­во­ре­ния Ар­се­ния Тар­ковс­ко­го «Ко­ми­тас»:

Ни­че­го ду­ша не хо­чет

И, не отк­ры­вая глаз,

В не­бо смот­рит и бор­мо­чет,

Как бе­зум­ный Ко­ми­тас.

…Вся в кро­ви моя ру­ба­ха,

По­то­му что и ме­ня

Об­ду­вает вет­ром стра­ха

Ста­ро­дав­няя рез­ня…

Сквозь весь цикл, че­рез кар­ти­ны смер­тей, по­хо­рон и всех ди­ких ужа­сов реаль­ности про­хо­дит те­ма му­зы­ки, вы­ра­жаю­щей ду­шев­ное состоя­ние Ко­ми­та­са:

Это я ви­но­ват.

Это я свою му­зы­ку вы­пустил в мир.

Го­ло­са­ми вы­со­ки­ми мерт­вые дол­го кри­чат.

Я их во­ло­сы пе­ре­би­раю,

как стру­ны раз­ла­жен­ных лир.

Слы­шу зву­ки неу­ло­ви­мых гар­мо­ний…

Те­ма исто­рии на­ро­да, его тра­ги­чес­ко­го прош­ло­го пе­рек­ли­кает­ся с те­мой ис­кусст­ва не толь­ко в цик­ле «Сны Ко­ми­та­са». Есть у Ни­ны Габ­риэ­лян за­ме­ча­тель­ное сти­хот­во­ре­ние «Сред­не­ве­ко­вая ар­мянс­кая ми­ниа­тю­ра». Оно так­же по­ме­ще­но в раз­де­ле «Пол­день в Ге­гар­де». Здесь ем­ко, об­раз­но и обоб­щен­но вы­ра­же­но то, о чем пи­сал Ва­ле­рий Брю­сов в своем всту­пи­тель­ном очер­ке к зна­ме­ни­той ан­то­ло­гии «Поэ­зия Ар­ме­нии» (1916). Присту­пая к ха­рак­те­ристи­ке ар­мянс­кой сред­не­ве­ко­вой поэ­зии XIII и пос­ле­дую­щих ве­ков, Брю­сов ри­сует об­щую кар­ти­ну тя­же­лей­ше­го по­ло­же­ния стра­ны: мон­гольс­кое иго, па­де­ние Ки­ли­кийс­ко­го ар­мянс­ко­го царст­ва, пол­чи­ща Та­мер­ла­на… «Вслед за ним долж­ны бы­ли нах­лы­нуть ор­ды ту­рок-ос­ма­нов. Ани был раз­ру­шен; го­ро­да и се­ле­ния ле­жа­ли в раз­ва­ли­нах; жи­те­ли раз­бе­га­лись. Подсту­па­ли ве­ка тя­же­ло­го по­ра­бо­ще­ния… И стран­но! – про­дол­жает В.Брю­сов. – Имен­но в эти ве­ка в ар­мянс­кой ли­те­ра­ту­ре на­чи­нает расц­ве­тать изыс­кан­ный цве­ток чистой ли­ри­ки. Эпо­ха бы­ла в выс­шей сте­пе­ни неб­ла­гоп­рият­на для всех вооб­ще прояв­ле­ний ли­те­ра­тур­ной дея­тель­ности. …И толь­ко для ли­ри­ки насту­пи­ла эпо­ха но­во­го расц­ве­та, бо­га­той и щед­рой жат­вы то­го, что бы­ло по­сея­но пре­ды­ду­щи­ми ве­ка­ми. И, ко­неч­но, имен­но эти­ми дол­ги­ми ве­ка­ми куль­тур­но­го раз­ви­тия, нап­ря­жен­ностью их ду­хов­ной жиз­ни, объяс­няет­ся этот блестя­щий расц­вет са­мо­го бла­го­род­но­го, са­мо­го утон­чен­но­го, са­мо­го хруп­ко­го из всех зем­ных ис­кусств – чистой субъек­тив­ной ли­ри­ки».

Брю­сов пи­сал о расц­ве­те ли­ри­ки в тя­же­лей­шие вре­ме­на постоян­ных на­шест­вий на Ар­ме­нию, Н. Габ­риэ­лян – о расц­ве­те ис­кусст­ва ми­ниа­тю­ры, ко­то­рое при­хо­дит­ся на те же са­мые ве­ка. И в ее сти­хот­во­ре­нии, от­ме­чен­ном вы­со­ким мастерст­вом (вы­ра­зи­тель­ность об­ра­зов, яр­кость цве­то­вых эпи­те­тов, бо­га­тая зву­ко­пись – при­ве­дем од­но толь­ко двусти­шие: «Ко­пы­та­ми ко­ней, хра­пя­щих, сум­рак пью­щих, // Разд­роб­ле­но ли­цо стра­ны твоей род­ной»), это ис­кусст­во так­же высту­пает конт­растом тра­ги­чес­ко­му вре­ме­ни, оно про­ти­востоит это­му вре­ме­ни, ибо в нем – неу­ми­раю­щая жиз­нен­ная си­ла на­ро­да, си­ла ду­хов­ная, ухо­дя­щая свои­ми кор­ня­ми в глу­би­ну ве­ков:

Ар­ме­ния бре­дет сквозь кровь и пе­пел бу­рый,

А здесь, в мо­насты­ре, скло­няясь над листом,

Ху­дож­ник Ки­ра­кос ри­сует минья­тю­ры,

И крас­ный с го­лу­бым цве­тут на зо­ло­том.

Го­ря­чий чер­ный зной на­вис над древ­ним краем,

Над смуг­лым ужа­сом ис­сох­ших детс­ких лиц.

Ху­дож­ник Ки­ра­кос ри­сует две­ри рая,

И яр­кую лист­ву, и раз­ноц­вет­ных птиц.

Тво­ри, ведь у те­бя та­кая есть сво­бо­да,

Как ве­ли­ка она – раз­ме­ром в це­лый лист:

Там де­ре­во цве­тет, и под зе­ле­ным сво­дом

Стоят апостол Петр и Марк-еван­ге­лист.

Ко­пы­та­ми ко­ней, хра­пя­щих, сум­рак пью­щих,

Разд­роб­ле­но ли­цо стра­ны твоей род­ной.

И кисточ­ка дро­жит, плу­тая в райс­ких ку­щах,

За­ли­тых лас­ко­вой не­бес­ной си­не­вой…

А от раз­де­ла «Пол­день в Ге­гар­де» мож­но про­тя­нуть ни­ти и ко всем осталь­ным раз­де­лам – «ги­пер­цик­лам» кни­ги «Пою­щее де­ре­во». В отк­ры­ваю­щем сбор­ник раз­де­ле «Слад­кое бре­мя» уже про­хо­дит мысль о не­раз­рыв­ной кор­не­вой свя­зи с пред­ка­ми, ко­то­рой про­ни­зан цикл «Возв­ра­ще­ние»:

…Пред­ки слад­кий ян­тар­ный за­пас

Для ме­ня на­ко­пи­ли впрок.

И ску­пой их крестьянс­кий рас­чет,

Му­равьи­ный инстинкт ве­ков,

Въев­шись в кровь мою, не дает

Не ве­лит раз­ба­за­ри­вать мед.

И хо­тя «центр» ар­мянс­кой те­мы в сбор­ни­ке – это раз­дел «Пол­день в Ге­гар­де», но ар­мянс­кая те­ма­ти­ка – и в сти­хот­во­ре­нии «Ах, ка­кое му­ченье смот­реть на по­лот­на Сарья­на…» (раз­дел «Сны го­ро­да»), и в цик­ле «На­зе­ник» (раз­дел «Пою­щее де­ре­во»), эпиг­раф к ко­то­ро­му – «Бы­ла она очень кра­си­ва и пе­ла ру­ка­ми» – взят из тру­да Мов­се­са Хо­ре­на­ци, исто­ри­ка V ве­ка, от­ца ар­мянс­кой исто­риог­ра­фии… Ну а ес­ли расс­мат­ри­вать и это сти­хот­во­ре­ние, и цикл как от­ра­же­ние те­мы ис­кусст­ва (что це­ли­ком поз­во­ляют са­ми тексты, и имен­но в этом смыс­ле мы го­во­ри­ли о том, что сти­хот­во­ре­ния Ни­ны Габ­риэ­лян мно­го­мер­ны и мно­гос­лой­ны), то тог­да от них мож­но про­тя­нуть ни­ти и к цик­лу «Ис­кусст­во», и к трип­ти­ху «В гостях у ху­дож­ни­ка», и к сти­хот­во­ре­нию «На кух­не твоей – кар­тин­ка, сред­не­ве­ковье не­мец­кое» (в раз­де­ле «Сны го­ро­да»), и к сти­хот­во­ре­нию «На се­рию пей­за­жей с па­рус­ни­ком», пос­вя­щен­но­му Бо­ри­су Ота­ро­ву (раз­дел «Слад­кое бре­мя»), и к «Фи­ни­кийс­кой ста­туэт­ке» (раз­дел «Трост­ни­ко­вая дуд­ка»)… Да и о чем, собст­вен­но, зак­лю­чи­тель­ная стро­ка сти­хот­во­ре­ния, отк­ры­ваю­ще­го сбор­ник: «Я воз­во­жу не храм, но лишь сту­пе­ни»? Ко­неч­но же, о твор­чест­ве. По­доб­ные при­ме­ры мож­но про­дол­жить. Ска­жем, в трип­ти­хе «Хол­мы» мож­но уви­деть про­хо­дя­щий че­рез всю поэ­зию Ни­ны Габ­риэ­лян та­кой ха­рак­тер­ный для ее ми­ро­ви­де­ния мо­тив, как не­раз­рыв­ная связь прош­ло­го и настоя­ще­го, жи­во­го и мерт­во­го; и дан­ный мо­тив и здесь ок­ра­шен ар­мянс­ки­ми реа­лия­ми («Приль­ну к зем­ле, ус­лы­шу – древ­няя // Из-под зем­ли зур­на поет»), хо­тя этот трип­тих не вхо­дит в раз­дел «Пол­день в Ге­гар­де» (он как бы под­го­тав­ли­вает его те­му, зак­лю­чая пре­ды­ду­щий раз­дел – «Трост­ни­ко­вую дуд­ку»). Это еще и связь по­таен­но­го, глу­бин­но­го с ви­ди­мым и ося­зае­мым, и, на­ко­нец, стрем­ле­ние ввысь, к «све­ту из­на­чаль­но­му»:

Хол­мы, хол­мы ока­ме­нев­шие

На пол­до­ро­ге к не­бе­сам!

Но не толь­ко те­ма­ти­чес­ки взаи­моп­ро­ни­кае­мы друг в дру­га сти­хот­во­ре­ния, и цик­лы, и раз­де­лы сбор­ни­ка «Пою­щее де­ре­во»: их объе­ди­няет и це­лост­ное поэ­ти­чес­кое ми­ро­восп­рия­тие ав­то­ра, иду­щее во мно­гом от ее кро­ви, от ее кор­ней, – вот по­че­му еще цикл «Возв­ра­ще­ние» представ­ляет­ся нам зна­ко­вым, клю­че­вым для всей поэ­зии Ни­ны Габ­риэ­лян. Как точ­но под­ме­тил Амаяк Тер-Аб­ра­мянц, «сам внут­рен­ний на­кал, сам тем­пе­ра­мент ее сти­хов – глу­бо­ко ро­до­вой, ар­мянс­кий»[2]

. И этот внут­рен­ний на­кал, этот тем­пе­ра­мент прояв­ляют­ся в ха­рак­тер­ных осо­бен­ностях ее ин­ди­ви­дуаль­ной поэ­ти­ки, прос­ле­жи­вае­мой во всем ее поэ­ти­чес­ком твор­чест­ве. Мож­но вы­де­лить не­ко­то­рые из них (это те­ма от­дель­но­го исс­ле­до­ва­ния). Это на­пол­нен­ные объем­ным фи­ло­софс­ким со­дер­жа­нием об­ра­зы-сим­во­лы (ска­жем, об­раз сна, о ко­то­ром уже пи­сал А.Тер-Аб­ра­мянц, или об­раз гра­на­та – и сим­вол ар­мянст­ва, и сим­вол ду­ши, и сим­вол ис­кусст­ва – соз­рев, гра­нат взры­вает­ся)… Это осо­бый мир цве­та и кра­сок. За­ме­тим, что поэ­зии Н.Габ­рие­лян вооб­ще не свойст­вен­ны по­лу­то­на: крас­ки ее всег­да яр­кие, густые, соч­ные, и это ее восп­рия­тие цве­та объе­ди­няет два раз­ных прояв­ле­ния ее та­лан­та: поэ­та и ху­дож­ни­ка. При­ме­ры рас­сы­па­ны по всем сти­хот­во­ре­ниям. При­чем крас­ки и зву­ки в ее поэ­зии де­лят­ся друг с дру­гом свои­ми ху­до­жест­вен­ны­ми функ­ция­ми: крас­ки у нее зву­чат – вспом­ним еще раз «кра­сок раз­нуз­дан­ных кри­ки» , а зву­ки – имеют цвет:

Зву­ки:

чер­ный,

ли­ло­вый,

алый –

Хлы­ну­ли вниз по сте­не.

Это и оду­хот­во­рен­ность, оду­шев­лен­ность все­го ок­ру­жаю­ще­го ми­ра: ка­жет­ся, в поэ­зии Н. Габ­риэ­лян нет су­щест­ви­тель­ных, от­ве­чаю­щих на воп­рос «что?» Все, что ви­дит и ощу­щает она в этом ми­ре, имеет свою ду­шу, свою внут­рен­нюю жи­вую жизнь:

Льет­ся ог­нен­ное сло­во

В ду­ши детс­кие расте­ний…

Или:

Над ли­ло­вой ду­шой ви­ног­ра­да

Зо­ло­тая кол­дует пче­ла…

Все эти при­ме­ры еще раз убеж­дают нас в пра­во­те слов Евг. Ви­но­ку­ро­ва о том, что сти­хи Ни­ны Габ­риэ­лян – «родст­вен­ни­ки меж­ду со­бой» и что «твор­чест­во поэ­тес­сы ут­верж­дает ор­га­нич­ность ми­ра, все­лен­ной». До­ба­вим лишь, что эта ор­га­нич­ность отоб­ра­же­на в ее поэ­зии всег­да ху­до­жест­вен­но яр­ко; сти­хи ее от­ли­чают­ся единст­вом и за­кон­чен­ностью фор­мы, они сде­ла­ны мастерс­ки. И чи­та­тель, пог­ру­жаясь в глу­би­ны поэ­ти­чес­ко­го ми­ра Ни­ны Габ­риэ­лян во всей его слож­ности, за­ра­жает­ся и за­ря­жает­ся этим ее фи­ло­софс­ки ос­мыс­лен­ным восп­рия­тием жиз­ни, жаж­дой жиз­ни: «Жить всей ог­ром­ной жаж­дой бы­тия»…

…Ар­мянст­во, глу­бо­ко врос­шее свои­ми кор­ня­ми в ду­хов­ный мир Ни­ны Габ­риэ­лян, да­ло еще за­ме­ча­тель­ные ху­до­жест­вен­ные пло­ды в ее пе­ре­вод­чес­ком твор­чест­ве. Она пе­ре­во­ди­ла поэ­тов ар­мянс­ко­го сред­не­ве­ковья (Костан­дин Ерзн­ка­ци, Наа­пет Ку­чак), клас­си­ков но­вой ар­мянс­кой поэ­зии (Ваан Терьян, Еги­ше Ча­ренц), а так­же Ов.Ши­ра­за, Вааг­на Дав­тя­на, Амо Са­гия­на… Я наз­ва­ла не все име­на. Ее пе­ре­во­ды, опуб­ли­ко­ван­ные в из­да­ниях ар­мянс­ких поэ­тов, вы­пу­щен­ных са­мы­ми престиж­ны­ми из­да­тельст­ва­ми Рос­сии и Ар­ме­нии, от­ли­чает глу­бо­кое про­ник­но­ве­ние в ин­ди­ви­дуаль­ный мир пе­ре­во­ди­мо­го ею поэ­та, уме­ние мак­си­маль­но вос­соз­дать ху­до­жест­вен­ную си­лу под­лин­ни­ка креп­ким, яр­ким, а глав­ное – естест­вен­но зву­ча­щим русс­ким сти­хом. И чи­тая в ее пе­ре­во­де, к при­ме­ру, та­кие вот стро­ки поэ­та XIII-XIV ве­ков Костан­ди­на Ерзн­ка­ци («Инос­ка­за­тель­ные рас­суж­де­ния о солн­це истин­ном…»):

Зи­ма мо­роз­ною бы­ла,

Зем­ля про­мерз­лою бы­ла,

Но свет ве­сен­ний при­не­сен

Был солн­цем – ве­ли­чай­шим све­том… –

нель­зя не по­ди­вить­ся та­лан­ту пе­ре­вод­чи­цы, вос­соз­дав­шей и мысль, и ин­то­на­цию, и му­зы­каль­ное бо­гатст­во под­лин­ни­ка. А глав­ное, ведь и эти мастерс­ки сде­лан­ные стро­ки за­ра­жают чи­та­те­ля чувст­вом жиз­ни…

[1]

Евг. Винокуров. Острое чувство бытия. Предисловие к кН.: Н. Габриэлян. Тростниковая дудка. Стихи и переводы. Ереван, «Советакан грох», 1987, с. 3.

[2]

А. Тер-Абрамянц. К свету изначальному. «Литературная Армения», 2010, № 2, с. 189.

Источник: http://www.litarmenia.am/article/316